Увядшие цветы

- Какой же ты молодец, Дикон, - ласковый шепот Алвы таял на коже, оборачивался теплой лаской пальцев в растрепанных волосах. Но, кажется, этого тепла было мало. Ричард вдруг зябко передернул плечами, будто его пробрал озноб. - Что такое? - плеча немедленно коснулись ласковые губы. Ричард улыбнулся нежно и виновато. - Ничего...Рокэ. Алва едва заметно сдвинул брови. - Дик... Помнишь? - Конечно, помню, - Ричард прикрыл глаза и выдохнул: - Росио. Просто я не хочу пачкать твоё имя воспоминаниями о том, что произошло. Так неприятно... - Что поделать, у победы тоже бывает горький привкус. Но это не мешает ей быть победой. С этим Ричард не мог не согласиться. А ведь началось все давно, еще до встречи Ричарда Окделла и Рокэ Алвы на площади в Фабианов День. Тогда они с дядей Эйвоном остановились в небольшой таверне по пути в столицу. И туда прибыл сам кансилльер, переодетый, кажется, монахом. Ричард устав с дороги, уже дремал и плохо помнил ту беседу. Говорили, в основном Ларак и Штанцлер. О поражении герцога Эгмонта, о том, что восстание ни за что бы не провалилось, будь люди получше подготовлены. - Ничего, - сказал негромко эр Август, - вот подрастает достойная смена. И протянул руку погладить растрепанные волосы Ричарда. От руки его так пахло какой-то мерзостью, что Дику чуть дурно не стало. Спросонок он дернулся и повернулся на другой бок. - Тише, разбудишь, - зашипел на него Эйвон. А затем разговор стал все тише и совсем прекратился. Но с тех пор у Дика эр Август ассоциировался лишь с тем запахом. Не то разложения, не то сгнивших цветов, долго стоявших в вазе. К несчастью, ощутил Ричард этот памятный запах не в последний раз. Эр Август явно поставил себе цель проложить дорогу в сердце юного Окделла. И делал это, надо признать, умеючи. Даже в паре писем, тайком доставленных в Лаик, слышалась, ощущалась вкрадчиво-мягкая манера разговора. Так говорят с ребенком, уверяя, что он - единственный друг, даже если от прочего мира надо ждать лишь обид и разбитых коленок. - Ты так похож на своего отца, Ричард... И я знаю, ты не посрамишь его имени. Ты достигнешь большего, чем он. Мы достигнем, Ричард. Твоя юность, твой пыл, и мой опыт... Ричард научился вежливо улыбаться. Кивать в ответ на эти слова. Дышать через раз. И замечать. Замечать то, что, признаться, его ошеломило. Медовая ласковость в словах эра Августа, его взгляды... Он говорил Ричарду об отце, но в глазах кансилльера при этом отражался вовсе не Эгмонт. Ричард видел себя. Молодого, цветущего, наивного и невинного. Ох, Создатель, те самые увядшие цветы возомнили, что цветут снова! Возможно, Ричард бы не заметил. Но было одно «но». Вернее, один. Это был Алва, тот самый Кэналлийский Ворон. Тот, который убил отца, проткнув его на дуэли. Тот самый, которого все Люди Чести считали Исчадием Заката. Дик знал одно - Рокэ не враг Окделлам. - Это была линия, Дикон, - говорил Рокэ, перебирая струны гитары и глядя в огонь, что пылал в камине, - ты же знаешь, на линии шансы равны, даже если один из противников хромает. Твой отец сам пожелал такую дуэль, а я не мог отказаться. - Это же грех. - У него было достаточно грехов и так, - невесело усмехнулся Алва, - и он прекрасно знал, что, погибая на дуэли, спасает мать, твоих сестер и тебя. Спасает Надор. Если бы погиб я, герцога Окделла ждала бы Занха. А это значит - герцогиня и девочки в монастыре, где-нибудь в горах, ты...наверное, на воспитании в чужой семье, у тех же Манриков или Колиньяров. А Надор... Он повернулся к оруженосцу: - В руках Дорака, скорее всего. Тот вечер Дик помнил прекрасно. От осознания, что Алва не убивал отца, а спасал его таким образом от позора, на глаза навернулись слезы. Дик плакал, не стыдясь их. Алва утешал, поил вином, шептал на ухо что-то нежное на кэналли. Когда они переместились на шкуру черного льва перед камином, а потом в спальню, он помнил не очень хорошо. Только то, как Рокэ нес его на руках. Утром Дик проснулся в объятиях монсеньора. И стыда не ощутил нисколько. Все то, о чем говорила матушка и отец Маттео, теперь казалось самой величайшей глупостью за все время его жизни. А то, что произошло, что происходило сейчас - было настоящим. Его выбором. Его жизнью. Его любовью. Влюбился. Вепрь влюбился в Ворона. Так внезапно и