Кровь и золото

Война пришла в Ионию. Страшная, беспощадная и кровавая. Война за территорию, за власть и полное подчинение. Уже почти три года прошло с тех пор, как Хада Джин — в народе золотой демон, был заточён в самую надёжную и хорошо охраняемую тюрьму Ионии. В камере его вечно стоял полумрак, а всё потому, что солнечный свет не проникал в стены темницы — своеобразное наказание для самых жестоких преступников, находящихся тут. Но Хаде было безразлично на это. Таинственность и тишина, которые дарил мрак, наоборот, позволяли мужчине наслаждаться своим положением, которое в действительности было достаточно прискорбным. Попав сюда без суда и следствия, тюремщики и даже сама верховная жрица Карма, все как один огласили свой приговор — вечное заточение, без права оправдать свои действия посредством суда. Всё потому, что его боялись. Боялся обычный народ Ионии, боялись стражники, боялась даже верховная жрица. Даже тех, кто смог обманом загнать его в ловушку, тех кто гонялся за ним долгие годы, не обделил этот животный страх, который шёл за Джином по пятам. Его называли демоном из-за тех зверств, которые он совершал, постоянно терроризируя мирных жителей, отнимая жизни у людей. Самое страшное было то, что у Хады не было границ своего зверства касаемо выбора жертв. Теми являлись даже женщины и дети. Все, за кого зацепится взгляд, все, кто разожгут в воспалённом разуме психопата интерес. Так же, особое внимание люди уделяли тому, как именно он убивал. Его «произведения искусства» с лёгкостью смогли бы затронуть даже самых безразличных людей. Цветы в телах. Казалось, они завораживали только самого творца, а публика, вечно столь душная, неразборчивая и убого-серая, не была способна понять его посыл, его искусство… В попытках раскрыть своё видение мира, Джин в конечном итоге оказался тут. В тюрьме, заточенный навечно в этих тесных каменных стенах, пропитанных смесью сырости, отчаяния и страха. Самым обидным для мужчины была невозможность продолжать творить, с шиком устраивать представления, отливая каждую свою пулю с трепетом в душе и лёгкой дрожью в руках, дабы потом с точностью до микрона эти самые пули вошли прямо меж рёбер какой-нибудь серой дамы, и раскрывшись в ней словно алая хиганбана, превратив столь серую и невзрачную фигуру в самое прекрасное и яркое произведение всей её жизни. Это так сильно удручало демона внутри него, что он невольно начинал входить в транс, раз за разом отстукивая пальцами четверной такт, скользя стеклянным и нечитаемым взглядом по каменной стене напротив. Именно так прошли последние три года его жизни в рамках своего заточения. Стража старалась не появляться в поле видения его темницы, многие из них верили в то, что он истинный демон, который может подчинить их души себе, а некоторые, столкнувшись с его искусством с глазу на глаз, лишившись какого-то близкого человека, вовсе не могли смотреть на его вальяжную фигуру и взгляд, который вечно падает свысока, вне зависимости от того, каким пыткам его подвергают. Ему как будто было не важно, что делают с его телом, более того — он будто не видел никого вокруг себя в такие моменты, снова начиная отстукивать четверной такт. Когда нечто подобное случилось в последний раз, стражник, который посмел прервать его на числе три, в ту же секунду лишился жизни. Демон внутри Хады словно взревел, глаза из не читаемых стёкол, превратились в кровавые озёра, руки перестали действовать с той грацией, с которой он привык создавать свои творения, движения стали резкими, грубыми и ожесточёнными. Молодой стражник даже моргнуть не успел, когда его повалили на холодный каменный пол и начали с особой жестокостью срывать с него кожу голыми руками, зарываясь в неё длинными и острыми ногтями, а затем со всей яростью и вовсе вдавливая глаза, казалось, в самый мозг. Ужасающие крики заполнили все пространство, тело под Хадой трепыхалось в яростных конвульсиях, пытаясь столкнуть маньяка со своих бёдер, чтобы сохранить свою жизнь. Но было уже поздно, разъярённого демона было не остановить. Когда в темницу подоспели ещё пять стражников, они застыли в дверях с гримасами ужаса на лицах. Над страшно обезображенным трупом их товарища нависал мужчина, который, отцепив руки от остатков чужого лица, встал, вытянувшись в полный рост. Высокая, хрупкая с виду фигура Хады никак не могла ассоциироваться с тем, как тот яростно и бездушно убил молодого стражника. С его тонких и изящных рук медленно стекала алая кровь. — Она словно краска, которой пишут свои картины художники, разница лишь в том, что чужие картины забываются человеческим разумом, мои же напротив — остаются в нём навсегда… По окончанию монолога залы темницы наполнил громкий, устрашающий смех, который заставляет сердце в груди замирать от дикого ужаса. После этого ужасающего случая, все вокруг как будто и вовсе постарались о Джине забыть. Стражники ещё реже проходили около темницы, и то лишь для того чтобы наспех кинуть маньяку буханку хлеба сквозь решётку, и быстро удалиться восвояси. Такой расклад вполне устраивал Хаду, его не трогали, вторгаясь в личное пространство, не водили на пытки, а все потому что они боялись. К такому привыкнуть было вполне реально, учитывая тот факт, что подобная атмосфера страха и ужаса преследовала его с самого детства, ещё с тех самых пор, когда в нём только начал зарождаться демон, а мать все ещё была жива… В тот день, спустя очень много времени после его заточения, прогремел громкий взрыв, стены будто задрожали под натиском чего то