В ком нуждается душа

Сасори бесил его. Бесил белизной безупречно чистых кроссовок, запахом дешёвого парфюма, потёртой джинсовкой, что была ему велика. Бесил насмешливым оценивающим взглядом, которым он окидывал Дейдару, словно хотел найти в нём какие-нибудь изъяны, и, естественно, находил, ведь Дейдара был усеян ими, как небо звёздами: смазанная подводка, порванные джинсы, запутанные волосы и изъеденная запахом сигарет одежда, от которого Акасуна неподдельно морщил нос. Он перевёлся к ним в класс всего пару дней назад, но Цукури уже не выносил его. Он был каким-то… хорошим. Не отличником с идеальной репутацией, а человеком, который был очевидно лучше окружающих его людей, прекрасно об этом знал, и это читалось в каждом его движении. Его не волновали сплетни и чужие мнения, он как будто вообще жил с нисхождением. Он не пытался понравиться новому коллективу и ни с кем не общался, словно заведомо знал, что это бессмысленно и ни к чему хорошему не приведёт, ведь он лучше них. С другой стороны, он не пытался кичиться, просто наблюдал за другими своим высокомерным карим прищуром. И за Дейдарой он наблюдал с повышенным интересом. Это раздражало так сильно, что держать в себе закипающий гнев было почти невозможно. За обедом он пожаловался Конан на это адское создание, но та лишь пожала плечами. Кажется, никого кроме него так не бесил Акасуна. Вернувшись домой, Цукури обнаружил на руке неожиданное сообщение от своего таинственного соулмейта: «Как дела?». Тот не выходил на связь последние пару дней, потому что был занят какими-то таинственными делами. У Дейдары были довольно странные и холодные переписки со своим соулмейтом. Казалось, что они не соулмейты вообще — человек по ту сторону писал Цукури из чистой вежливости, без какого-либо интереса и с явной неохотой вёл с ним диалоги, а ещё не хотел знать имени Дейдары и не говорил своего. Ничего про себя не рассказывал, не высказывал надежду на их скорую встречу и скорее даже сторонился её. Исключительный случай. Сперва Дейдара удивлялся, но со временем даже привык. Единственное, в чём он был уверен — его родственная душа — парень. Он не знал его возраста, интересов, отличительных черт, а этот дьявол ещё и писал печатными буквами. Дейдара склонялся к мысли, что это кто-то из его одноклассников — ну кто ещё мог спалиться благодаря почерку и был вынужден прятать его? Цукури не задавал лишних вопросов и тоже скрывал свою личность, хотя было обидно, что соулмейт не хотел сближаться с ним. И всё же страшно хотелось выговориться хоть кому-то. Дейдара выудил из-под кровати едва живой зелёный маркер и начал строчить на предплечье. Познакомился недавно с одним утырком. Он меня бесит. Слишком правильный Достаточно быстро на коже проступил чужой ответ. Меня тоже раздражают правильные люди А какие тебе нравятся? Хаотичные и непредсказуемые Дейдара печально улыбнулся своей невидимой родственной душе. Я как раз такой Значит, мне повезло с соулмейтом «Зато мне не повезло» так и осталось ненаписанным. Дейдара был уверен, что бесил Сасори даже вдвойне сильнее. Акасуна смотрел на него так, будто он одним своим существованием портил ему картину мира, но — смотрел. Изучающе, думая, что Цукури не замечает, но не заметить этот взгляд было невозможно. Дейдара терпел и не подавал виду — пусть смотрит сколько влезет, главное, что не подходит. Накаркал. Сасори подошёл сбоку абсолютно бесшумно, будто подкравшийся зверь, и бросил рюкзак на скамейку рядом с Дейдарой. Тот вопросительно приподнял бровь и получил в ответ такой же вопросительный лисий взгляд, причём довольно открытый, без какой-либо насмешки. — Где все автобусы? — задал вопрос Сасори. Дейдара пристально осмотрел его с головы до ног в этих невыносимо белоснежных кроссовках и равнодушно ответил: — Без понятия. Акасуна хмыкнул и сел рядом, доставая наушники. Кроме них двоих на остановке никого не было, только далёкое солнце скатывалось