так правильно. Правильно нежиться в объятиях Рокэ. Правильно не сдерживать стонов, вплетая в них нежно-певучее "Росио". Алва учил его этому имени, как песне, просил повторить, поддразнивая, рассыпая поцелуи и обещая, что не даст больше ни одного, если Дик откажется его так называть. Дик не отказался. Даже когда пришел, можно сказать, с повинной головой. - Росио... Синие глаза взглянули с тревогой. - Что случилось? Ричард сел на ковер у его ног, уткнулся лицом в колени. - Ты можешь думать обо мне, что угодно, но я должен сказать. Эр Август... То есть, кансилльер Штанцлер снова просит о встрече. - О встрече... Нехорошо отказывать старому кансилльеру. Пускай думает, что ты все еще живешь мыслями и Великой Талигойе, напичкан околраканскими бреднями, как колбаса чесноком. При последней фразе Дик совершенно некуртуазно фыркнул. - Свиная колбаса. - В общем, изобрази несчастного отпрыска погибшего рода, которого взял на службу Великий и Ужасный... Ну, сам придумаешь. Изобрази невинность. - Где же я ее возьму? Монсеньор... то есть, Росио. Она вся у тебя. - Что - вся? - Моя невинность. Тут уж настал черед фыркать Алве. - В общем, нам надо знать, что на уме у кансилльера и Людей Чести. Старый ызарг тебе доверяет. И это нам на пользу. И добавил, глядя в глаза Ричарду: - Дикон, сделай это ради меня. Эти слова решили всё. И даже, как ни странно, помогли справиться с задачей изобразить ту самую потерянную невинность. Правда, встретившись с кансилльером, Ричард поймал себя на мысли, что невинность эта и правда хоть и отчасти, да еще при нём. Ну, по крайней мере, с точки зрения эра Августа. - О, дорогой Ричард, как же я тебя понимаю. Невыносимо каждый день кланяться убийце своего отца, изображать покорность, быть игрушкой в его руках! Но поверь, ты можешь освободить себя от этого, - голос Штанцлера скатился в шепот. - И не только себя, но и Людей Чести, и весь Талиг. Об этом мечтал твой отец, а ты, ты, Ричард, сможешь это сделать. - Но как, эр Август? Рокэ Алва не сводит с меня глаз... И тут Ричард почувствовал, что эти слова попали в цель. Понять бы еще, в какую. Но глаза Штанцлера явно сверкнули. - Не сводит глаз? Возможно, именно это погубит его. И поможет тебе, Ричард. Недоумение на лице Ричарда было вполне искренним. - О чём вы говорите? Все время, пока Дик гостил у кансилльера, Рокэ не находил себе места от волнения. Его злило вообще присутствие этого старого интригана в Талиге. Лишь Дорак сдерживал маршала от порывов утопить дриксенского гуся в фонтане королевского парка. Но попадись сейчас ему граф Штанцлер, наплевал бы на все и утопил. Дик явился под вечер и с порога протянул кольцо: - Вот. Тут надо нажать на камень, откроется тайник, и внутри будет яд. Осторожнее, Росио, не вдохни случайно. -Спокойно, юноша, к ядам отец приучал меня с детства. Любопытно... тут не порошок, а крупинки. Ты молодец, что сам не открывал тайник. Ладно, сегодня ты заслужил вечер с хорошим вином и гитарой. - А еще? - в глазах северного герцога блеснули закатные огоньки. - А еще... м-м-м, сам знаешь. Обоим в тот вечер казалось, что они вдохнули не яд, а что-то другое, сводящее с ума и горячащее кровь. Ричард, и так жадный до нежности и ласки, сегодня был просто ненасытен. Будто едва верил себе, что Росио реален, не ускользнет из рук и не останется лежать хладным трупом... Или, вернее, не выставит своего неудавшегося убийцу вон, обдавая ненавистью и холодом во взгляде. Но сейчас в этом взгляде был только жар, в котором оба готовы были пылать бесконечно. На следующий день ближе к обеду Дик вновь явился к кансилльеру. Слуга провел его прямо в кабинет. Даже при тусклом свете, пробивающегося сквозь пыльную штору солнца было видно, что юноша бледен и растерян. - Эр Август, что же вы не сказали... - Что такое, мой мальчик? - Этот яд, он подействовал не сразу. Ворон пил и пил вино, а затем... он подозвал меня к себе и приказал раздеваться. И, как порядочный оруженосец, я не мог нарушить приказа. - Ну, а дальше? У старого ызарга глаза заблестели, как после сакотты. - Что было дальше? - О, мне стыдно говорить... Он разделся, потом посадил меня на колени... о-о-о, эр Август, и принялся целовать прямо в губы, как королеву. - Дальше, дальше! - Право, мне стыдно. - Считай, что ты на исповеди. - Хорошо. Он