Когда ты пьян

В городе уже смеркается, сегодня пятница. Люди радуются окончанию рабочей недели, выдыхают с облегчением, спешат скорее домой, к детям, к жене. Кто-то в предвкушении ждёт свидания. Кому-то хочется вовсе отдохнуть, забыться у телевизора или почитать. Каждый занят своим, и я даже знаю, чем занят ты. Но чем же занят я? Я жду твоего звонка. Мой карман вибрирует, через секунду на дисплее высвечивается имя. Ну, как сказать, "имя".. Пятничный алкаш — Дазай, твою мать, бери трубку сразу. — В следующий раз обязательно, не бунтуй. И ты снова рассказываешь мне о многом. Чуя звонит в вечер последнего будничного дня на неделе, когда испробует любимого вина. Точнее, когда потеряет счёт бокалам и напьётся до лёгкого дурмана. Он не из тех, кто быстро пьянеет, я это знаю, но почему-то пьёт ровно столько, чтобы смело набрать мой номер. Он не звонит, когда ему радостно или грустно. Не звонит, когда одиноко, когда хочется поговорить или когда тяжело на душе. Ему просто нравится нести чушь в трубку, слушая мои иногда язвительные, иногда смешные комментарии, а иногда и вовсе хватало монотонного "ага" или "угу". Но мне всё равно нравилось его слышать и слушать. Чуя рассказывает о непосредственном. В основном о Портовой Мафии, о своих приключениях, мимолётно называя Мори редкостным мудаком. Я посмеиваюсь, воспоминания кроют пеленой. Однако Чуя никогда не приглашал меня выпить вместе с ним. Не предлагал его красные вина Бордо, не сводил со мной стаканы в стеклянном цоканье, не искал нашей встречи. Он и о своих проблемах не говорил. Молчал о терзаниях души, о кошмарах, о прошлом. И всё равно звонил. Зачем тогда я беру трубку? Потому что я знаю причину. Почему он это делает? Он тоже знает причину. Во всём всегда присутствует причинность, вещи взаимосвязаны, они имеют мотивы и иногда хранят тернистые секреты, что будут страшнее ваших. С каждым звонком я считаю тысячные осколки разделившегося прошлого. С каждым звонком я думаю, сколько тайн было не озвучено, но каждый раз, поднимая трубку, я понимаю, что знаю каждую и насчитываю миллион. В каждом из них видно моё отражение. Осколки души, осколки времени. — Ты че замолчал, скумбрия? — Задумался. — О чём ты можешь думать кроме суицида? Я, кстати, всё жду, пока ты сиганёшь вниз, не надумал ещё? — Совсем скоро, не беспокойся, - смешок. Он часто язвит, но мы все знаем, что это на самом деле. — Осаму, ты неисправим. Идиот. — Ты тоже. Так и не завязал с выпивкой. Не понимаю, как ты пьёшь в таких количествах эту кисло-горькую дрянь. — Так приходи и попробуй. У меня здесь лучшие вина Франции. — Не шутишь? Я-то приду. — Смелее. Заодно надеру тебе задницу. — За что? - вновь смеюсь. — За всё хорошее, Осаму. Мы не виделись около месяца. На самом деле, могло быть и хуже. В этом деле мы непосредственны. Не договариваемся о встрече, словно не нуждаемся. Чуя был горд, начиная от его властительно леденящих глаз и этого высокомерного взгляда, заканчивая изумительным умением держаться. Его походка была ровной, его стан — идеально прямым. И всё, буквально всё, абсолютно каждая деталь и каждый аспект в образе этого человека кричал о его властной натуре. Но Чуя никогда не был горд до умопомрачения. Это не про него. Именно поэтому он всё ещё не забыл меня. Я стою напротив двери дизайнерской отделки. Квартира члена мафии, приближённого к главе. Чего ещё стоило ожидать? Внутри, как я помню, тоже недурно. Слышу щелчок, дверь открывается.. — А ты быстрый, - растрёпанные пряди небрежно спадали на белокурое личико, украшенное клюквенным налётом. Его глаза заискивающе щурились, вглядываясь мне в душу. — Не смею томить тебя в ожидание, - ступаю вперёд, заставляя того отпрянуть. Через несколько минут я сидел на диване, отделанном чёрной кожей, и виду моему предстал небольшой и компактный винный погреб, пропитанный многолетним запахом выдержанных настоек. Здесь были вина фирм, знакомых мне, и фирм, совершенно неизвестных, представляющихся абсолютно впервые. — Я налью тебе, - его чуть потряхивающиеся руки держат пустой стакан под вино, но я быстро отказываюсь: — Не утруждайся, я не хочу. — Хочешь, - настойчивый. — Мм, нет, - улыбаюсь, ехидничаю. — Как скажешь, - в бокал льётся алая жидкость, на самом деле очень манящая своим контрастным и чистым цветом, даже напоминающая кровь. Накахара неспеша делает глоток, а затем, внезапно развернувшись, наваливается на меня и немедленно целует, ища ответа моих губ. Мы переплетаемся языками, и тут я понимаю, в чем дело.. — Чуя, ах ты подлый пьяница, как тебе нечестно спаивать своего гостя таким коварным образом? - кисло-сладкий вкус покоится на губах, когда Накахара, вновь отпив, снова приближается и затягивает в новый танец. Это действительно дурманит, заставляя просить больше. Приятное, непонятное чувство движет мной, когда я беру инициативу на себя, а Чуя, мыча сквозь поцелуй, начинает оправдываться, мол, ты самостоятельно пить не захотел, сам виноват. В принципе, очень даже логично. Я и не против. — Теперь ясно, почему не хочешь пить со мной. — Заткнись, - его тело покорно расстилается подо мной, рыжие волосы небрежно растрёпаны, а ледяной холод стал непроглядным туманом. — Сегодня исключение? Я польщён, - целую, начиная с шеи, оставляя на коже длинную дорожку. — Умолкни, говорю.. - дёргается, когда смыкаю зубы на предпельче. — Ох, Чуя, как жаль, что совесть не позволит воспользоваться твоим состоянием, - я отстраняюсь, поднимаюсь и сажусь рядом. — Э? Да ты издеваешься, - он поднимается вслед. — Заканчивай, раз начал, - ну и ну. Даже не краснеет! — Начал не я, пальцем тыкать не будем, но можно я запишу на диктофон? А то ещё клеветать меня будешь утром. — Я тебя ударю, если продолжишь выёбываться. Меньше слов, больше дела, Осаму, - пьяница и бесстыдник, не меньше. Когда меня тянут за собой, я успеваю лишь прошептать: — Приглашай меня почаще, Чуя.