Игра на души

— Ну, так как же думаешь? — сказал Ноздрев, немного помолчавши. — Не хочешь играть на души? ... — Э, э! это, брат, что? отсади-ка ее назад! — говорил Чичиков. — Кого? — Да шашку-то, — сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг! — Отчего же по три? Это по ошибке. Одна подвинулась нечаянно, я ее отодвину, изволь. — А другая-то откуда взялась? — Какая другая? — А вот эта, что пробирается в дамки? — Вот тебе на, будто не помнишь! — Нет, брат, я все ходы считал и всё помню; ты ее только теперь пристроил. Ей место вон где! — Как, где место? — сказал Ноздрев, покрасневши. — Да ты, брат, как я вижу, сочинитель! — Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно. — За кого ж ты меня почитаешь? — говорил Ноздрев. — Стану я разве плутовать? — Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду. — Нет, ты не можешь отказаться, — говорил Ноздрев, горячась, — игра начата! — Я имею право отказаться, потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку. — Нет, врешь, ты этого не можешь сказать! — Нет, брат, сам ты врешь! — Я не плутовал, а ты отказаться не можешь, ты должен кончить партию! — Этого ты меня не заставишь сделать, — сказал Чичиков хладнокровно и, подошедши к доске, смешал шашки. Ноздрев вспыхнул и подошел к Чичикову так близко, что тот отступил шага два назад, уперевшись спиной в стену. — Я тебя заставлю играть! Это ничего, что ты смешал шашки, я помню все ходы. Мы их поставим опять так, как были. — Нет, брат, дело кончено, я с тобою не стану играть. — Так ты не хочешь играть? — Ты сам видишь, что с тобою нет возможности играть. — Нет, скажи напрямик, ты не хочешь играть? — говорил Ноздрев, подступая еще ближе. — Не хочу! — сказал Чичиков и поднес, однако ж, обе руки на всякий случай поближе к лицу, ибо дело становилось в самом деле жарко. Эта предосторожность была весьма у места, потому что Ноздрев размахнулся рукой... и очень бы могло статься, что одна из приятных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но Ноздрев схватил Чичикова за руки и развел их в стороны, подошедши ближе. Тот час же он приблизился и поцеловавши Чичикова немного отодвинулся. Этот поцелуй как-то странно отличался от прошлых, которыми они обменивались при встрече. — Такое, брат, не прощается. — серьезно и немного зло сказал Ноздрев и вновь стал подбираться к пухлым губам Чичикова. Но тот, резко повернувши голову в сторону, перевел взгляд на приятеля. — Брат, что же ты делаешь?! — глаза Чичикова округлились, и в них можно было увидеть удивление и страх. Но Ноздрев будто и не слышал Чичикова вовсе. Он взял его за подбородок, который так нравился нашему герою, и повернул обратно к себе, накрывая поцелуем его губы. Освободив руку, Чичиков пытался всеми силами оттолкнуть Ноздрева от себя. Но тот вновь схватил его за руку и прижал к стене. Судорожные вдохи Чичикова только больше заводили Ноздрева. Он прижался к приятелю всем телом, наклонил голову и опустился вниз, чтобы губы дотягивались до шеи Чичикова, который уже совсем перестал понимать, что происходит, и почему Ноздрев это делает. Шея Чичикова бесконтрольно открывалась следующим поцелуям; у него не получалось двинуться: тело застыло от шока и страха. Лишь громкое лихорадочное дыхание выдавало в нем жизнь. Ноздрев тем временем уже снимал с Чичикова одежду. Когда пальцы приятеля касались кожи Павла Ивановича, он сильно вздрагивал, а Ноздрев лишь ухмылялся столь бурной реакции, водя по его телу руками. Постепенно Чичиков "оттаивал" и начинал сопротивляться. До него стало доходить, чем все может закончиться. Похоже, Ноздрев физически сильнее, чем он сам: как бы Чичиков не старался оттолкнуть его, у него не получалось. Тогда он стал съезжать по стене вниз, но колено Ноздрева у него между ног не позволяло это сделать. Страх происходящего никуда не пропал, он только усиливался по