Надо, надо, надо, надо
Но взгляды пересеклись, когда ваши руки соприкоснулись у кнопки двадцатого этажа. — Привет, — начинаете оба, неловкость заполняет лифт, и вы в ней тонете. — Давно не виделись. Ты как? — слова в унисон. — Давай ты первый отвечай. А то… Глупо выходит. — Я нормально. Ничего не изменилось, — голос как всегда вызывает мурашки по телу, отчасти даже приятные. Снова тишина, только лифт шумит. Пятый этаж. Шестой. — Ты. Твоя очередь, — его голос стал ниже, и мурашки передислоцировались вниз живота, оседая там чем-то тяжёлым и горячим. — Я, — голос подвёл и пришлось прокашляться, — я не знаю. Ты признался честно. Хотелось сказать, что всё заебись, что вот и работа есть, и что-то получается с девушкой, и вообще вроде как всё хорошо, но почему-то счастливым ты себя не чувствовал ни секунды. Оттого и не знаешь, как ты. Потому что когда всё есть, но несчастлив, значит чего-то или кого-то точно не хватает. От мыслей стало тошно. Поэтому ты исправляешься почти сразу, словно это не разговор, а переписка в интернете. Ты улыбаешься и уже живым голосом говоришь: — Я отлично! Нашел девушку, работу, ремонт хочу делать в квартире. Только вот это не переписка, он все слышал и все понял. — Ничего не изменилось, — повторяет он. Но ты чувствуешь, что тебе хочется другого общения сейчас. Не этого неловкого и глупого. Тебе мало.Мало, мало, мало, мало
И как по заказу кабину сначало дёрнуло, выключился свет, а затем лифт и вовсе останавливается. Застряли. Какая-то нетипичная в данной ситуации радость суетливо разрасталась по телу. Плохо скрываемая дурацкая улыбка сдает тебя с потрохами. — И чему ты радуешься? — от холодного тона уже не сдерживаемая улыбка стала лишь ярче. Привычка. Ты скучал. Эмоции переполняют, их слишком много, это — передозировка, ты пьянеешь от нахлынувших чувств. Это коктейль из абсолютно несочетаемых ощущений и эмоций, их спектр разошёлся далеко за пределы тебе понятных. — Ты ещё… — он подбирает слова, но ты уже знаешь о чём речь. — не забыл? Слова, как воды Ледовитого океана. Это не лифт застрял, это ты пошёл на дно со своим кораблём. Пусть ты и не капитан вовсе. Из огня да в полымя. Волнение, смятение, паника. Они хором залили ту детскую радость, которая ярко вспыхнула пару секунд назад. Теперь от пепелища только горечь и желание убежать. В голове только одно: «Нахер мы встретились». — Нет. То есть, да. А о чем ты? — ты запутался. Как бегущий от медведя в лесу запутался в плюще, так и ты, в панике предчувствуя скорую погибель всё ещё пытаешься бороться, хочешь выкарабкаться. Он вздыхает и становится к тебе боком. Наверно, чтоб не смотреть в глаза. Или чтоб не показать свои. — Мы вроде решили, что это было ошибкой. Оба забыли. — Ты тоже, получается, не забыл? — усмехаешься ты. Волнение нового вида мотыльком забилось в груди. Все эти чувства внутри слишком быстро меняются. Их слишком много.Много, много, много, много
— Да. Но… — он не успевает договорить, потому что ты притягиваешь его к себе и целуешь. Потому что надо куда-то деть вон то, что внутри, иначе оно разорвет, изломает и искалечит. Это даже не поцелуй, а отчаянная попытка вернуться в прошлое. Он это чувствует и понимает. Не отталкивает, а отвечает. Потому что несмотря на внешний холод, он тоже человек. Ты помнишь это. Тебе этого не хватало. Общих тайн, ритуалов, интриг, кодовых слов, поцелуев. Все мысли исчезли из головы, время остановило свой бег, а лифт послушно не двигался, застряв между 15 и 16 этажом. Да и люди в целом прекратили своё существование. Стали неважными, незаметными и пропали. Как и работа, девушка, будущий ремонт. Существовала точно тёплая ладонь, коснувшаяся щеки. Точно существовал знакомый запах одеколона. Мягкие, но холодные губы с лёгким привкусом мяты и сигаретного дыма тоже несомненно существовали. Но вот за себя ты не уверен. Потому что такие сны уже были. А потом это всё закончилось. Он отстранился и вытер губы тыльной стороной ладони. У него испуганный взгляд, будто он сам думал, что это всё сон, да только не сумел проснуться. Осознав прискорбную реальность происходящего он понял, что пора завязывать. Даже несмотря на то, что за долгое время он, да и ты тоже, чувствовали себя по-настоящему живыми. Но, как говорится, пожили и хватит.Хватит, хватит, хватит, хватит
— Так, Узумаки, прекращай это. Я не педик. И тут могут быть камеры. Ты вообще охуел так делать? Нахер эти нежности. Как был импульсивным придурком, так и остался. — Тебе ж понравилось, — терять нечего. Ты взглядом указываешь ему на ширинку, которая скрывает явное возбуждение. Но, раз ты заметил, значит скрывает плохо. — Заткнись, — теперь уже он грубо толкает тебя к стене, вжимает в неё и целует. Страстно, не менее отчаянно, словно ему это надо, как воздух. И похуй, если есть камеры. И на мир уже тоже похуй. И он тоже импульсивный придурок. По-хорошему он прав. По-хорошему теперь твоя очередь его отталкивать, вытирать рот, а не подставлять шею. С губ должны срываться сказанные им же когда-то давно слова: «я запрещаю тебе целовать меня», а не шумное сбитое дыхание. Ты должен быть холодным и колючим, а не податливым, как тёплый воск. От его неровного горячего дыхания на шее сносит крышу. — Запрещаю тебе целовать меня, — через паузы с улыбкой произносишь ты и запрет тут же нарушают. Теперь уже ты прижимаешь его к стене, а он позволяет тебе это. Но это сумасбродство длилось недолго. Лифт дрогнул и возобновил движение, отрезвляя вас и возвращая на землю. Вы судорожно приводите себя в порядок, а ваши взгляды цепляются друг за друга. Сейчас лифт приедет и вы снова разойдетесь. Вы даже не обменяетесь новыми номерами телефонов. Какая-то безумно глупая встреча. Точно, как сон. Но зато вы прекрасно понимаете, что вы как магниты, и вам обязательно надо либо держаться на максимальном расстоянии, либо… Двери открываются на двадцатом этаже. Он выходит, и сердце вновь ухает куда-то в пятки. Хочется зверем выть. Но внешне ты держишься стойко. Он оборачивается и говорит тебе: — Всё до бесконечности… — двери закрываются, обрывая фразу. Режа её по-живому, а вместе с ней и тебя. Ты уже и забыл, что тебе тоже нужен двадцатый этаж. Ты стоишь в лифте, как последний дурак и смотришь на закрытые двери. А в голове одна мысль: «Нахер мы встретились».