за горизонт, бросая последние лучи на дорогу. Вокруг них весна цвела под покровом высокого неба и дышала южным ветром в бескрайних полях. Дейдара умиротворённо грелся в тепле уходящего дня, наблюдая за стаей птиц, взметнувшейся над домами. Почему-то компания Сасори теперь нисколько не напрягала его. Всё его раздражение иссякло, словно факт того, что Акасуна делил с ним один закат на двоих, сближал их на каком-то особенном уровне. Спустя пятнадцать минут Дейдаре стало невыносимо сидеть в тишине. Он хотел завести с Сасори нейтральный диалог, но не придумал ничего лучше, чем ткнуть его в бок и спросить: «Что ты слушаешь?». Вместо ответа Акасуна протянул ему наушник. Лана Дель Рей. Неожиданно. (Позже Сасори оказался для Дейдары одной сплошной неожиданностью). Окутанный сумерками город проносился за окном, пока они дремали на соседних сидениях, прислонившись плечами. Выходя из автобуса, Дейдара отметил, что в дешёвом парфюме и джинсовке Сасори есть какое-то своё очарование. Выяснилось, что тот жил на пару улиц левее Дейдары. Почему-то уходить не хотелось и Цукури неловко переминался у чужого порога, пока сонный Сасори искал ключи в рюкзаке. Дейдаре казалось неправильным расставаться сейчас, когда между ними установилась такая миролюбивая атмосфера. Это было немного странно — ещё пару часов назад они смотреть друг на друга не могли без презрения, а теперь казались старыми знакомыми. Что успело произойти за то время, пока они молча добирались до дома? Словно прочитав его мысли, Сасори распахнул дверь и указал взглядом в проём. — Хочешь зайти? Дейдара не заметил, как ответил «хочу». Ещё одно открытие для Дейдары тем вечером — Акасуна всё же был далёк от совершенства, которым парень почему-то считал его. Верно говорят — первое впечатление обманчиво. У него в комнате царил сущий бардак, но, надо признать, он был творческим и даже смотрелся, как хорошо составленная композиция. Чёртов Сасори, даже беспорядок у него был красивым. Цукури осматривался, чувствуя себя так, словно пришёл в родной дом, и вдруг в углу выцепил взглядом гитару. Её лакированный корпус мягко блестел в тёплом свете единственной горящей в люстре лампочки. — Ты можешь сыграть мне? — спросил парень, но не услышал ответа и обернулся. Кажется, этот вопрос озадачил Сасори. Он неуверенно перевёл взгляд с Дейдары на инструмент. — Пожалуйста. Или?.. — Да, если хочешь, — спустя пару мгновений согласился Акасуна. — Но сперва её надо настроить. Я давно не играл. Сасори взял гитару, сел на пол, прислонившись спиной к дверце шкафа, и смахнул с корпуса редкую пыль. Потревоженные пальцами струны издали разлаженный перезвон, и юноша, недовольно цыкнув, начал подкручивать колки. Пока Сасори сосредоточенно перебирал струны, пытаясь придать им правильное звучание, Дейдара прошёлся по комнате до окна и по-хозяйски задёрнул шторы. Рядом с окном располагался загромождённый стол, на котором Цукури заметил гармонично вписавшийся в беспорядок старый полароид, тем не менее, довольно приличного вида. Кажется, им пользовались время от времени, хотя Дейдара решительно не понимал, зачем хранить такой антиквариат. Он осторожно взял камеру и повертел в руках. Кое-где корпус был поцарапан и сколот, эта вещь явно пережила уже не одно десятилетие. Если бы Дейдара нашёл такую у себя на чердаке, то сразу бы выкинул. — Ну и старьё, — буркнул он себе под нос. — Сам ты старьё, — Сасори услышал его даже сквозь диссонанс гитарных струн. Дейдара повернулся к нему и, закрыв один глаз, скептически посмотрел на юношу через видоискатель. — Оно хоть работает? — Работает, — заверил его Акасуна и зажал какой-то аккорд, в очередной раз проверяя звучание инструмента. Цукури нажал на кнопку спуска затвора и, к его удивлению, с тихим жужжанием аппарат выдал ему фотографию с белыми полями. Почему-то при виде неё Дейдара почувствовал дух старины. Картинка медленно проступала на чёрном фоне, вырисовывая