Самая важная мелочь

      Раздражающее клацанье синтезируемого программой колокольчика действует на нервы, он встречает приходящих и бьёт вслед уходящим абсолютно одинаково, реагируя на движение перед дверью. Позади, где-то сверху, гудит стереосистема, не так раздражающе, как в обычных супермаркетах, но отзываясь давящей вибрацией в грудине. Слева слышится резкий, раздражающий отсутствием разрешения на такой почти похабный звук, гвалт. Справа — клацанье несносного ребенка по металлической стойке, отдающее пульсацией в части головы.       Как маленький отбойный молоток тикает венка на виске, спазмически подергивается мышца под сухой, стянутой кожей. Дешёвый запах одеколона, сладкий и безвкусный привкус, даже тесный, душный запах детского печенья уже смешались в один — человеческий, совсем не изящный, плебейский. Успокаивает только собственный запах на запястье, под рукавом, на кончиках пальцев, под аккуратными ногтевыми пластинами без кутикул. Помогает и дальше кривить острый уголок губ, кивать головой и отходить в сторону, говоря тягуче: «Благодарю, я не нуждаюсь в вашей помощи» уже третьему консунтальту, выскакивающему ему под ноги, как перепуганный маленький зверёк при виде света фар. А потом расслаблять и без того тугие мышцы лица, скованно крутя головой, чтобы найти нужный отдел среди бескрайнего пространства утопленного в темных, скучных черно-синих оттенках, в которых даже отдающий слизью в глотке зеленоватый костюм выглядит хоть сколь нибудь привлекательно.       В который раз не в силах сдержать спазм лицо кривится, появляются мелкие борозды на узком носу, а морщины становятся глубже — находиться посреди удушающего количества живых людей почти также неприятно, как и находиться среди однообразных лужаек перед белыми домами за забором высотой в половину метра с погрешностью в пять сантиметров: неприятно делать даже шаг, не желая оставлять малейший признак собственного присутствия посреди метафорического кладбища смысла и сути.       Нахождение среди монотонных вешалок кажется таким же бессмысленным, как наличие такого количества абсолютно одинаковых стандартных фабричных костюмов — взгляду не за что зацепиться, хотя планка качества со свистом летит в сторону Бершки. В конечном итоге, ему придется запастись чернильным комплектом костюмов, ни разу за свое существование не видавших антистатика, которые пойдут вязким клеем уже через две чистки, а лассы будут всего лишь едким напоминанием дешевизны ткани со скрипящим синтетическим ярлычком, успеющим оставить на боку яркое красное аллергическое пятно. Чистить такую вещь не имеет никакого смысла. Смотреть на такую вещь — почти что порок, но ему некогда распинаться, ходить на мерки для очередного однобортного пиджака из тонкой шерсти, с остроугольными лацканами, украшенными роговыми пуговицами.       Сейчас пальцы жёстко и требовательно стучат по ребристым краям крючка, передвигая узкие плечики в поисках чего-нибудь приятного хотя бы на внешний вид. Это был самый обычный магазин, предоставляющий костюмы сегмента демократичных марок, и только нутро не позволило опуститься в самый порочный синтетический низ и схватить первое попавшееся, лишь бы забыть об этом липком культурном позоре поскорее, поэтому рассматривая костюмы без именных бирок внимание было привлечено просто к эстетике.

Комфорта здесь он не найдет.

