Неозвученные и одержимые

— На что ты надеялся, глупый Мизуки? Почему ты продолжаешь бежать от реальности, и верить в то что всё самое сокровенное в твоём гнилом сердце вдруг обернётся прекрасной сказкой, и позволит тебе почувствовать себя живым? Ты не заслуживаешь ничего из того что посещает твою голову каждый раз когда ты ложишься спать. Ты не заслуживаешь даже капли того что имеет она. Смирись, он никогда не посмотрит на тебя также, как смотрел три года назад на той злосчастной крыше. А смотрел ли он вообще тогда? Неужели ты действительно питаешь себя не только надеждами из будущего, но и прошлого? Может поэтому, сейчас ты полностью осознал, что сам виновен во всём происходящем. Ты действительно его любишь? Оставь свои жалкие попытки забыться в этом человеке вновь. Чем же он тебе поможет, когда ты не в силах даже назвать причину существования этой нездоровой привязанности? Почему ты вообще сейчас об этом думаешь? Прямо сейчас ты стоишь и бездействуешь. Смотришь на то, как он вновь и вновь засматривается на неё, смахивая спадающие пряди с её лица. И ведь его безумную голову наверняка посещают эти дотошно сладкие мысли о том какая она красивая или картины их близости. Он даже не заметит твоего устремлённого прямо на его губы глаза, становящихся влажными в любой удобный момент, так что приходится каждый раз протирать их рукавом. А ведь эти губы когда-то целовали тебя. Шептали ласковые слова тебе. Вздрагивали от тяжёлых до боли всхлипов в грудь. Он никогда не догадается, что каждый раз когда он её касается, проходится лезвием по его внутренностям. Ритм тщетно пытается выровнять темп, но попытка вновь проваливается, когда вновь раздается его басистый смех. Не только смотреть, но и думать об этом настолько больно, что в ушах появляется неприятный звон. Кровь, казалось, шумит настолько громко, что глушит всё окружающее, кроме его низкого голоса. Он невероятно красив и звонок, и Мизуки готов поклясться, что никогда в жизни не слышал ничего прекраснее. И когда этот голос замолкает, будто весь мир останавливается, позволяя тебе пожалеть ещё сотню раз, что все эти слова принадлежат вовсе не тебе. — Мизуки, ты в порядке? Тот словно трезвеешь, и интуитивно улыбается так натянуто, будто его вовсе не раздражает этот высокий голос. Девушка, что большими розовыми глазами уставилась на него, с казалось бы, неподдельным (на этот счёт у Мизуки были свои суждения) беспокойством как от его губ до подбородка тянулась красная полоса крови, стремящиеся запачкать идеально белый воротник. Все присутствующие вдруг умолкли, приковав всё свое внимание к Акияме. Приложив пальцы к губам, он понимает что прикусил верхнюю губу так сильно, что она начала кровоточить. Пальцы судорожно поспешили избавиться от следов самоумерщвления, но Эна что током вскочила с соседнего стула, уже вовсю принялась хозяйствовать тканевым платком на его лице. Мизуки, конечно, был смущён, но не менее благодарен девушке, одаривая её кривой, беззаботной улыбкой. Когда дело было закончено, Эна вернулась на место, но уже на этот раз даже не скрывала того факта, что открыто пялится на около сидящего Акияму. Гамма эмоций на его лице за половину сменялась настолько часто, что Эну это, мягко говоря, начало раздражать. В конце-концов, кто этот Камиширо Руи такой, чтобы он мог так влиять на Мизуки? — Кажется, Мизуки плохо себя чувствует. — Эна громко отодвигает стул, привлекая к себе внимание. Она берёт Акияму за руку, попутно цепляя во взглядах присутствующих равнодушное выржаение лица Руи. — Я проведу его до дома, чтобы удостовериться что всё нормально, — она медленно оборачивается к девушке в самом конце длинного стола. — Спасибо, Ичика, за радушный приём. И остальным, за столь хорошее времяпровождение. — она кивает толпе, наконец