Why’d you only call me when you’re high?

Рим. Лето. Ночь пятницы. Давида вышвырнули из бара за побои, в которые он вступил будучи в пьяном состоянии, и в которых пытался отстоять честь любимой футбольной команды. Он выпил. И выпил много, оставив в кассе какого-то бара, где каждый вечер заседают байкеры и женоненавистники и смотрят бокс, литрами поглощая пиво, около полусотни евро. Кровь в жилах кипела, а моральное состояние желало быть лучше, поэтому он блуждал, словно призрак, по пустым улицам ночного Рима, освещенного лишь фонарями и отблесками луны, напевал под нос какие-то песни и отстукивал подошвами своих брутальных берцев чечётку о мокрую брусчатку дорог. Он снова расстался с очередной девушкой и выхода, кроме как напиться в стельку, не видел. Ему снова разбили израненное сердце, так старательно им склеиваемое каждый раз. Она просто наступила каблуком своих туфель-шпилек в пульсирующий орган. Свежий воздух бодрил его и подавал пузырьки кислорода в кровеносные сосуды. Приятная ночная прохлада, наступившая после дождя, выветривала из головы ненужные мысли. Брюнет посмотрел в зеркальное отражение лужи. The mirror's image, it tells me it's home time Отражение в зеркале — оно говорит, что мне пора домой. Но он не мог просто взять и уйти домой, лечь спать, а затем проснуться с утра в полном неведении, с сухостью в горле, головной болью, слабостью и неспособностью что-либо делать. Все его мысли занимала она. Прекрасная, будто античная статуя древнеримской богини, окутанная лёгкой шёлковой тканью, с большими блестящими топазовыми глазами, в которых играл детский азарт и непостоянность, с пшеничными, солнечными, слегка растрёпанными волосами, так красиво колышущимися на ветру — Виктория Де Анжелис. But I'm not finished, 'cause you're not by my side Но я не закончил, потому что ты не рядом со мной. Буквально всё на этой улице заставляло думать о ней. Здесь они впервые отыграли несколько каверов, получив за это горсть монет в шляпу, здесь она убегала от него, звонко смеясь, а потом разбила колено. Здесь она подхватила его за руку, вывела в центр танцующей под мелодичную гитару и пение группы пожилых мужчин и заставила его танцевать. Здесь она поцеловала его в щёку, когда тот блестяще исполнил её любимую песню. Кареглазый достал мобильный. Зрение сфокусировалось на цифрах, отображающих время: римское время — два часа, тридцать две минуты. Со второй попытки разблокировал смартфон. Палец уже автоматически нажал на значок телефонной книжки и начал искать контакт. “Mia Victoria” — пошли первые гудки. Однотипные звуки, фонящие в ушах, не были нарушены девичьим голосом с характерной хрипотцой. Гудки прекратились. Вторая попытка, всё то же душераздирающее ожидание в перемешку с искрами надежды. Он идёт по улицам, освещаемым фонарями, вывесками баров и луной. Боль, доставляемая разбитой губой, вообще не ощущалась: по сравнению с душевной, она была ничтожна. Кареглазый стёр рукавом кожаной куртки капли запёкшейся крови. Рукавом той самой куртки, которую он накидывал на плечи блондинки, когда вечером в Риме резко похолодало, а она была лишь в коротких шортах и майке на тонких бретельках. Казалось, её образ преследовал его, блуждая за ним хвостом и доставляю жгучую боль своим молчанием. Decided that once again I was just dreamin' of bumpin' into you Кажется, мне снова приснилось, что я встретил тебя. Третий звонок. Снова гудки, разрезающие слух отсутствием мелодичности. И снова нет ответа. Проходит мимо станции метро. Мимо станции, относившейся к ветке, на которой жила Де Анжелис. Руки автоматически оказались у лица и закрыли потускневшие карие глаза. Возможно, она спит, а может просто не хочет отвечать и слышать его. Пальцы полезли в карман джинс, нащупав небольшую коробочку с острыми углами. Сигареты с ментолом. Никотиновая палочка оказалась меж его губ. Зажигалка пламенем подожгла кончик, никотин начал поступать в лёгкие и успокаивать, упорядочивая мысли. Выпускает дым в сторону