Страх, как вода утекает.

Вода под ногами окрашивается в отвратительный бледно-бордовый цвет, с разводами алого и нежно-розового. Но все эти оттенки красного не перекрывает казавшими мертвенно-бледные ноги, с разбросанными шрамами-крестиками и длинными белыми полосами. Жидкость быстро меняется, смывая кровавые разводы, только в комнате продолжается стоять металлический запах. Он душил. Заставлял задыхаться. Мешал сделать даже маленький вдох. Лололошка хватается за темно-коричневую стеклянную бутылочку, на уже выцветшей этикетке размыто и смазано видны иероглифы, но понятен только один «木», но честно, его это даже не волнует, парень резко открывает флакон, крышка падает с громким звоном на керамику заставляя морщится, и опрокидывает. Капельки медленно падают с тихим бульканьем, а ванна наполнилась древесно-пряным запахом. Перед глазами встаёт лес, большие деревья и крики. Его крики. Крики о помощи, Крики о желании жить, Крики чтобы брат остановился. Он под водой, хватает ручками-веточками за большую руку, которая сжимает только сильнее его тонкую шею. Пальцы впиваются в чужую кожу и ногтями раздирая кожу. Его отпускают на считанные секунды, в этот момент он отплывает и пытается спрятаться. Брат потрясенно смотрит на собственную кожу, с ярко-красными полосами и маленькими капельки крови. На его лице проступает садистская улыбка, когда он поднимает голову на десятилетнего Лололошку. Мерещится омерзительный запах железа, и парень медленно опускается на холодную керамику душевой кабины. Он больше не мог быть погруженным в воду больше пятнадцати сантиметров. Сразу подступали воспоминания минувших лет, а в ушах стояли крики о помощи. Ему тогда никто не помог. Крики не были услышаны. Его нашли через два дня полиция с следами борьбы и большими гематомами по всему телу, а его брат повешенного недалеко. У его брата руки были глубоких царапинах, это было единственное что изменилось в его обычно идеальном виде. Прошли года, труп его брата уже давно лежит глубоко в земле, но он все ещё боится поднять глаза. Боится увидеть те самые глаза, с танцующем безумием на дне, они будто светились, но блика не было видно. Страх сворачивался клубком в груди и мешал сдвинуть с места. Может все было бы по-другому не оставив родители их двоих, не отправив погулять, и, если бы он так доверчиво не пошёл за братом. Кто же знал, что в тот ясный день они пропадут на два дня, а потом, в пасмурный, найдутся в глубине лесопарка. Только тогда он осмелился поднять глаза, посмотреть на мать, но все что он увидел — брата танцующего с безумием. Они были чуть ли не копией, пока он пошёл в бабушку. Он тогда отказался и близко подходить к ней, не замечая боль в её глазах. По иронии она тоже повесилась через полгода. Он остался с отцом, точнее будет сказать сам с собой. Единственный родной человек, живой, ушёл в работу. Да, они стали жить лучше, перебрались в большой город и жили в достатке. Но только подарки, многочисленные психиатры и антидепрессанты мало чем помогали. Он не любил оставаться с человеком один на один, боялся опускаться под воду и не смел поднимать глаза. А ещё заметил, что люди склонны находить объяснение всему. В школе многое списывали на стеснение, и их мало волновало, что именно он был чаще всего в центре внимания. Он боялся оставаться с кем-то в одиночестве из-за чего окружал себя множеством людей. Люди, общаясь между собой несильно обращали на него внимания и постепенно он становился тенью идя за ними. Только… Семнадцать, в школьном туалете, когда остался один, глотал таблетки. Они были горькими на вкус и оставляли противный привкус на языке, а после вызывали тошноту заставляя морщится. Он не заметил, как дверь за его спиной открылась, по неосторожности открыл глаза и наткнулся через зеркало на чужой взгляд. Ярко-фиолетовые глаза сильно выделялись на фоне бледной кожи, переливались от слабого освещение и светились. Он застывает, давится и захлебывает собственной слюной. Таблетка застряла поперёк горла, он, не замечая страха тянется то-ли к горлу, то-ли к человеку сзади. Его быстро подхватывают и стучат между лопаток, таблетки со свистом вылетает, но единственное за чем следит Лололошка — чужие