концентрируя всё внимание на Мизуки, который видимо и не собирался отпускать её ладонь. — Хорошего вечера. — А что думает сам Мизуки? Неосознанно, почти инстинктивно Мизуки оборачивается, останавливая взгляд на янтарных глазах, уставившихся прямо в его. Зрительный контакт длится меньше полторы секунды, когда Мизуки отводя взгляд, неспеша тянется к волосам, в нелепых попытках поправить торчащие (на деле которых и не было) розоватые пряди. Он уже придумал что ответить, но отчего-то мозг отказывался осуществлять функцию речи, оставляя того в очередной неловкой ситуации. — Что же, я.. — Уж точно то, что тебя точно никак не касается. Все ошарашенно уставили взгляды на перекрестившую руки девушку, что на этот раз даже и не думала отводить глаз от Камиширо. В воздухе повисла напряженная атмосфера, и никто не ошибался в том, что в голосе девушки прозвучал холодное, даже раздраженное настроение, ну и конечно, как отметил Акито, до омерзения ровный и жёсткий тон. И был бы он менее удивлен, адресуй старшая сестричка эту реплику непосредственно ему, а не человеку, которого за весь день, она не удостоила и взглядом. Ичика, что уже давно должна была спровадить пару, тем самым ставя крест на дальнейшем развитии диалога, не могла и пальцем пошевелить, пребывая в не менее большом удивлении что и остальные. — Нам пора. Мизуки почувствовал боль в пальцах наряду с накатывающей злостью, объяснения которой пока не мог найти. Сад был украшен гирляндами, которые пока жильцы дома Хошино снимать не торопились, да и они делают это место живее. Цвета хаотично сменялись один за другим, неприятно воздействуя на и без того уставшие зрачки. Но уже ближе к воротам все света потухли, оставляя одинокую машину, к которой пара держала путь, отливать серебром в кромешной тьме. Сначала Эна открыла дверь автомобиля Мизуки, усаживаясь на место с невозмутимо спокойной улыбкой. Половина пути до дома Мизуки была пройдена в тишине, если не брать периодичные всхлипы и рваные вздохи Акиямы, дрожащими пальцами обхвативший бледное лицо. Из глаз тянулись мокрые дорожки слёз с тёмными помутненями растёкшейся туши, а под глазами начали вырисовываться красные пятна. И Мизуки уже давно устроил бы истерику за инцидент, если бы не осознавал, что Эна наоборот, обернула ситуацию лишь в его пользу. Зачем Руи вообще стал задавать подобные вопросы?

И вновь, ты обнадеживаешь меня.

Прекрасно понимая, что я в это больше не поверю.

К чему всё это притворство?

— И даже ничего не скажешь? — наконец прерывает молчание девушка, меняя положение коробки передач с загоревшимся красным светом. Она переключает взгляд на Акияму, как-то сочувствующе кладя руку на его подрагивающее плечо. — Я всё прекрасно осознаю.. — пытается оправдаться Мизуки, искоса поглядывая как её худые пальцы сжимают его плечо. Стоит лишь теплу её рук растечься по коже и глубже, как в теле тут же вспыхивает адское пламя, тотчас потухая. Как бы Акияма не старался, не угодить своему же телу он не мог. А ему в свою очередь противно каждое её касание. На её лице расцветает самая нежная улыбка. Она и сама это прекрасно осознаёт, но убирать руку не спешит. — Наверняка сейчас ты много всего надумал, но позволь сказать, я.. Но ей не позволили. Настырный, со вкусом слёз и обид поцелуй прерывает её недосказанные, заранее подготовленные слова. Мизуки нисколько не хотел слушать её до возмущения правильные речи, поэтому мягко сминает её губы, хватая ладонь, ранее покоившуюся на его плече, своей рукой. Эна удивленно хлопает глазами, но поцелуй разрывать не спешит, уставившись в напряжённо зажмуренные глаза напротив. Заплаканный, с покрасневшими глазами, и подергивающими веками он выглядит великолепно: так близко, что Эна невольно перестаёт моргать. Напуганный и совершенно безобидный, подумала