Коток, дети и кофе

Дюк помнит все. Воспоминания не исчезли даже спустя шесть лет, относительно спокойной и тихой жизни в состоянии восстановления. Восстановления Утхока, планеты, да и самой сломанной жизни в принципе. Дюк помнил какой ценой им далась победа. Как пал Драконус со своими прихвостнями, как взрыв Злодея перекинул их на Утхок, оставив землю позади. Как все пытались крутиться по привычке рядом. Как все продлилось не больше пару месяцев и травмирующие воспоминания заставили всех разойтись. Как они собирались пару раз в первый год, а потом все пропали с радаров отключи передатчики. Дюк прекрасно помнил как однажды со страхом и сомнением пытался словно случайно встретиться с кем-то, от нахлынувшего одиночества. Стало ещё хуже когда его проигнорировали, сделали вид будто не заметили. Возвращение в братство не привело не к чему хорошему. Преступный мир паутина, из который не выйти, и в которой не забывает твоих ошибок. Оранских в этом убедился Оказавшись за решёткой на период пяти лет, спас лишь выход по УДО. Выйдя можно было начать новую жизнь, только вот как если тебе почти сорок и ты один? Все награбленное не имеет смысла, а родных просто на просто нет. Самая обычная съёмная квартира, без лишнего шика с самым необходимым, стало новым пристанище бывшего вора. Имеющейся суммы хватало на нормальную жизнь и безбедную старость, но нечего не делать угнетало, заставляя блуждать по улочкам отстраивающегося Утхока. В то, что ситуация может измениться он не верил. Прогуливаясь по покрывшемуся тонкой коркой льда тропинке осматриваясь. Руку чисто интуитивно вытягивает, ловя падающего утенка за шкирку. Тот рассеянное кивает но не отбегает, сам в ответ хватается за серого селезня. Синими глазами хлопает, продолжая неуверенно стоять на коньках. — Не умеешь, что ли? — Дюк произносит небрежно, принимаясь рассматривать кивнувшего утенка. Светлые перья и хмурые брови с полной сосредоточенностью, в тоже время дрожащими ногами. На лбу уже есть явная ссадина от самостоятельного обучения. Худощавый с крепкими плечами казался каким то отдалённо знакомым, но даже в мыслях не было кого он мог напоминать. — Давай помогу, — неожиданно для самого себя произносит Дюк, за руки перехватывая за обе разворачивая и слегка отталкивается, что бы прокатиться. Чувствует как руки напряглись а кулачки сжались, ноги вытянуты как хоккейные клюшки. — Ну же, расслабься. Вот так, ещё чуть чуть и давай, — Произносит Оранских одну руку отпуская наблюдая за тем как утёнок катиться. Вторую руку отпуская продолжая страховать. — Давай сам, я буду придерживаться и ловить если упадёшь, — Произносит Дюк, поражённые тому, что ребёнок все ещё не проронил ни слова. Останавливается тихо наблюдая как тот уверенно катиться вперед и оборачивается, тут же теряясь руками машет равновесие теряя и с грохотом падая. Хнычет, стараясь не издавать звуков, кулаком слезинку стирает со светлых перьев. Дюк вновь теряется подъезжая ближе и помогая подняться. Собираться извиниться но дёргается, от голоса за спиной покрывать лёгкой дрожью от волнения. Знакомы голос, когда то звучавший так часто в штабе с тихим бубнежом возмущения и недовольства, с гнусавостью. Сейчас этот голос вызывал волнение и страха, что если и в этот раз его проигнорируют, словно на Земле некогда и не было команды Могучих уток и кубка Стенли. — Артемиус, — сейчас этот голос звучал с меньшим сомнением, чем раньше. На секунду промелькивает мысль, что ему показалось, но нет. — Мама, — дёрнувшийся в сторону голоса ребёнок, придерживаемый Дюком заставляет развернуться и замереть. Таня казалась старше серьёзное. Не было уже того гнезда на голове лишь собранные в низкий пучке волосы. Строгий костюм и очки в тонкой оправе. Аккуратное кольцо с чёрным ониксом на безымянном пальце. Из неизменного остался лишь омникус, о том, что тот единственный в своём роде Дюк не сомневался. Сглатывает переводя взгляд с женщины на ребёнка и обратно. — Привет… Еле слышно произносит Дюк замирая. Улыбку облегченную выдаёт когда блондинка в ответ кивает, ребёнка за руку беря. Женщина разворачивается быстро шумно выдыхает и сглатывает. — Зайдёшь? — выдаёт Вандерфлок сдерживаю дрожь в голосе. — Да, конечно, если я вам не помешаю, — отвечает Дюк догоняя идущую женщину и скользящего ребёнка державшегося обеими руками за Танину руку. Квартал многоэтажек они проходят молча, добираясь до частного сектора. Останавливаются у небольшого дома, задерживаюсь пока Таня ключи из кармана извлекает открывая. Артемиус заходит первым тут же стягивая коньки и бросая у входа. Внутрь пробегает, откуда отчётливо слышится звук чайника и возвращается, вставая напротив Тани. Та лёгкую куртку расстегивает