тяжёлого. Джин быстро поднялся со своего деревянного ложе, которое как раз и было прибито к одной из стен, и подбежал к решётке его темницы. Прислушиваясь своим чутким слухом, он услышал приглушённые отзвуки криков, звуки лязга металлических кинжалов, которыми пользовались тюремщики, всегда нося их у себя за поясом. Демон внутри него заурчал. В воздухе металось это лёгкое ощущение свободы, оно было практически невесомым, неуловимым, но от того лишь сильнее подогревало предвкушение от последующих за всем этим событий. Чем дольше Джин стоял у решётки, тем ближе становились звуки криков и лязгов металла. Это была словно буря, стремящаяся смести всё на своём пути. Спустя пару минут перед ним прополз стражник, истекающий кровью, где-то потерявший свой жалкий кинжал, гримаса ужаса застыла на его физиономии, когда он понял: что-то, от чего он так стремительно убегал, вскоре вот-вот настигнет его. Затем прогремел выстрел. Звонкий, такой, что уши любого неподготовленного человека заложило бы вмиг, проносясь эхом по длинным коридорам темницы. Стражник в тот же момент осел, ведь промеж его глаз появилась крупное пулевое отверстие. Зрелище крайне развеселило демона, неужели в темнице завелся кто-то по страшнее его? Следом за стражником перед Джином возник крупный мужчина, весь в шрамах, как новых, с ещё не запёкшейся кровью, так и старых, уже побелевших, выцветших. Лицо его озарила наглая ухмылка, когда он взглянул на Джина. — Дерьмово выглядишь, дар речи потерял? — А ты словно решето, хочешь чтобы я добавил в твоём теле пару лишних отверстий? Вслед за этим мужчина на той стороне громко засмеялся, утирая выступившие слезинки с уголков глаз. — А ты забавный малый. Видать долго здесь находишься, неужели не слышал что происходит на той стороне? По выражению лица Хады, мужчина понял, что тот даже не в курсе, что сейчас за окном, день или ночь. — Ноксус развязал войну с Ионией, везде царит разруха и ведутся ожесточенные бои. Вот мы с ребятами и решили вызволить отсюда товарищей, пока есть такая возможность. Джин задумался, мельком до него доносились отрывки различных разговоров, да и атмосфера в последнее время стала весьма нестабильной, теперь понятно из-за чего. Пока Хада находился в раздумьях, крупный мужчина подошёл к решётке и приложив не особо много усилий, сорвал её с петель, тем самым открывая путь побега демону. Оглядев плоды своего труда, он лишь коротко кивнул парнишке и удалился прочь. Джин потупив взгляд пару секунд, мигом бросился бежать, только не к выходу, а в совершенно другом направлении. Пока стража была занята разборками с вторженцами из вне, Хада успел ловко проскочить мимо всех в этой заварушке, спускаясь ниже в катакомбы. Именно там, в хранилище находилось его знаменитое орудие для убийств, пистолет, для которого он лично отливал пули, использую магическую энергию, от чего те, в кого они попадали, превращались в прекрасные цветы хиганбаны. Вызволив из плена свой пистолет, демон словно начал петь звучные песни и устраивать дикие пляски внутри его головы. Из-за этого Джин словно на секунду потерял себя, уснув, а затем снова проснувшись, уже за пределами тёмных залов тюрьмы, в которой он проторчал целых три года, и оставив за собой массу трупов, столь ужасных и одновременно прекрасных. Пока его сознание спало, демон, овладев телом и получив доступ к своему сокровенному орудию, решил напитаться сполна тем, чего был лишён все это время. Он с остервенением ворвался в бой, стреляя во всех, кто попадался ему на пути, ловко уклоняясь от любых ударов, шальных пуль или острых кинжалов. Демон ликовал, в то время как позади него оставалось лишь все больше трупов, медленно угасающих в страшных муках и долгих конвульсиях. С истечением некоторого времени позади не осталось никого, а впереди, за пределами той убогой темницы, открылся такой родной, цельный серый мир, исправлять который, как казалось Джину, предстоит до конца своих дней… Свой путь Джин решил начать незамедлительно, как только двери темницы распахнулись перед ним, мужчина сразу же отправился в дорогу. Направляясь на юг, Хада задумался о том, куда именно ему стоит направиться. Оставаться в Ионии на данный момент хоть и не так опасно, касаемо преследований со стороны жриц или того же культа теней, так как все они заняты лишь битвой с ноксианскими захватчиками, а значит его отсутствие в месте заточения вряд ли заметят в ближайшие полгода-год. Но сама война несёт уже больше проблем на его голову, ведь кто знает, насколько это все затянется, а вступать в политические конфликты между странами ему совершенно не хочется. Затянув маску на своем лице потуже, он решил оставить мысли о долгом странствии на потом. Сейчас же лучше найти поблизости какую нибудь деревеньку и ненадолго осесть там, запастись провиантом и отлить свои сладострастные магические пули. Дорога до ближайшего ночлега не отняла много времени, спустя всего пару часов ходьбы по тихим тропам Ионийского леса она привела его к небольшой обшарпаной деревеньке. Пройдя в глубь неё Хаде показалось, что тут было ещё тише чем в самом лесу. Ни трели птиц, ни шорохов, которые обычно издавали люди. Дома были серыми, невзрачными, покорёженными от старости, и срочно нуждались в ремонте. Казалось время в этой деревне замерло в ожидании чего-то. Поблизости не было ни одной живой души. Остановившись у дома в самом центре населенного пункта, Джин сел на скрипучие деревянные ступени и с облегчением выдохнул в свои же сложенные на коленях руки, взяв недолгую передышку…