очертания полароидного Сасори, а настоящий тем временем с интересом поднял голову от гитары. — Получилось? Дейдара подошёл к нему и сел рядом на старый ковёр. Акасуна придвинулся ближе, чтобы рассмотреть снимок, и брезгливо поморщился: — Бросай курить и постирай одежду. Пахнешь, как табачная фабрика. — Вот ещё, — фыркнул Дейдара и протянул ему карточку. — Оставь себе, — отказался Сасори, и парень, пожав плечами, спрятал её в карман джинсов. Третье открытие — юноша пел так красиво, что у Дейдары перехватывало дыхание. Голос у Сасори был размеренный, мягкий и чистый. Он плавно разливался по комнате, затопляя пространство, и будто прокатывался по телу Дейдары волнами, заставляя его в благоговении замереть. Он был похож на звучание моря, с величественным спокойствием омывающего линию побережья. Создавалось ощущение, что Сасори даже не касался струн — они подчинялись одному лишь его желанию и сами издавали необходимые ему звуки. Дейдаре казалось, что за пределами этой комнаты мир не существовал — он весь был сосредоточен вокруг них двоих. Вся Вселенная была обязана смотреть на них, потому что Сасори, закрыв глаза, пел столь завораживающе и был достоин того, чтобы являться центром мироздания. Дейдара слушал его голос с замиранием сердца и за целый час не проронил ни звука. Той ночью из дома Сасори он вышел абсолютно другим человеком. Они вышли на крыльцо и, не зная как попрощаться, сели на ступеньки около входа, задумавшись о своём. Дейдара смотрел, как загораются и гаснут огни в чужих окнах, и никак не мог избавиться от ощущения, что весь мир вокруг него изменился, неясно в какую сторону. Мелодичный голос Сасори эхом отдавался у него в ушах. Может, это всё сон, пускай и донельзя реалистичный? В раздумьях он вытащил сигарету и щёлкнул почти пустой зажигалкой. — Дейдара, — послышалось укоризненно сбоку. Парень, затянувшись, обернулся к Сасори и с вызывающим взглядом демонстративно выдохнул дым в ночной воздух. Акасуна закатил глаза: — Иди уже, ради бога. Цукури поднялся и, отряхнувшись от пыли, бросил на прощание полувопросительное: — Ну… до встречи? — До встречи, — негромко донеслось ему вслед сквозь вуаль сигаретного дыма. Всю ночь ему снился Сасори и весь следующий день занимал его мысли. Дейдара то и дело отвлекался от реальности, воскрешая в памяти прошлый вечер, и не понимал, что именно в юноше его так цепляло. Он потрясающе пел и обладал довольно симпатичной внешностью, но Цукури видел десятки таких людей, и никто из них не западал ему в душу. В Сасори было нечто… особенное. Дейдара за субботу извёлся, ругая себя, что не спросил его номер, и, не выдержав под вечер своих душевных мучений, вышел из дома на прохладную улицу. Ветер нагонял тяжёлые облака, нехотя проплывавшие над домами. Возможно, собиралась гроза. В маленьком магазине с неисправными лампами совсем не было посетителей и даже продавец куда-то исчез со своего привычного места. Дейдара вертелся перед холодильником, выбирая энергетик послаще, как вдруг входная дверь хлопнула, впуская кого-то вовнутрь. Он обернулся, ожидая увидеть кассира, но между стеллажей разглядел только чью-то ярко-алую макушку. Может, ему показалось? — Сасори, — окликнул он, будучи уверенным, что это лишь игра его воображения, но юноша обернулся на зов и обратил на него недоумённый карий взгляд. Парень почувствовал, как эти глаза вмиг полностью обездвиживают его. — Что? — спросил Акасуна спустя пару секунд молчания, побуждая Дейдару к ответу. Цукури судорожно вздохнул и выпалил: — Дай мне свой номер. Бровь Сасори изумлённо поползла вверх. За те мгновения, пока юноша пребывал в удивлении, Дейдара мысленно пребывал на том свете. Он знал, что общение с людьми не самая сильная его сторона, но такого невежества от себя не ожидал даже он сам. Надо было хотя бы придать голосу вопросительный тон, а он словно выдал угрозу. Никакого изящества. Сасори, тем не менее, опомнился и