Дыхание

Эджворт задыхается. Он сворачивает, чуть не споткнувшись, в мужскую уборную, и практически падает на холодную керамическую раковину, когда ноги вдруг резко подгибаются. Голова кружится и дышать уже совсем нечем, потому что горло что-то с неистовой силой сжимает изнутри, да так, что с подбородка Майлза срывается уже вторая слеза и разбивается о плитку пола. Даже не верится, что последние полчаса он сдерживал это, пока шло заседание. Пока напротив стоял виновник всего этого, и смотрел прямо Эджворту в глаза, самодовольно улыбаясь, потому что вот-вот он выиграет и это дело, сам Эджворт сжимал деревянные края стола стороны обвинения, потому что вот-вот он точно потеряет сознание от этой скручивающей боли. И Райт, конечно, выиграл. Потому что, конечно, был прав. Майлз сорвался с места, зная, что он больше не выдержит, и все наверняка подумали, что он просто не хочет, чтобы снова везде потом торчали кривые и неровные обрезки дешёвой цветной бумаги, простите, конфетти. Конечно, в туалете в это время никого нет — всё-таки, в десять утра всегда идут заседания. Но это уже ненадолго, Эджворт знает, потому что его, по крайней мере, суд уже закончился, и из того зала сейчас точно выльется толпа людей, которым определённо понадобится в уборную. Майлз сгибается над раковиной, включив ледяную воду на полную, и этот шум обволакивает его всего, но боль так и не уходит. Он кашляет, от этого становится только хуже, и с губ стекает капля крови, которую он замечает, только взглянув в зеркало. Он хочет чертыхнуться, и становится ещё больнее, когда связки напрягаются. Эджворт плескает в лицо воду и смывает кровь. И всё, кажется, прошло. Правда когда он выпрямляется, чтобы поправить шейный платок и помявшийся костюм, боль пронзает уже не горло, а сразу лёгкие, и Майлз почти падает на колени. И тут — цветок. Он кашляет, согнувшись в три погибели, и изо рта выпадает цветок с коротким стебельком, а на нём — колючки, острые, окровавленные шипы. Красная роза. Дверь в туалет открывается медленно, зато Майлз вбегает и закрывается в одной из кабинок быстро. Он не увидел лица, поэтому не знает кто, собственно, зашёл; и пока Эджворт стоит, схватившись за плохо работающую ручку, потому что кажется, что она сейчас вообще отвалится и дверка откроется, этот кто-то, кажется, вообще не двигается. А может ходит просто тихо. Включается вода… Ничего не происходит. Майлз вообще не дышит. Либо потому, что страшно, вдруг снова схватит боль, либо потому, что страшно, если его вдруг услышат. Он не определился. Вода не выключается, но теперь просто полным напором бьёт по керамике, потому что руки от неё убрали, наверное, перестав намывать или что-то ещё. Проходит буквально пара секунд и затихает. — Кровь, что-ли?.. — Говорит негромко, но слышно знакомый голос. Мокрая ладонь Эджворта соскальзывает с ручки и та громко возвращается в своё обычное положение, не забыв отпереть дверь и откинуть её подальше, чтобы Майлз наверняка как идиот выпал из кабинки и Феникс обязательно, напугавшись, обернулся на него. К счастью, к Эджворту вовремя возвращается весь его наработанный со временем профессионализм, и он тут же выпрямляется, делая его самое отрешённое лицо, как будто ничего не было. — Эджворт? Ты чего… И ты ещё так быстро- Райт замолкает. Майлз изгибает бровь и переводит взгляд на своё отражение, подумав, что, может, что-то не так с ним, потому что смотрит адвокат на него уж слишком… Вот чёрт. — Эджворт, у тебя кровь! Прямо на жабо. — Всё нормаль- — Что случилось? Тебе надо в больницу? Ты ранен? Эджворт отстраняется. Ему страшно, потому что никогда не понять — Феникс может быть рядом, и боль может сразу пройти. А может и наоборот, только схватиться за Майлза сильнее. Поэтому он уклоняется от рук Райта, не даёт себя коснуться и пятится назад, к двери. — Эджворт? — Это не твоё дело, Райт. Я в полном… — Он прерывается на кашель, схватившись за дверную ручку, и машинально вытирает тыльной стороной ладони рот, чтобы вернуть взгляд на Феникса и нахмуриться ещё сильнее, всем своим видом показывая, что его это не касается. — Порядке. Даже если касается его это напрямую. — Нет, ты не в порядке, Эджворт, у тебя одежда в крови, значит всё явно не нормально, перестань! Он делает два шага вперёд и хватает прокурора за плечи, чтобы как следует его встрясти, чтобы тот перестал так вести себя, чтобы наконец выяснить, что с ним не так. Но Майлз отталкивает его со всей силы и тут же сам сгибается в кашле пополам. На глазах у него снова выступают слёзы, и он злится, потому что Райт, чёрт возьми, прямо здесь. И он сейчас увидит. Всё увидит. Конечно, не пойми откуда взявшиеся на полу мужской уборной в здании суда бутоны роз, испачканные в крови, не заметить довольно-таки сложно. И, как бы глуп порой не был Феникс, по этим дурацким цветам и состоянию Эджворта не догадаться до всего тоже было бы трудно. — Эджворт?.. «Что «Эджворт»?», — хочется тому закричать, но он только закрывает ладонью рот и отталкивается от двери, на которую опирался, к раковине, чтобы смыть всё это с лица. Райт подходит ближе и касается его плеча, но теперь от этого, почему-то, легче, поэтому Майлз только наигранно кривит лицо, но ладонь чужую не скидывает. — Хана… Это ханахаки? Как… Из-за кого ты так? Майлз взвешивает все за и против того, чтобы сказать ему правду. С одной стороны, они не настолько близки, но с другой… Нет. Эджворт дорожит тем, что есть у них сейчас. И рушить всё это глупой цветочной болезнью он не собирается. Эджворт молчит. — Эджворт, кто она? Молчит. — Эджворт? Он жмурится, так и не поворачиваясь к нему, потому что выдавить очередную ложь почему-то не получается. — Эджворт, пожалуйста. Я же не чужой, скажи мне, прошу. Феникс поворачивает его к себе сам. — Майлз. — Это ты, — говорит он сразу, и глаза его до сих пор закрыты. Он пытается выдохнуть, но цветы, пустившие корни где-то в его лёгких и направляющиеся прямиком к его сердцу, этого сделать не дают. — Это ты. Это из-за тебя. Я люблю тебя. — Что? Эджворт открывает глаза и не понимает — щёки у него мокрые из-за воды, крови, пота и ещё чего угодно или из-за слёз. Но у Райта щёки мокрые тоже. И здесь можно не сомневаться — это из-за слёз. — Ты не шутишь? Правда? — Нет, на самом деле, я решил устроить стендап-концерт прямо здесь, в туалете, в суде. Цветы, не цветы — у Эджворта всё равно всегда будет хватать дыхания на колкости в адрес Феникса. И то, что Феникс его вдруг целует (что, кстати, на вкус как солёное железо, но всё равно приятно), а лёгкие сразу освобождаются, этому только способствует. Но теперь дыхание ещё можно тратить и на поцелуи.