бы Эна, если бы не знала, какие бесы встречаются в самых потаённых уголках его мыслей. Она, казалось, знала и будет о нём всё, с рождения и до смерти, иногда забывая, что в его жизни является не просто наблюдателем, а важной фигурой по ту сторону шахматной доски, которую так и хочется скинуть в пропасть. Слишком уж активно она вмешивалась в его жизнь. Но и винить её было бы как-то неправильно, она просто любит. Поэтому прямо сейчас смакует каждую секунду этого момента, еле слышно мыча от удовольствия. Поцелуй длится ещё две секунды, когда светофор загорается зелёным. Рука девушки неуверенно тянется к коробке передач, но Мизуки отвлекает её, располагая ладонь на своей щеке. Эне хотелось бы чтобы весь мир замер, чтобы ни одна позади стоящая машина не сигналила, создавая в голове очередную ненужную мысль. И всё же, в какой-то момент ей приходится отвлечься от сладких губ, давя на газ чуть ли не со всей силы. А позже снова припадает к ним. Пока они едут, поцелуй превращается в настойчивый, немного грязный, с солёной влагой слёз. Когда они подъехали, Мизуки опомнился. Не бросив ни слова покидает машину, стремительно обходя её к двери своего дома. Шаг его был резок, без единого заданного темпа, неаккуратный, так что едва удавалось держать равновесие. Мысли перемешались в отвратительное месиво из ненависти и желания, сконцентрироваться на чём-то конкретном было практически невозможно. И самое ужасное то что Акияма не знал, как чувствовать себя в этот момент. Вину перед Эной за безрассудный поступок — или же отвращение от одного её имени? Предполагая что двери не закрыты на ключ, он влетает в дом, останавливаясь в прихожей. Пошатываясь, ему едва удается сбросить обувь, как он тут же валиться на прихожий коврик. Дыхание постепенно выравнивается, но картина перед глазами остаётся всё такой же расплывчатой и неразборчивой. Обычно у Мизуки перед глазами Руи, но сейчас лишь монохромная картина окружающего его помещения. Рука отчего-то потянулась к мобильнику в кармане брюк. Отчего-то они открыли журнал контактов. Отчего-то раздались гудки и имя «Руи» на экране. Он опять об этом пожалеет.

***

Воздух заметно похолодел с его прихода на крышу. Он сдувал мешающие лицу пряди, освежая его приятной атмосферой. А выражение лицо у него было спокойным, расслабленным, будто он и не догадывается что сейчас его ждёт. А он знает. Ладонь в кармане джинс почти не ощутимо царапает бедро, а грудная клетка еле заметно сбивалась с дыхания. — Ты пришёл. Фигура на фоне уже давно севшего солнца стояла неподвижно, словно кукла. Лишь мерцающие в еле наступившей тьме слёзы выдавали его живость, ну и конечно, доносящийся по ту сторону крыши, охрипший голос. Руи сначала потормозил, но затем вновь продолжил шаг, преодолев точку невозврата. Он останавливается около него, моментально устремляя вгляд в сторону города. Руи смотрит на пейзажи Шибуи, а Мизуки смотрит только на него. — Ты звал. Мизуки вздоргнул. Тепло, но этого всё равно недостаточно чтобы согреться. И даже нарастающее приятное чувство в груди от предстоящего диалога не греет его, как прежде. Ведь он знает что это последний их разговор. Но Акияма всё равно не поникает, лишь слегка опустив уголки губ. — Ты мне очень дорог, Руи. — начинает Акияма, кладя голову на плечо Руи. Пытается понять что его так зацепило в бездушных хрущёвках и Эму Отори. А тот и глазом не повёл. Всё так же тупил взгляд в даль. — Ты вытащил меня из той бездны. Когда никто и никогда даже не пытался меня понять, ты был рядом. — Я никогда не был рядом. Я просто оказался там, и поступил так, потому что захотел. — Я знаю это. Но даже так, — огорчённо выдыхает Мизуки, хотя иного ответа он и не ожидал. — Но я всё равно очень благодарен тебе. Потому что ты показал мне что такое любовь. Я