согласно кивнул головой. Цукури неверяще уточнил: — Правда? — Да, — он отвёл взгляд, на секунду задумавшись, и добавил: — но ты проводишь меня до дома. Эта сделка была самой выгодной в жизни Дейдары, ведь с того дня не прошло ни одного, чтоб они с Сасори не провели вместе. Он даже не помнил, как именно произошло это изменение в их взаимоотношениях, просто в какой-то момент постоянно находиться рядом друг с другом стало чем-то естественным и необходимым. Сасори рисовал в его тетрадях от скуки и слушал его плейлисты; приходил к нему, промокший под ливнем, и одалживал его чёрную одежду; ворчал, когда Дейдара опаздывал, и находил его потерянные вещи; дремал за столом его кухни, так и не дождавшись, пока он сделает кофе; соглашался на все его спонтанные предложения и всегда слушал его голосовые сообщения; позволял ему остаться на ночь и разговаривал с ним до утра о всякой ерунде. А ещё заплетал его и фотографировал на старый полароид. Между ними не существовало понятия личного пространства. Сасори оказался довольно тактильным и всегда был так близко, что Дейдара чувствовал его дыхание: тот спал, положив голову ему на колени, играл с его волосами, трогал его, даже если в этом не было нужды, и Цукури наслаждался каждым из этих касаний, пытаясь запомнить ощущение контакта между ними. Впрочем, чем больше проходило времени, тем чаще юноша был рядом и тем привычнее становилась их близость. Сасори смотрел на него, как люди смотрят на звёздное небо, словив себя на мысли, что они счастливы. От этого взгляда сердце пропускало удары, потому что Дейдара чувствовал, что тот смотрит ему прямо в душу. И это было так правильно. Курить Цукури всё-таки бросил. Он почти забыл, что у него уже есть соулмейт, да и плевать было на «родственную душу», завещанную ему Судьбой. Он уже потерял счёт тем дням, за которые эта родственная душа не выходила на связь; может ждала, пока Дейдара соизволит написать первым, а может окончательно потеряла к нему интерес. Дейдара был тихо рад, что его соулмейт молчал, хоть это и было эгоистично. Вдруг с ним что-то случилось? А он круглые сутки не мог думать ни о ком кроме Сасори, который стал ему ближе, чем любой другой человек. У него болезненно ныло сердце. Судьба сыграла с ним поистине жестокую шутку — наградила его бесчувственным ледяным соулмейтом, который намеренно держал их на расстоянии большем, чем от одной галактики до другой, в то время как совсем рядом с ним был Сасори, открытый и отзывчивый, словно весенний ветер овевавший чувством бесконечного спокойствия. Акасуна был тёплым, как майский вечер, и, глядя на него, Дейдаре хотелось жить. Время с ним было похоже на сон или наркотическое опьянение. Дейдара не мог поверить, что всё это взаправду. Так не бывает. Точнее, бывает, но, если судить по чужим рассказам, только со своей родственной душой, а Сасори не был ею. И всё же плевать, пока им было хорошо рядом друг с другом. Дейдара был готов поклясться, что они даже дышали в унисон. Восходящее солнце пряталось под серым крылом клубящихся туч. Они с Сасори направлялись домой через поле по железнодорожному пути, вдоль которого расцветала редкая медуница, упорно пробиваясь сквозь рельсы и шпалы. — У тебя довольно специфический музыкальный вкус, — отметил Дейдара, рассматривая неоновый браслет с названием группы, с концерта которой они сейчас возвращались. Она была практически безызвестной, и Цукури не находил в ней ничего интересного, но Сасори, тонкая душа, был от неё в полном восторге. — Нормальный у меня вкус, — фыркнул юноша, балансировавший на рельсах, — просто он многогранный. — Обычно грани стыкуются, а у тебя они диаметрально противоположны, — возразил Дейдара. В ответ на это Сасори слабо дёрнул его за волосы и закатил глаза: — Грани могут быть противоположными, умник. Дейдара рассмеялся и перекинул волосы на одну сторону, подальше от его беспокойных рук. — Как скажешь. Но на следующий их