мере того, как руки Ноздрева опускались ниже. Но теперь этот страх придавал сил бороться дальше. Чичиков изо всех сил отпихивал Ноздрева, но получив несколько пребольных укусов в шею и плечо, прекратил эту затею. Теперь он просто старался сдвинуться в сторону, поскуливал и просил Ноздрева отпустить его, но тот игнорировал любые слова Чичикова. Вдруг Ноздрев резко поднял голову и посмотрел Чичикову в глаза; взял его за подбородок и притянул к себе для поцелуя, немного наклоняясь над ним и опуская вниз. Незаметно для себя, Чичиков оказался на коленях, но еще больше он удивился, когда Ноздрев достал из-под халата свой возбужденный половой орган прямо перед лицом Чичикова. Держа того за волосы, он стал придвигать голову Чичикова к своему паху. Чичиков отпирался как мог, но получил пощечину, а потом еще одну, и еще... В итоге ему ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться, и преодолевая свое отвращение обхватить губами головку члена Ноздрева. — Бери глубже, — послышалось сверху. Чичиков на секунду остановился, выдохнул и, закрыв глаза, стал медленно подбираться к основанию члена, посасывая и облизывая его, приблизившись почти к основанию, он отодвигался обратно. Ноздрева, кажется, все устраивало: Чичиков слышал сверху его тяжелое дыхание. Повторяя одни и те же действия, Чичиков не сразу заметил, что хватка на затылке стала сильнее. Заметил только тогда, когда Ноздрев начал с силой давить на голову Чичикова так, что он уже не мог дышать. Он старался оттолкнуться от Ноздрева, но, как уже было сказано, Ноздрев сильнее, и у нашего героя ничего не вышло. Последний сильный толчок, и Ноздрев излился прямо в горло Чичикову. Тот закашлялся и стал выплевывать то, что еще можно было выплюнуть. Хотелось помыть рот с мылом и забыть об этих неприятных событиях, но оказалось, что Ноздрев еще не планировал заканчивать. Пока Чичиков отплевывался и откашливался, Ноздрев опустился к нему и слегка толкнул за плечо. Чичиков не был в устойчивом состоянии, и легкого толчка хватило, чтобы ему пришлось опереться на руки, отклонившись назад. Ноздрев навис над ним, целуя кончик носа, а затем губы. Чичиков почувствовал какое то движение между своих ягодиц. Резко опустил голову, пытаясь посмотреть, но Ноздрев не позволил ему этого сделать, вновь вовлекая в поцелуй. Чичиков что то бормотал в поцелуй, и Ноздрев отстранился, прислушиваясь. — Б-брат.. н-нет.. что же это такое.. нет.. — Ноздрев приставил головку члена к анальному отверстию Чичикова. — Н-нет! Брат, пожалуйста! Не надо! — в его глазах стояли слезы, а голос срывался. Ноздрев подался бедрами вперед, насаживая Чичикова на свой член. По комнате пронесся короткий негромкий вскрик. Чичиков сильно дрожал и до боли в пальцах хватался за Ноздрева. Лицо Павла Ивановича было совершенно мокрым от слез. Он чувствовал каждое движение Ноздрева, каждый его толчок внутри себя. Было невероятно больно, но Ноздрев все никак не останавливался. В голове Чичикова крутилась лишь одна ясная мысль: "пожалуйста, пусть это сейчас кончится! ". Сил у Чичикова уже почти не оставалось, и все, на что их хватало, это уцепиться и повиснуть на Ноздреве, периодически поскуливая от резких движений. Амплитуда и темп толчков увеличивались: Ноздрев был близок к концу. Наконец, после очередного глубокого толчка, он излился внутрь Чичикова и лег рядом с ним на спину. Тяжелое дыхание обоих наполнило комнату. Через несколько минут Ноздрев уснул, закинув руку на Чичикова. Тот и сам уже чуть не засыпал, но чувство того, что лучше сейчас же отсюда убраться, не позволяло это сделать. Превозмогая усталость и боль по всему телу, Чичиков поднялся, оделся и велел приготовить ему коляску. Когда все было готово, он сел внутрь и поехал обратно в гостиницу, не обращая внимания на вопросы и разговоры Селифана и думая о том, что так и не приобрел души у Ноздрева.