любил тебя с того дня на крыше, и продолжаю любить. Буду любить до конца своей жизни, не думая ни о ком кроме тебя. — Поступай как хочешь. — ровным голосом отвечает Руи, всё так же фокусируя взгляд на окрестности. Кажется его ни капли не интересовала его причина прибытия сюда, но внезапно всплывшая в сознании тема дала о себе знать со сменой его выражения лица. — Но с моей точки зрения это бессмысленно. — Ты знаешь, когда ты выпустился, — даже не стараясь понять что хочет донести Руи, вдруг начинает Мизуки. — Между уроками я приходил к твоему шкафичку, и вдыхал твой запах, который к концу того года уже совсем выветрился. — на лице Акиямы заиграл безумный оскал, вспоминая что-то с неимоверным удовольствием. Однажды меня спалил твой одноклассник. Он назвал меня фриком. А я в свою очередь, избил его пока тот не начал извиняться. Я думал что преподнёс ему урок. Но на следующий день я отхватил от его компании. Прямо у того шкафчика. И знаешь, первым делом, будучи избитым и с трудом стоящим на ногах, я пошел в уборную за тряпкой, и вытер следы своей крови на дверце твоего шкафчика, — Мизуки усмехается. — Мне было плохо после твоего ухода. Придя домой после церемонии вручения, я плакал и крушил так долго, что принял попытку наложить на себя руки. Я не знал почему я был так привязан к тебе. Я думал о тебе каждый день, думал о том как ты целуешь меня, как трахаешь на той крыше, — он резко остановился, но спустя секунду продолжил. — Тебе противно? А Руи молчит. — Тебе этого мало? Ладно, — Мизуки раздражённо выдыхает, чувствуя как начал подрагивать глаз. — Ты знаешь почему мы оказались в одной школе? Я узнал у твоих знакомых что ты поступил в Камияму, поэтому тоже решил сдать туда. В первый же день, я нашёл твой шкафчик, и выкрал копию расписания, чтобы знать где и когда ты находишься. Я даже стал контактировать с твоим окружением, проводить с ними время, но всё равно боялся подойти к тебе, приняв решение заговорить, лишь во втором семестре. Я был так весел и уверен в себе, до тех пор, когда не узнал об одной важной детали, которую выведал у Цукасы. Детали о знакомстве с ней, — взгляд Мизуки на потух, понимая о чём сейчас пойдёт речь. — Я увидел как вы целуетесь на скамье, у сцены Phoenix Wonderland. Нет, я не стал опьянен ревностью и уж тем более не рассмтаривал идею испортить вам свидание. Я сфотографировал вас на свой телефон, а уже дома я вставил свое изображение вместо её, и подолгу любовался ею. Любовался картиной где даже так, но ты меня целуешь. Ты должен был видеть моё лицо в тот момент когда я клал её под подушку перед сном. Рассматривания переросли во что-то более серьёзное: к диалогам, поцелуям. А позже и вовсе начал мастурбировать. Тогда я всего лишь хотел чтобы это случилось и со мной, — он лукаво улыбнулся, коснушвись его скулы ладонью. — А вот сейчас тебе противно? Мизуки незаметно смаргивает слёзы, приближаясь к лицу Руи. — Почему ты молчишь? — он и не старается заглушить свои безудержные всхлипы. Смотрит на Руи горько, а глаза вновь застилаются тонкой пеленой слёз. — Неужели тебе даже не стало мерзко? Тебе всё равно? — Возможно. — признаётся он, стуча по железной балке ногтями. Будто не замечает искрящих глаз напротив. — Итак, — измученно выдыхая, Руи поправляет свои металлические клипсы. Мизуки совсем не вовремя подумал как они ему идут. Как и каждая чёртова вещь в этом мире: к чему бы только не прикоснулся Руи, оно становилось прекрасным. Он настолько умело гармонирует в себе всё, что невольно задумываешься о происхождении этого нечеловека. Слишком он уж идеален. — Чего ты пытаешься добиться этой встречей? Руи наконец обращает свой усталый взгляд на него, и у Мизуки спирает дыхание. Шумно взглатывает, и затаив дыхание наблюдает за переливанием солнечных лучей на