глаза. За все время он так и не оторвал взгляда, хотя нет, оторвал, сейчас. Он упал в спасительную темноту и единственное что чувствовал это холодные руки. Проснулся он от мягкого поглаживания по голове этими же холодными руками, он побоялся открыть глаза, только прислушивался. Неизвестный насвистывал только себе понятную мелодию, что-то плетя из его волос. В нос ударил запах трав и снега, Лололошка жадно, но надеялся, что незаметно, вдыхал чужой запах, он смешивался с запахом спирта и таблеток. Он похоже в лазарете. — Ты проснулся — парень над ним не задаёт вопрос, он просто констатирует факт. Лололошка прекрасно осознает, что скрываться уже не предстоит возможности и приоткрывает глаза, но не полностью, только осматривать очертания рядом стоящей шкафчика и чьих-то чёрных кудрей через рябь ресниц. Он понимает, что неизвестно спаситель склонил голову над ним и смотрит на него, а ещё его голова лежит на чужих коленях. Вдох-выдох Парень резко поднимается, освобождая волосы от чужих пальцем и только теперь открывает глаза. Да, он находится в лазарете. А ещё его прошибает током, он с кем-то в одиночестве. Это выбивает из лёгких воздуха, и парень стучит себя по груди пытаясь успокоиться и хоть немного прийти перед в себя. Снова ярко-синие глаза, с безумием и смех стоит в ушах — Мой милый младший бр…- проносящие слова в голове прерывает рука на его плече. И все. Теперь перед глазами два горящие аметисты, а вместо безумия сосредоточенное лицо и слова совершенно другие. — Успокойся — голос чёткий, властный, больше нет насвистывание мелодии, только чёткий приказ. Лололошка и правда приходит в себя, быстро-быстро моргая и убирая непрошеные слезы. Вот только тьма, состоявшая из страха, клубится в груди, напоминая о себе. — Отстань — огрызается он, в попытке увернуться от прикосновений. — А в классе ты более милым был — его отпускают на мгновение, только чтобы обнять за плечи и притянуть к себе. Как сейчас. Его подхватывают в свадебном стиле и слух улавливает как вода была выключена, Лололошка утыкаясь носом в чужое плечо. В нос снова ударяет запах трав. Он чувствует холод, исходящий от другого мужчины, будто не он сидел в холодной воде. Сейчас нет страха, что он с кем-то в одиночестве, он прекрасно знает кто держит его и бережно прижимает к себе. А ещё он не боится поднять глаза и посмотреть в чужие, удивительно как одна случайность может разбить все страхи и приоткрыть стены только для одного человека. Хотя смешно и от того, что именно он последний кому он должен доверять. Запах трав единственное, что перебивает запах крови или это из-за его порезов так кажется? Он не уверен. Только чувствует сладкий привкус на языке от мармелада и как его опускают на стул, предварительно накинув на плечи халат. Перед глазами небольшая дымка, но она не мешает следить за чужими действиями. Парень перед ним стоит на коленях, профессионально обрабатывая два больших порезал на левой ноге, они шли по прямой с начало колена до лодыжки, с двух сторон. А ещё Лололошка замечает, как чужие губы поджаты и казались одной полосой, брови нахмурены и это даёт понять, что Междумирец не в самом хорошем настроение. — Кто? — тихий вопрос зависает в воздухе, Лололошка медленно пережевывая конфету осматривал кухню, но потом возвращается на своего парня и фокусирует взгляд. Даже сейчас, фиолетовые глаза казалось, что светились в темноте. Только это не пугало, наоборот успокаивало, как ночник для маленького ребёнка. Даже когда эти глаза загорались азартом или яростью, Лололошка знал одно — он в безопасности. Странная уверенность, изначально основанная ни на чем. Только позже это у этой уверенность появился чёткий фундамент, он знал, что даже в такой, без защитном, виде ему ничего не сделают. — Никто, я с Люциусом и Воландом гулял и случайно упал — наглая ложь, Междумирец прекрасно это улавливает, но молчит, только сильнее хмуриться и поднимается с колен. На рядом стоящий столик опускается пакетик с мармеладом, а на языке ощущается привкус клубники. — Я чайник поставлю — парень скрывает за дверным проёмом, а Лололошка тянется за любимой сладостью. Никто не будет обращать внимание, если завтра два его друга не придут в университет.