      Разводя плечи, Стефано Валентини одергивается и спускает рукава рубашки вниз, с шумом раздвигая вешалки между собой.       Ему не нравятся манжеты, не нравятся стеллажи с тройкой, не нравятся пластиковые пуговицы. Среди этого шума его больше всего раздражает жёсткий запах химии, исходящий от синтетической толстой ткани. Прикладываться к стянутому запястью уже не так помогает.       Раздвинув полы одного из пиджаков, он ощупывает края, подклад, не оставаясь довольным ни тем, ни другим, но все-таки снимает плечики с вешалки и приподнимает на уровень глаза. Шлевки на брюках были способны его расстроить, если бы он вообще ещё мог расстраиваться после получаса внутренних метаний. Ему просто нужен был обычный костюм. Чуть ниже среднего класса, фабричный, не подходящий ему по талии, с прямыми брюками и с этими проклятыми шлевками, хотя в его доме нет ни единого ремня. Обычного среднего класса. С тремя большими пуговицами и 8 маленькими. Американского разгвазданного типа. Рвано повесив плечики обратно, Стефано отошёл от стойки, даже не поправив раздвинутые вешалки. Отойдя на шаг и переступив ступеньку, он блуждающим рассредоточенным взглядом оглядел новые ряды стеллажей, подняв голову осмотрел пиджаки и костюмы тройки под потолком, из которых как минимум у половины всего один шлиц, а максимум — бутафорская петля на лацкане. Под звук тяжёлых шагов Валентини, не опустив голову, перевел взгляд вниз, на сумбурно ходящего рядом мужчину, и отошёл чуть в сторону, не желая даже случайно с ним столкнуться. Благо, тот и вовсе ушел подальше, видимо, не найдя искомого. Секундой позже Стефано почувствовал облегчающий тонкий парфюм, и оглянулся вслед, проявив немного интереса к уже скрывшейся фигуре. Проведя языком по кромке зубов, под губами, он слегка сощурился, смотря с платформы на весь остальной магазин который успел обойти, и обессиленно взглянул в потолок. И удивлённо моргнул. Посреди черных, серых и синих костюмов, между рукавами затесался край цвета, неприятного на первый взгляд из-за спорного освещения. Слегка склонив голову на бок, лицо художника изошло бороздами от кроткой, едва заметной ухмылки. — Это хороший костюм, подойдёт к вашим глазам, и… и в составе подкладки 80% хлопка, а… — Стефано держал в своих руках костюм, который был, кажется, суммарно хуже всего, что он здесь видел. Приталенный, с ровными плечами, не подходящий ни под единый известный ему стандарт — 2 большие пуговицы, 4 маленьких, пластиковые и одинаковые, к тому же — то, что заставило его затыкающе посмотреть на консунтальта — полное отсутствие шлицель. Ни о каком хлопке, казалось, тут речи и не шло, ткань свободно тянулась, а сам узорчатый пиджак сиреневого цвета грозил ему быть убитым в первую же чистку. Закусив губу изнутри, он осмотрел вещи ещё раз, прежде чем оглянулся и взял с вешалки абсолютно случайный черный костюм, и то куда больше похожий на классический.       Плотно севший в руках и слегка широкий в груди, пиджак почти устроил его, если бы не абсолютное раздражение исходящее из желания что-либо повесить на шею, чтобы скрыть несколько глубоких борозд, покрывающих и все его пальцы, делая их похожими на последствия случайной встречи с вентилем.       Ещё раз одернув пиджак на плечах, Стефано глянул на брюки, примеряя их только навскидку. Он и не думал, что этот костюм окажется не таким мерзким, как показался изначально. Черный костюм был настолько скушен, что не сел считай нигде, и это считалось нормой для всей фабричной одежды любого класса, поэтому он уже был сложен для покупки. Сегодня единственное что было запланировано — купить костюм на собеседование, чтобы произвести впечатление самого посредственного человека на Земле, но этот несуразный костюм не давал ему покоя.       