его лице и волосах. Сказочная картина. Хочется рассмотреть её поближе, выделить каждый мазок, расцеловать каждый её миллиметр до потери пульса. — Свободы. Мизуки прильнул к его губам. Настолько резко, будто выжидал момента, наблюдая из тени. Поначалу даже побаивался, на мгновения замирал, но спустя секунды под дулом пронизывающего насквозь взгляда, набирался смелости и углублял до чёртиков противоречивый поцелуй. Но целовал он с некой осторожностью, боялся что единое неверное движение заставит Руи тут же уйти, хотя помимо этой, было ещё огромное бесконечное количество причин оставить Мизуки здесь и сейчас. Но он не уходит. Сам дожидается момента, когда до Мизуки доходит, что от этого действия не изменится ровно ничего. Он нехотя отступает. — И опять ты просто стоишь. Не стараешься оттолкнуть — не стараешься ответить. Я.. действительно не понимаю.. При взгляде на тебя в коридорах я не испытывал ровным боком ничего. Сплошь безразличия и даже отстранения. Ты казался чудаком. Всем так казалось. И даже тот факт что общество не любило меня так же как и тебя, не давал свои плоды в моей заинтересованности в тебе. Какое заклинание ты на меня наложил, что я любуюсь твоим образом в голове каждую свободную секунду? И опять я задаюсь этим вопросом. Ты невероятен, Руи. Ты можешь быть настолько странным и ровно столько же невероятным, что бесит. Этот контраст манит, позволяет предвкусить всю боль и сладость твоих касаний. Что, чёрт побери, заставляет меня рассмартивать твои до тошноты милые расстрепанные волосы? Ты прогремел громом в моём крошечном, ясном как небо, мире. Я будто переродился: на крыше предо мной предстало настоящее чудо. Красивое, как сады Фемиды, и такое же загадочное, как и их происхождение. Если не того красивее и не загадочнее. Я люблю всего тебя. Я бы бесконечно перечислял насколько люблю вещи в тебе. Я люблю твои мягкие волосы, особенно когда их фиолетовый оттенок отливает раскалённой медью. Любоваться твоими глазами стало чуть ли не моимхобби: настолько притягательны эти два янтара, никогда не видевших истинной красоты, ведь красота — это Ты. Твоя улыбка кроет множество тайн, и мне бы хотелось разгадать каждую до единой, а после целовать эту самую улыбку. — Всё что когда-либо связывало нас в прошлом, всегда будет оставаться для меня прошлым. Спрашиваешь почему я так переменчив в своём поведении? — Руи даже как-то неестественно призадумался, будто ему есть на что пролить свет. — Вот тебе мой ответ. Ты заинтересовал меня. Но то было всё в том же прошлом, — а Мизуки прикусывает губу, не желая слышать столь желанные, но в то же время до боли пронизывающие сердце слова. — Сейчас ты совершенно другой. Как и я, — хотя до этого Руи говорил немного, выглядел его монолог слегка натянутым, а речь была ленивой и равнодушной. — Если раньше мы были отшельниками общества, поехавшими на всю голову фриками, и просто обиженными на судьбу детьми, то сейчас нас не связывает ничего. — Да, твоя правда. — грустно улыбается Акияма, а в уголках глаз, где слёзы мерцали подобно звёздам, отражается вся его тоска. — Тебе стоит присмотреться к тем кто действительно дорожит тобой, — разряжая обстановку игривым, более энергичным тоном продолжает Камиширо. Он загадочно свёл брови, наблюдая за тем, как Мизуки вытирает мокрые глаза рукавом своего кардигана. — Что же, мне пора. Было славно с тобой поболтать. — не дожидаясь ответа, Руи монотонно шагает в сторону двери, а после, останавливаясь прямо у ней. — Прощай. — Прощай, — всхлипывает Мизуки, вынуждая рану в сердце кровоточить ещё больше. Он приземляется на бетонное покрытие крыши, разбивая колени до жутких царапин. Обмякшее на земле тело мелко дрожит, капли слёз и пота перемешались на лице страдальца, бесшумно приземляясь на пол. Руи ушёл. Навсегда.