и на крючок вешает, отпуская ребёнка в свою комнату. Сама ботинки не сильно отличающиеся от тех, что были на земле стягивает. Дюк поступает также. — Проходи, я сейчас кофе сделаю, — кивая в сторону дивана Произносит Вандерфлок уходя на кухню. Дюк около пяти минут сидит в одиночестве, отчего спокойно успевает рассмотреть комнату. Фотографию с ребёнком на камине, какие то игрушки и совершенное отсутствие какого то упоминания мужчины даже в мелочах. Даже на фото. Таня возвращается уже с распущенными слегка вьющимися волосами и тремя кружками на подносе также как печенье. Но столик у дивана ставит, занимая место на другом конце дивана. Артемиус появляется почти тут же вглядываясь в три кружки и мужчину. Руку к самой маленькой тянет на мать смотря. — С солью? — С солью, — немного улыбается Таня, наблюдая за тем как ребёнок обеями руками кружку охватывает и к себе медленным шагами уходит стараясь не пролить ничего. — С солью? — словно в глупом фильме переспрашивает Дюк и Таня кивает руку на грядочку посещая и в волосах закрывается. — С солью и карамелью, ему нравиться. Горячий шоколад. Как ты? — блондинка спрашивает тихо словно отпугнуть боится в собственном доме. — Никак. Отсидел, как и хотела Шейка. Связи ни с кем нет. Братство предало, что неудивительно после ухода. В общем серые дни, сменяющие один за одним и не дающие никакой надежды на что то лучшее. Понял, что ошибся либо уходя из братства или о в том что не ушёл оттуда лет в двадцать. А ты? Неплохо? Ребёнок, своя крыша над головой. Муж? Любимый хоть? — тихо произносит Орансих так и не притрагиваясь к кофе. Да и Вандерфлок не спешит трогать спокойно слушает. На вопросе про мужа рука с кольцом сжимается, а глаза прикрываются пытаясь успокоиться. — Любимый. Мёртв, — спокойно и кратко Произносит Таня на ноги поднимаясь таблетки из кармана извлекая и выпивая одну, запивая дозой кофе. Дюк глядя на это штаб вспоминает, ка к за подобное девушка отчитывала любого члена команды. Блондинка к окну отходит вглядываясь в пустую дорогу. — Любимый, — словно эхом повторяет девушка рукой себя охватывает стоя к дивану спиной. Вынуждая бывшего вора сеть с пол-оборота и наблюдать за девушкой через спинку дивана. — Я когда из окна вас увидела, замерла. Минут пять наблюдала. Думая, что это он. Не ты. Он. Понимала, что нет, но верить не хотелось, — постоянно сглатывая, но пытаясь держаться Произносит Таня, не давая себе слабости. — Он же хотел. Хотел дом. Сына. Семью. А я не хотела. Нечего из этого. Он хотел. А сейчас его нет. Все есть, а его нет. Он даже про Артемиуса не узнал, не успел я и сама не знала. А у меня нечего не осталось. Нечего, даже в память нечего. Я даже то несчастное кольцо в штабе оставила тогда что бы не потерять, — руку на собственной талии сжимает сильнее стараясь сдержаться. — А теперь нечего нет. Совсем нечего, кроме Темы. Дюк молчит прекрасно понимая о ком речь. Становиться даже несколько стыдно за формулировку вопроса. Складывается и отсутствие мужских вещей и черный оникс в кольце, как знак скорби и любви. Понимает почему она наблюдала и не вмешивалась, стараясь верить в то чего нет. Они с Реми были похожи. Близнецы с малым отличием. Тот день победы он все ещё помнил, помнил как брат был готов на все, хоть и не действовал так резко как Дюк, держа удар. Помнил как брат подставился, отчасти глупо, но Реми точно знал ради чего это сделал. А если бы знал о ребенке поступил бы точно так же закрывая, собой то, что дорого. Дюк Таню не винил, хоть осадок остался от произошедшего, потеряв единственного родного человека. Помнил о всех мечтах брата о которых тот когда то упоминал, как Дюк смеялся над его влюблённость и считал шуткой первое время. Сейчас было не смешно ни капли. Находясь в одной комнате с человеком разделяющим его боль. — Я уверенна, он бы обожал Тему. А теперь нечего кроме рассказов и одиночества. Я сделала все, о чем он мечтал. Хотя знаю, что это нечего не изменит. Нечего, — у Тани Плечи дёргаются, когда та руку к лицу поднимает и грудная клетка ходит стараясь сдержаться вытирая выступившие слезы. Дюк поднимает именно в этот момент, подходя тихо, как передвигался по Пруду. Когда они ещё были отличными друзьями. Со спины обнимает, но тут же разворачивает прижимая к себе, позволяя уткнуться в плече, оставить мокрое от слез пятно на водолазке. Дюк, как и брат не любил женские слезы, но эти он понимал. Понимал, что нужно выплакаться, хоть чуть чуть. Отпустить то, что девушка пытается контролировать. Замирает когда его так же крепко руку сжимают прижимаясь крепче. Клювом в макушку утыкается, поглаживая подрагивающую спину и сам в пустоту дороги всматривается. Не подставляя, что будет дальше.