Впрочем, каким бы ни было желание покрасоваться в узкой примерочной с мутным зеркалом, за красной шторкой, спазм мышц стал слишком дискомфортным и явным, чтобы просто так его игнорировать. Медленно выдохнув, Стефано скинул пиджак прямо на пол, упираясь одной рукой в колено, а второй аккуратно массируя бугристую скулу, закрыв левый глаз. Пульсирующее тиканье, проходящее от виска к щеке, почти чесалось изнутри и давило в затылок. Душный воздух магазина и конкретно примерочной пах пылью, влажными духами и едкостью, от которой кружилась голова. В какой-то момент боль начала только нарастать, поэтому Валентини просто взял пиджак, закинул его поверх плечиков и выпрямился, свистяще выдыхая. Рывком отодвинув шторку, он одернулся — в упор смотря на застывшего консультанта. — С Вами все в порядке? Я могу… — Упакуйте, — даже не дослушав крайне бесценное, безусловно единичное предложение в своей жизни, перебил Стефано. Художник только тряхнул одеждой в руке, второй — бугристой, с местами алеющих воспалённых ран, застегнул верхние пуговицы, под самым горлом, и скривил уголок губ. Небольшой спазм разом убрал весь лоск с его образа, вывернув наружу нервный, раздраженный комок, не желающий оставаться здесь дольше секунды.       Накинув на плечи свой пиджак, в котором он пришел, Валентини взъерошил волосы, пригладил их назад, жёстко костяшками пальцев прошёлся по массажным линиям на лице, чтобы хотя бы немного расслабиться. В основном помещении стало легче, он переместился под кондиционер, обдувающий весь участок кассы. Постепенно боль вернулась к первым, небольшим и почти привычным тикам. Но когда на кассе попросили оплату Стефано отметил, что он не находит во внутреннем кармане своего платка. Карту — да, но не платок, который служил ему своеобразным маркером покоя — насквозь пропитанный небольшой хлопковый квадратик ткани, источающий успокаивающий запах чего-то из лечебных пузырьков, многочисленных, выписанных как вспомогательное средство во время приступов.       Стуча по полу каблуком, Стефано как мог терпеливо дождался своего пакета, и отошёл от стойки, широким клацающим шагом возвращаясь на платформу, внимательно оглядывая пол и под стеллажами.       Раздражённо обойдя все вокруг, он наконец раздвинул шторы и дернулся, опуская голову на грудь. Перед ним, испугавшись, вскочила девчонка, вернее она бы вскочила, не будь ей около четырех, так что она просто подпрыгнула и взмахнула руками. Стефано с трудом удержался от того, чтобы отойти от нее, по привычке, зная, чем ему может грозить ребенок. Но никаких вопросов по первой не возникло. Она просто вдруг вытянула ручку вперёд, повыше к мужчине, с криво сложенным, но старательно приглаженным платком. — Держите, вы уронили, а я, а я пряталась за шторой и увидела, я думала вы уже не вернётесь, а вы вернулись, — шипящим эмоциональным громким шепотом попросила она, иногда задыхаясь от нехватки воздуха на такую эмоциональную речь. — Только никому не говорите что я здесь. Стефано вздернул бровь и медленно присел на корточки, упираясь локтем в колено и беря из ее руки платок. Он качнул головой и снова запустил пальцы в короткие волосы на макушке, чувствуя, как неприятно тянут пряди от смены прохладного воздуха на жаркий. — Кому я не должен говорить, что ты здесь? — Папе, — громко сипнула девчонка, и, вытянувшись на носочках, отвела ручки назад, пытаясь заглянуть за Стефано. — Мы играем в прятки. На мгновение Валентини вспомнил того мужчину, который вылетел из комнаты, и качнул головой. — Давно прячешься? — Да… А папа тут был, и меня не нашел! — Девчонка закрыла рот ладонями и захихикала, прежде чем взмахнула руками ещё раз, — папа ловит плохих людей, а меня найти не может! Это потому что я прячусь хорошо. Он очень храбрый и… и мама тоже ловит плохих людей. А еще… — В какой-то момент Стефано перестал слушать её, хотя бы потому, что детский воодушевленный лепет никогда не был его любимым звуком. Развернув платок и сложив его как нужно, в треугольничек, он сжал его в руке, прислонив кулак к скуле, чувствуя свежий успокаивающий аромат, прежде чем просто начал говорить. — Давай я отведу тебя к родителям, пока они не вызвали полицию. Ты же не хочешь напугать их до смерти, верно? Он встал, даже не смотря как девчонка задумалась и выскользнула из примерочной. — Знаешь где они? — Папа позвонил маме, и когда