концерт я не пойду, хоть убей. Заметив за поворотом приближающийся им навстречу состав, Акасуна спихнул парня с рельсов и сам сошёл следом, утопая почти по колено в некошеной траве. Они неспешно продолжили путь, временами зевая, — со вчерашнего вечера поспать так и не удалось. Да и какой тут сон, когда всю ночь адреналин ключом бил под кожей. Правда, надо было рассчитывать, на сколько его хватает. Мимо них с металлическим грохотом пронёсся тяжёлый поезд, обдавая сопутствующим порывом ветра, от которого взметнулись волосы и высокая трава разошлась по полю волнами. До города оставалась пара километров. Дейдара зевнул ещё раз и потряс в руке железную банку от энергетика, надеясь услышать плеск этой неоправданно дорогой дряни на дне, но та отозвалась удручающей пустотой. Надо было брать больше. — Значит, — внезапно возобновил их беседу Сасори, — на следующий концерт ты решительно не идёшь? — Не дай боже. — Так-то ты ценишь мои увлечения? — с наигранной обидой юноша ткнул его в бок острым локтем. — Если бы ты давал концерты как настоящая звезда, я приходил бы на каждый, — уверенно заявил парень. — Тебе надо начать писать песни. Акасуна хитро посмотрел на него, ухмыльнувшись: — Всё ещё впереди. От Сасори веяло светлой грустью, как от композиций его любимой Ланы Дель Рей. Он был каким-то эфемерным, словно вообще не принадлежал этому миру; из тех людей, которые приходят из ниоткуда, оставляют неизгладимый след на сердце, а затем исчезают, словно их и не было в твоей жизни. Дейдара больше всего боялся, что Сасори уйдёт. У него было какое-то тревожное нехорошее предчувствие на этот счёт. Что-то было не так. Понятно, что — Сасори не был его родственной душой и волен был уйти в любой момент. Дейдара был уверен, что сойдёт с ума, если это случится. Страх потери отравлял его в одиночестве, и он глушил эту тревогу голосом юноши, который записал на диктофон. Цукури мог закрыть глаза и представить, что тот сидит рядом и поёт для него, и, казалось, даже неуловимый запах его одежды витал в воздухе, а звук исходил от настоящей гитары. На душе становилось спокойнее, словно тембр чужого голоса приводил её в равновесие, а полароидный снимок в кармане давал ощущение, что Сасори здесь, совсем рядом с ним. Может, Судьба ошибается, выбирая людям родственные души? Кто вообще решил, что ты обязан быть именно с тем, с кем делишь надписи на коже? И, может, этим правилам вообще не нужно подчиняться? Может, ты волен сам решать, с кем связать свою душу, и плевать, что там тебе начертала Вселенная? Дейдара смотрел на Сасори, пьющего чай из его кружки в три часа ночи, и думал, что ради него он готов нарушить все законы проклятого мира. Только готов ли сам Сасори на это? Хотелось думать, что да. Дейдара никогда не спрашивал о его соулмейте. Почему-то ему казалось, что для Сасори это болезненная тема, и он тактично молчал, а Сасори, кажется, не был против. Да и не похоже было, чтоб его, в отличие от Цукури, мучила совесть из-за того, что он так сблизился не с тем, с кем положено. Да и вообще — кем положено? Дейдара негодующе лопнул пузырь мятной жвачки и запрокинул ноги на изголовье кровати. Почему какая-то призрачная Судьба решает за него с кем ему быть? Почему он не может быть по-настоящему счастлив рядом с тем, кто ему нравится, просто потому что это не его соулмейт? Идиотская Вселенная со своими идиотскими правилами. За окном разливался рассвет. Дейдара требовательно подёргал Сасори за подол своей же футболки, в которой Акасуна безнадёжно тонул, но, чёрт возьми, она так сильно подходила под его огненно-красные волосы. — Сыграй мне ещё что-нибудь. Сасори мягко улыбнулся и убрал пальцы с грифа старой гитары. — Я итак тебе всю ночь играл. — Ты же знаешь, я могу слушать тебя целую вечность, — не сдавался Дейдара, устроившийся рядом с ним на кровати. — Вечером, — осадил Акасуна и осторожно поставил гитару на пол, прислоняя к стене. — А теперь