начал ласкать меня там, между ног... И я... - Ричард запнулся, сглотнул с явным усилием. - Я сам не ждал от себя, но моё тело... Всё произошло так, как он хотел, и я думал, что умру от стыда, когда чувствовал его руку. Я сказал ему об этом, а он лишь рассмеялся и сказал, что это лишь начало, что моё место здесь, на его коленях, на его... Ричард снова запнулся, бросая быстрый взгляд из-под ресниц на кансилльера. Тот преобразился. Подался вперед, дыхание сбилось, а старческие пальцы, то ли вцеплялись судорожно в подлокотник кресла, то ли гладили его, будто лаская. - Не смущайся. Сядь ближе ко мне, так будет легче. Но я должен знать всё. - Я не знал, - в голосе Ричарда звучали слёзы. - Не знал, что он собирается делать, а он... Он насадил меня на себя, и это было в тысячу раз ужасней, чем если бы он пронзил меня шпагой! Было больно, и так горячо, точно во мне горело закатное пламя! Я кричал, мне казалось, что меня просто разорвет, а он... Я не знаю, наверное, он уже бредил от яда... Он повторял, какой я узкий, как во мне хорошо... Эр Август, что с вами? - Это длилось долго? - хрипло выдохнул кансилльер, жадно глядя на него. - Я не знаю. Мне казалось, что вечность. Я помню только, что он закричал и... мне показалось, что меня затопило изнутри, он дрожал там... во мне... И всё кончилось... - Какой ужас, - сказал эр Август, которому было не очень хорошо, - он сорвал твой цветок, твою сладчайшую розу... Ох, бедный ты мой... Знаешь, Дикон, иди ко мне. Я смогу утешить тебя, ведь я друг твоего отца, и мы были... мы были лучшими друзьями, у нас не было секретов друг от друга. Между друзьями не может быть секретов. А ведь ты мне стал лучшим другом, верно? Ты поведал мне тайну, и я унесу ее в могилу. Но дай мне утешить тебя. Садись ко мне на колени, вот так же, как своему монсеньору, да пребудет его душа в пламени Заката вечно. Я помогу тебе, ведь во всём этом есть моя вина. Дик, превозмогая отвращение и подавляя тошноту сел на колени к кансилльеру и срывающимся голосом сказал: - Я бы хотел вас попросить... - Все, что ты хочешь мальчик мой. - Могу я завязать вам глаза? - Ах, шалун. Штанцлер захихикал, как престарелая кокетка. - Ради тебя я готов... Дик сам завязал ему глаза плотной повязкой, спрятанной в кармане до поры. А вот затем... - Тише, тише, - раздался знакомый голос и лезвие кинжала коснулось шеи кансилльера, - я прибыл из Заката, чтобы любить вас, эр Август, вечно. Вы столь настырны! Тонкие пальцы, унизанные перстнями, провели по губам графа Штанцлера. Тот вскрикнул, дернулся и обмяк. Под креслом расплылась зловонная лужа. - Росио, - бледный Ричард зажал рот, - мне дурно. Рокэ рывком распахнул окно и помог Дику подойти к нему, загораживая собой вид безвольно обвисшего в кресле тела. - Дыши глубже Дикон, сейчас все пройдет. К вечеру Олларию облетела новость, что кансилльер, граф Штанцлер скоропостижно скончался у себя в особняке. Вполне себе естественной для своего почтенного возраста смертью. - Я не думал, что выйдет...так, - Ричард к тому моменту уже полностью пришел в себя, но лежать в объятиях Росио было так спокойно и уютно, что покидать их не хотелось совершенно. Алва усмехнулся. - Без крови, ты хотел сказать? Этой душе не нужно было даже кинжала, чтобы унестись в Закат. Просто немного ощущений, что бывают острее любого кинжала, ты же знаешь. А уж в этом ты преуспел. У меня до сих пор голова кругом от твоего проникновенного повествования. Ричард заалелся. - Как раз это было самым легким. Я всего лишь представлял тебя. Всеми силами, в красках и подробностях. - Ого, какой я коварный и бесцеремонный в ваших мыслях, юноша. - Даже когда ты такой, я не гоню тебя из своих мыслей. - Даже так? - Алва удивленно поднял брови. - Ты этого хочешь, Дикон? Напористо, грубо и без церемоний? - Я думаю об этом. И, знаешь, наверное, однажды, я попрошу тебя такого. Но сегодня... - Всё, что хочешь, Дикон. - Я хочу Росио. Настоящего Росио. Которого я люблю. Ответом был поцелуй - долгий, нежный, хмельной без вина, проникающий до самого сердца, изгоняющий холод неприятных воспоминаний. И Ричард знал, их больше не будет. Они сгорят без следа в долгих жарких ласках и влюбленном шепоте Росио, его Росио, который так легко может заставить Ричарда Окделла забыть всё на свете.