мама ответила, он сказал, сказал, что он будет ждать маму на улице, а… — Идём на улицу. — А у меня, — Стефано почти пожалел, что завел разговор, потому что уже успел отойти на пару шагов, прежде чем девочка опять начала говорить. Он выдохнул и обернулся, вдруг поняв, что она стоит босая. Топчется в белых колготках и переступает с пятки на носок. — Мы с папой смотрели мне туфельки, а я решила спрятаться, и потеряла папу, и туфельки потеряла. Стефано замер, смотря на девочку. Она в ответ осматривала его большущими не то синими не то зелёными глазами, в этом своем розовом платьице, с кучей заколок в русых волосах. Он не испытывал раздражения по поводу детей — чистый незамутненный разум, не видевший ужасов этого мира, но иногда они были крайне доставучими. Медленно опустившись, Стефано вытянул руки: — Иди. Не будешь же ты ходить босиком по асфальту. Ощущение маленьких холодных ручек на шее заставило и содрогнуться, и в какой-то мере расслабиться от прохлады. Подняв девочку Стефано пару раз встряхнул ее, расправляя одежду, прежде чем, держа одной рукой, наконец поднял свой пакет другой и двинулся к выходу с магазина. Очередная раздражающая трель синтетического колокольчика немного отрезвила голову. — Как выглядят твои родители? Холодный воздух облизал бока под пиджаком, залетел за воротник, маленькими лезвиями прорядил пряди, снова поднимая волосы вверх. Дёрнув головой, Стефано шумно вдохнул и прищурился, смотря наверх, на солнце отражающееся в стеклах бетонных многоэтажек. Безвкусно. Убого. Гам внешнего мира казался неестественным настолько, что он чуть не прослушал все, что ему сказала девчонка. В какой-то момент она снова вдалась в подробности их с родителями жизни, а потом запрыгала на его предплечье, вцепившись в шею и опасно качнувшись, из-за чего Стефано пришлось отклониться назад и крепче сжать ее тело пальцами. Наверняка останутся синяки, а она даже внимания не обратила, только царапнула мелкими ноготочками шею на загривке. — Там! Там папина машина! — Неужели? — Смотри!       Стефано прищурился, видя поначалу размытый, а потом более четкий силуэт машины, на дверце которой красовался маленький рисуночек, сделанный очевидно ребенком и перманентным маркером. Вздернув бровь, мужчина огляделся, понимая, что движение достаточно бурное, чтобы ребенка, если бы она попыталась выйти сама, раскатали в первую же минуту кровавой пеной по асфальту. Подавшись вперёд Стефано быстрым шагом пошел через дорогу, обходя машины и тормозя, как вдруг в середине пути девчонка вскричала, и у него отдало острой болью в череп и глазницу, от которой он едва сумел не зажмуриться, а только быстрее пойти вперёд. — Папа! Там папа! И там мама! Девочку пришлось тряхнуть, чтобы она обратила внимание на Стефано, скривившегося в мученическом порыве. — Не кричи, а то уроню, — голос звучал не как предупреждение, а на грани угрозы; мышцы снова тягостно свело в комок, как и всегда при любом резком звуке, но детям не свойственно улавливать угрозу в словах.       Ступив на бордюр Стефано почувствовал себя куда спокойнее, прежде чем немного расслабил шею, опустил голову и наконец рассмотрел высокого, очевидно нервного мужчину в десяти метрах от себя, схватившегося за голову, и женщину, деловую, собранную, говорящую по телефону.       На крик девчонки среагировали оба. Высокие, мужчина одет просто, почти по дачному, с закатанными рукавами, выставляющими напоказ загорелые сильные руки, ветер обдувал шею и густые, как мокрая земля темные волосы. Запоминающийся профиль и запоминающийся непривычно живой, полный страха взгляд, сверкающий даже с такого расстояния. Женщина в костюме, с тугой гулькой на затылке казалась оплотом спокойствия в этой паре — ровная спина, острые углы ее тела, тонкие черты — почти что каменное подобие Горгоны, только без сотен ядовитых змей. Ослепительно белые одежды только подчеркивали, что, по сравнению со своим лохматым мужем, она была куда серьёзней и настроенней на то, чтобы найти дочь.       