подвинься, я хочу спать. Цукури, еле подавив раздосадованный вздох, послушно перекатился на спину и услышал, как Сасори лёг рядом. Не сдержавшись, он повернул голову и встретился с чужим теплящимся взглядом лицом к лицу. Дейдара серьёзно спросил: — Обещаешь? — Обещаю, — по-родному привычно улыбнулся Сасори. Он протянул руку и стянул с растрёпанных волос Цукури резинку, а после надел себе на запястье. Сколько Дейдара помнил себя, Сасори так и не снимал её. Спустя ещё день молчания от его соулмейта, однако, Дейдару снова настигли сомнения. Кто он такой, чтобы идти против системы, существующей тысячелетиями? С чего он вдруг возомнил, что он избранный, не такой как все, влюбившийся не в своего человека и готовый перечить Судьбе? Он всего лишь часть одного механизма, который безошибочно работал веками. Так почему этот механизм должен дать осечку из-за Дейдары? Он должен жить так, как живут все, встретить свою родственную душу и быть счастливым рядом с ней, а не с каким-то мальчишкой… от взгляда которого у него колени подгибаются. Или, всё-таки, не должен? Эти сомнения терзали его ровно шесть часов, по истечении которых Сасори поцеловал его почти до потери пульса, и тогда Дейдара твёрдо решил для себя, что ему плевать на устройство Вселенной. Пускай теперь перестраивается под них с Сасори. День был дождливый, но тихий. Окраины будто бы спали, укрытые пасмурным небом, пока мелкая морось стучала по цветущим деревьям. Дейдара, сидя на помосте, наблюдал за тем, как море в маленькой гавани плескалось в ступени причала, подмывая к ним мокрые опавшие лепестки. Сасори щёлкнул камерой, запечатлев на плёнку первый день мая, и спрятал извлечённую из полароида карточку в карман неизменной джинсовки. — Давай уедем. Акасуна в ответ звонко рассмеялся, заставив птиц в округе испуганно встрепенуться. — Что, как в подростковых сериалах? Будем есть на заправках и спать в дешёвых мотелях? Дейдара сделал вид, что задумался. — Да, именно так. Сасори не нашёлся с ответом. Он свесил ногу с причала и тронул носком обуви спокойную гладь, посылая круги по воде. Цукури ожидал его слов, устремив взгляд на море, и, кажется, готов был ждать целую вечность. — Глупости какие. Я подумаю, — наконец улыбнулся юноша. И всё-таки, эта ваша Судьба — невероятная сука. Да, иметь родственную душу, это, конечно, круто, но почему она должна быть всего одна и её выбираешь не ты? Это самая большая несправедливость, которая только существует в их мире. Почему люди так слепо тянутся к своему «предназначению»? Почему слушают не своё сердце, а нечто, что якобы предопределило, с кем им нужно быть? Мир жесток. Дейдара стоял в свете фонаря на пустующей парковке перед магазином, где не было никого, кроме них, и, подняв глаза к небу, посылал Судьбу прямо нахуй, потому что она всё-таки облажалась с выбором его соулмейта. Дейдаре было плевать, что там решила Вселенная, потому что Сасори был тем, в ком действительно нуждалась его душа. Он не был для него ярким солнцем или недосягаемой луной, как называют своих возлюбленных авторы книг. Он был предрассветным рассеивающимся сумраком — часом, когда ты по-настоящему счастлив и тебе подвластен весь мир. А Дейдаре и не нужен был бренный мир, у него был Сасори, который улыбался ему так, что хотелось навечно остаться с ним на этой безлюдной парковке. В моменты разлуки Цукури чувствовал себя уязвимым. Ощущалась какая-то неправильность происходящего, словно он нарушал естественный порядок вещей и ломал само мироздание. Он не знал, чем это кончится, но каждый раз, прощаясь с Сасори, мысленно готовился к тому, что они больше не встретятся. Парень надеялся, что все его предчувствия ложные. Сидя на тротуаре под распустившимся ясенем, Дейдара тихо ненавидел Судьбу. Если она не хотела, чтобы он был с Сасори, то почему не сводила его с соулмейтом? Он посмотрел на предплечье, где накануне вечером написал отчаянное неровное «Где