тёмного неба и делает новую затяжку. Он не успокоится, пока не скурит целую пачку, а то и две. Снова берет в руки телефон и набирает нужный номер, давно выученный наизусть, но символически записанный в телефонной книжке. Опять молчание. Now it's three in the mornin' and I'm tryin' to change your mind Сейчас три часа утра, и я пытаюсь поменять твоё мнение. Действительно, сигареты одна за другой, медленно, но верно, таяли между губ и растворялись в лёгких, насыщая мягкие ткани организма ядом. Пятый звонок. Шестой. Седьмой. Она не отвечает и, видимо, не собирается. Её железный характер сломить почти невозможно. Он прекрасно это понимает и помнит все те скандалы, споры, которые она устраивала, вступая с ним в перепалку. Дамиано и Виктория — самые темпераментные участники группы, которые без трёпки нервишек, адреналина и чувства своего превосходства выжить не смогут. Давид помнит все её слова, сильно задевающие самолюбие и душу, цепляющие за живое, на которые он отвечал лишь строгим взглядом с укором, не желая ранить в ответ её. Он таил все обиды в себе, не подавая виду. Incapable of makin' alright decisions, and havin' bad ideas “Ты не способен принимать верные решения, у тебя ужасные идеи” Восьмой звонок. Надежда угасает и тает, подобно воску, скрепляющему перья в крыльях Икара. Он летел к солнцу на самодельных крыльях, обжигая кожу и теряя крылья за спиной. Полной грудью вдыхает свежий воздух, стараясь забыть всё и вся. Просто провалиться в неведение, будто под действием травы или более сильных наркотиков. Пьяный мозг сейчас считал их необходимыми для жизни. Идёт дальше по мощёному тротуару, проходя мимо дома, на пороге одной из квартир которого раньше оставлял букет алых роз. Алые розы, которые так любила брюнетка, разломавшая его сердце на осколки, и которые так ненавидела Виктория. Она не любит банальщину, и он это знает, поэтому каждый раз дарит ароматные букеты из туберозы, жасмина и квисквалиса. Хочется выместить всю злость, вызванную образом бывшей, на чём либо. Он размахивается и кулаком бьёт стену того дома, разбивая костяшки в кровь и заставляя руку ныть. Знает, что зданию ничего не будет. Снова протирает кровь, стараясь не замечать её, и идёт дальше. Звонит в девятый раз. Снова ответа не следует. Его это конкретно раздражает. Дамиано решает набрать в последний раз, в десятый, ради красивого юбилейного числа. Гудки, прерванные голосом. — Чего ты хочешь от меня? — голос был строгим. — Вик, — вздыхает в телефон — я люблю тебя, как жизнь. — Почему ты звонишь мне, только когда пьян? Молчание. Снова ужасное молчание, давящие на уши и нервы. — Потому что только в таком состоянии я могу это сказать, разве не очевидно? — Нет, не очевидно. — Я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя. — Чёрт возьми, ты говоришь мне это в тысячный раз. — голос был стальным, уже готовым перейти на крик — Я устала слышать это, а потом видеть твоих новых девушек, которых ты меняешь как перчатки. Сам посчитай, сколько у тебя бывших. Хватит говорить мне «я тебя люблю» в этом ключе, это лишь пустые слова. Она говорила правду. Каждый раз, когда брюнет разрывал контакты со своими пассиями, он звонил ей. А она велась, надеясь получить желанное. Она и вправду любила его. Любила так сильно, что готова была пойти на смерть ради него. А он, казалось, просто играл с её чувствами, сначала принимая их, но спустя секунду растаптывая в пыль и прах. — Вик, прости. — Дамиано, иди домой спать. Ты пьян. — Ладно. Пока. — Спокойной ночи. Слёзы навернулись на васильковых глазах. Голубоглазая обернулась и посмотрела на кровать. На ней лежал парень с русыми волосами, которого она очень сильно полюбила и в честности и искренности которого была уверена на все сто. Он говорил ей, что любит, в трезвом состоянии. И говорил серьёзно. Он спал, не подозревая, что его девушка неосознанно разбивала сердце Давида. Но оно не разбивается и не разобьётся — расколото настолько сильно, что дальше уже невозможно.