Себастьян смотрел на то, как его Лили радостно размахивает руками, даже не держась за мужчину её несущего. Яркий, исшитый объемными узорами, с подкладками в плечах пиджак, с аккуратной цепочкой от кармана к резным изящным пуговицам, надетый поверх белой воздушной рубашки с высоким воротником; такого же цвета как и пиджак брюки, он почти светился на ярком солнце, выделяясь, как предгрозовые краски среди серых стен и голубых окон. Черные короткие волосы разметал ветер, и они совсем не прикрывали большой ватный окклюдер на правом глазу, закрывающий всю глазницу. В начале казалось, что он служит для коррекции зрения. Когда мужчина подошёл поближе, то на повязке стали видны лёгкие розоватые, как нежное свежее мясо, кровавые разводы у уголка глаза — там материал потемнел, и влага потекла вниз, к крылу носа. Стефано будто не заметил этого за все ещё непрекращающимся спазмом. — Это ваше? — лицо изрезали совсем не возрастные морщины, когда он в очередной раз за сегодня улыбнулся уголком губ, непроизвольно щуря и глаз, буквально передавая ребенка на руки Себастьяна, наклоняясь к нему как только тот подбежал ближе. Сомневаться в том, что Это — Их не приходилось, семейство обменивалось порицаниями и возгласами о путешествии с примерно одинаковым энтузиазмом. Стефано был бы рад просто пропасть и исчезнуть, если бы мужчина не начал с ним разговор. На секунду он позволил себе сосредоточить взгляд на счастливом смуглом лице, на морщинках вокруг глаз, блестящих на солнце, в которых черные вкрапинки выделялись так же четко, как дырочки на маленьких пуговичках на его собственном пиджаке. — Я не знаю как вас благодарить, мы уже думали, что она чухнула черт знает куда, — ещё нервная, но широкая улыбка, стискивание дочери в руках. Неловкое бесполезное приглаживание волос, поправление пиджака, обоюдное оценивание собеседника. — Я искал свою вещь, а она — играла с Вами в прятки, — мягко ответил Стефано, немного поворачивая голову вправо и беря пакет двумя руками, опуская его перед собой. Он спокойно рассматривал людей напротив: оба жёсткой закалки, достаточно выверенные и в тоже время достаточно мягкие и чуткие, чтобы у них выросла такая инициативная и бесстрашная дочь. Ее бережно гладили, как маленькое, самое ценное сокровище, а она только обнимала отца за шею, болтая в воздухе босыми ногами с грязными от магазинной пыли пятками.       Себастьян все хотел сказать о чем то, заглядывая Стефано в единственный глаз, от чего тому становилось все некомфортнее, прежде чем тот вдруг наклонился к уху собеседника. — Извините что одергиваю, возьмите, — в его руке была влажная салфетка, только что вытащенная из пачки, зажатой между спиной Лили и его рукой. — У вас из-под повязки… — Себастьян только аккуратно кивнул в сторону окклюдера, и Стефано в резком, почти защитном жесте прижал кончики пальцев к переносице, чувствую влагу, и ещё больше отвернул голову в сторону. Тяжело было не заметить быстрое, резкое и хорошо припрятанное отвращение, как будто он ещё не свыкся с тем, что такая эмоция вообще присутствует. — Спасибо. — реакция вышла скупой, Стефано принял салфетку и поставил пакет, просто аккуратно вытирая слизь и промакивая глазницу под приподнятым окклюдером, который он закрыл рукой от посторонних глаз. Себастьян тут же отошёл на шаг назад. Он все не мог подобрать слов благодарности, пока Мира не сформулировала лучшее из того, что можно было сказать в такой ситуации. — Спасибо за Ваше неравнодушие и светлые намерения. Это неоценимо, если бы не вы — кто знает, что могло бы случиться.       А Стефано стоял. Качнул головой. И думал о том, как много жизни в ярких, почти золотых глазах Себастьяна, и как там было много страха, глубокого, скопившегося в черни темной радужки. И как много уверенности и решимости в голубых, таких же как у него, ледяных глазах женщины напротив. Они ушли. А Стефано стоял, сворачивая салфетку с вязкой слизью в десятки полосочек, прежде чем просто бросить её на асфальт. Он был занят другими мыслями. Но первое, что он сделал, когда продолжил путь — ткнулся в свой платок, пахнущий успокоительными средствами