ты?». Кожа под этими словами оставалась чиста, как белый лист. Цукури вздохнул и запрокинул голову к небу, высматривая облака в просветах между густой кроной дерева. Жизнь вокруг него шла своим чередом и каждый день предоставляла ему возможность наслаждаться ею, только он, почему-то, вместо этого пытался закрыться в себе и мучил себя беспричинным страхом грядущей катастрофы. Пора было заканчивать с этим самобичеванием. Тем более, он уже всё для себя решил. Куроцучи выпустила изо рта кольцо дыма, глубоко затянулась по новой и протянула ему сигарету. Дейдара отмахнулся и, подобрав ноги к груди, удобнее устроился на капоте сестринской машины. Девушка недовольно посмотрела на грязный след от кроссовок Цукури, рассёкший её чистый до этого фиат, но парень не обратил внимания на её испепеляющий взгляд. Его голову занимали абсолютно другие мысли. — Дейдара, — серьёзно начала Куроцучи, стряхнув пепел в блестящую на свету лужу, — я не понимаю, что не так. Ты описал мне своего Сасори, как любовь всей твоей жизни. С чего ты решил, что вы не можете быть вместе? — Дейдара исподлобья угрюмо посмотрел на неё с видом «я ведь уже объяснял». Девушка цыкнула. — Ладно, давай сделаем вид, что в мире нет соулмейтов и ты можешь встречаться с кем хочешь. У тебя есть ещё какие-то доводы против того, чтобы вы были счастливы? Под испытующим взором сестры Цукури чувствовал себя, как глупый ребёнок, которому стыдно отвечать на вопросы взрослых. Он неловко поёрзал на месте и нехотя выдавил: — У меня плохое предчувствие. — Засунь его себе в задницу, — со знанием дела посоветовала та. Дейдара испустил мученический вздох: — Я пробовал. Не получается. — Ну и почему? — кажется, Куроцучи начинала терять терпение. Она нервно постукивала костяшками пальцев по топливораздаточной колонке, ожидая, пока брат соберётся с мыслями, и заканчивала вторую сигарету. — Не знаю, просто мне слишком хорошо с ним. Подозрительно хорошо. — Только не неси чушь типа: «Он слишком хорош для меня, я его не достоин, он заслуживает счастья с кем-то, кто лучше меня». Девушка высунула язык, демонстрируя своё отвращение к подобным речам. Цукури примирительно поднял руки: — Не буду. Я хотел сказать, что радость не длится вечно. Любая белая полоса сменяется чёрной, и если сейчас я так сильно счастлив, то… как сильно я потом буду за это страдать? Между ними повисло молчание. Куроцучи, нахмурившись, сверлила его тяжёлым взглядом, словно не знала, как сообщить ему печальную весть. Дейдара напрягся всем телом в ожидании чего-то ужасного и уже пожалел, что вообще заговорил об этом, но постепенно её лицо разгладилось и приняло какое-то мудрое утешительное выражение. — Почему ты воспринимаешь эти отношения как затишье перед бурей? Смотри на них, как на награду за те трудности, которые ты уже пережил. Она затушила окурок и стряхнула пепел с чёрной кожаной куртки. Дейдара обдумывал её спокойные вразумительные слова и чувствовал себя так, будто прозрел после многолетней слепоты. Какая элементарная истина. Он подался вперёд и настойчиво заглянул в глаза девушки: — То есть, ты считаешь, что всё-таки можно пойти против системы? Куроцучи хмыкнула и как-то странно на него посмотрела. — Тебе — можно. Что бы это значило? Дейдара моргнул, когда тонкий луч света, пробившийся между ветвей, капнул ему на лицо. Ветер переменился, принося с собой запах цветущего мая. Парень провёл рукой по распущенным волосам и в последний раз тихо задал вопрос в никуда: — Где же ты? — Сколько ещё раз ты спросишь? Я здесь. Акасуна незаметно подошёл к нему, вынуждая опустить взгляд на себя. Впервые за последнее время он был без джинсовки. Цукури открыл было рот, чтоб ответить, но вдруг осёкся и не сумел издать ни звука. Сасори стоял над ним и выжидающе протягивал руку, на которой до боли знакомыми буквами значилось: «Где ты?» У Дейдары упало сердце. Сасори его соулмейт. Должно быть, прошла целая вечность, прежде чем он вернулся в реальность и смог оторвать ошеломлённый взгляд от надписи на чужом предплечье. Точнее, на предплечье его родственной души. Сасори смотрел на него мягко-мягко, и глаза его светились каким-то успокоением, будто говоря: «Забудь про свои печали, ведь ты нашёл то, что так долго искал, и позволь своей душе обрести покой». Дейдара крепко взял его за руку и потянул на себя, вынуждая встать на колени рядом с собой. Сейчас ощущение, что всё происходящее — лишь красивый сон, одолевало Цукури как никогда сильно, но Сасори был абсолютно реален; и его запах, и тепло тела, и кожа, увенчанная косой надписью, точь-в-точь той, которую вчера на себе сделал парень. Он провёл по ней пальцем, смазывая чернила, и увидел, как на его собственной руке буквы тоже стираются, повторяя за теми, что находились на юноше. Акасуна смотрел на эту взаимосвязь неверяще, но облегчённо, словно с его души упал неподъёмный груз. Дейдара вовлёк его в объятия и уткнулся в плечо, боясь отстраниться. Он столько времени провёл в метаниях, думая, что нарушает мироустройство, хотя на самом деле делал всё так, как и нужно было — тянулся к Сасори душой, даже не догадываясь, что так и задумано. Как же так вышло, что юноша был совсем рядом с ним, и в то же время, являясь его соулмейтом, был на бесконечном расстоянии от него? Дейдара прижал его ближе и почувствовал, как тот бережно гладит его по волосам. Пусть теперь хоть апокалипсис грянет, Цукури не сдвинется с места. Внезапно Сасори подал голос: — Я хотел сказать, что согласен. Дейдара непонимающе нахмурился. — На что? — Уехать с тобой. Парень всё-таки отстранился и заглянул ему в лицо. Не похоже было, чтоб он шутил, но переспросить стоило: — Ты серьёзно? — Да, — Акасуна потрепал его по волосам и, заметив, что он хочет сказать ещё что-то, закрыл ему рот ладонью. — И да, я был согласен ещё в тот день, когда ты спросил меня. Даже если бы ты не был моим соулмейтом, я бы уехал с тобой. Хоть на край света. Парень осторожно взял его за запястье, опоясанное его же старой резинкой, и переместил ладонь юноши левее, прильнув к ней щекой. Сасори лучился теплом, и оно обволакивало душу Дейдары целебным бальзамом, заживляя все раны. Цукури чувствовал чужой пульс под своими пальцами и теперь точно был уверен, что их дыхание звучало в унисон. Всегда: и в первый день их знакомства, и когда они впервые поцеловались, и даже сейчас, под распустившимся ясенем. Вселенная не так уж ужасна, как кажется. Дешёвый мотель утопал в предрассветном сумраке, обливая мокрый асфальт светом вывески. Вокруг него гулял тёплый ветер, ероша волосы, и Дейдара, облокотившийся на автомат с газировкой, счастливо жмурился, подставляя ему лицо. Он слушал, как Сасори собирал вещи в номере, и мысленно просил прощения у Судьбы — она всё-таки не была сукой. По крайней мере, не полной. Парень не понимал, как Вселенная успевает следить за тем, чтобы все родственные души находили друг друга и оставались вместе, но у неё это получалось безукоризненно. Как удивителен мир. Цукури открыл глаза и увидел, как звёзды гаснут, уступая место новому дню. Была пора отправляться в путь. — Ну где ты там? — нетерпеливо позвал он и, дойдя до двери, заглянул в номер, чувствуя, как по его коже вьются прописные изящные буквы, складываясь в слова, которые сидевший на кровати Сасори выписывал на своей руке. Заметив Цукури, он отнял ручку от кожи и лукаво улыбнулся ему. Парень посмотрел на своё предплечье, где почерком его соулмейта гласилось: Я всегда буду здесь Он улыбнулся и вытянул юношу прочь из номера, чтобы успеть застать первый луч солнца. Глупо было корить свою жизнь за «великую несправедливость». Да, она порой преподносит нам неприятности и ведёт по тернистому запутанному пути, но никогда не лишает возможности обрести своё счастье. И, целуя Сасори в красном свете неоновой вывески, Дейдара был окончательно уверен в одном — Судьба не ошибается. Никогда.