Fouetté

      Раз. Два. Три. Четыре.       Раз. Два. Три. Четыре.       Считает она в своей голове, стараясь сосредоточиться на отточенности движений, чувствуя, как сердце внутри колотится от его присутствия, как пришитый к рёбрам колокол, желающий перекричать струящуюся по залу музыку. Она почти жалеет, что во время их последнего разговора сказала ему расписание своих тренировок, зачем-то упомянув, что часто забывает счёт времени и возвращается домой за полночь, чем действует на нервы охранника, мечтающего остаться в полной тишине и оставить свой ночной сон незамеченным.       Кто знал, что он появится в театре вечером понедельника без предупреждения, оправдывая своё появление беспокойством, так, как будто его расписание не было забито посекундными встречами и делами. Время от времени она замечает, как он выходит из зала, чтобы ответить на звонок, наконец-то давая ей возможность вдохнуть полной грудью и попробовать объяснить себе его внимание, заставляющее теплеть центр груди, одновременно принося с собой некоторые проблемы. Слух о том, что ей удалось привлечь внимание одного из главных инвесторов, распространился по театру, как вирус. Стоило ему прилюдно подарить ей букет цветов после одного из выступлений, и затапливающее остальных танцовщиц чувство зависти полилось на неё ядом. Она слышала, как они обменивались едкими комментариями в туалете, оценивая, «насколько глубоко она могла взять в рот за роль», и одно воспоминание об этом окунало её в грязь с головой.       Как объяснить им, что она не преследовала такой цели? Что их знакомство было до боли нелепым. Что она, спеша за кулисы на свой первый серьёзный концерт, смотря в пол, случайно напоролась на него в коридоре, после ненавидя себя за свою рассеянность. Это было похоже на аварию. Наверное, в её сердце. Стоило ей вдохнуть терпкий запах парфюма, услышать хриплый голос и поднять взгляд на его источник.       — Вы даже врезаетесь элегантно, — бросил он, поддразнивая, пока она стояла в коридоре, взволнованная и ошарашенная, не зная, куда себя деть. Отливающие расплавленной сталью глаза смотрели на неё внимательно, но без искрящейся в радужках злости. Губы растянулись в улыбке. Светлые пряди горели в свете лампы подожженной платиной. Стоящий перед ней мужчина лет тридцати пяти был потрясающе красивым и явно ждал от неё какой-то реакции, пока она стояла, будто прикованная к полу, растеряв все слова. Только спустя несколько долгих, сотканных из неловкого молчания секунд, когда директор окликнул его по имени (новость о новом инвесторе гуляла по театру, и его имя успело отпечататься в её памяти), она осознала, в кого именно врезалась, желая провалиться под землю.       Драко Малфой.       Она бросила скомканное «извините», резко развернувшись, убегая к кулисам, но всё-таки услышала обрывок фразы, которую он бросил извиняющемуся за нее директору.       «Я не знал, что тут летают такие прекрасные лебеди», — сказал он тогда, почти заставляя вновь споткнуться, разрушая образ всегда собранных и элегантных балерин, контролирующих каждое движение.       Всё выступление она думала только об этом инциденте, то и дело бросая взгляд в зал, безуспешно пытаясь найти глазами его лицо, стараясь убедить себя, что ему не было никакого дела до третьего лебедя справа, которого она танцевала, а последняя фраза предназначалась вовсе не ей. Думать так было безопасней для её концентрации, так что ей удалось справиться с программой на «ура» и даже насладиться заключительными аплодисментами. Когда свет в зале вспыхнул, позволяя рассмотреть зрителей, и она не увидела его лица, что-то на секунду внутри неё сжалось, пока она не убедила себя в том, что всё так, как должно быть.       Она проходила с этой мыслью весь вечер, заснула и проснулась с ней, пока Джинни (единственная танцовщица из труппы, с которой у нее было подобие дружеских отношений) не набросилась на неё с криками, что у неё появился первый поклонник, стоило ей переступить порог раздевалки.       Гермиона сразу подумала о нём, осекаясь, боясь разочароваться, пока не прочитала прикреплённую к букету белых роз открытку, под взволнованные вопросы Джинни: «Кто это? Кто это?». Всего две строчки, заставляющие сердце на секунду остановиться. Ох, Джинни, если бы ты знала.       «Танцуете вы так же элегантно, Гермиона. Надеюсь, в следующий раз мне удастся сказать это лично».       И он сказал. Дождался конца следующего представления, объяснив, что в прошлый раз ему пришлось отлучиться по работе. А после добавил «не желаете со мной поужинать?», заставляя ещё раз усомниться в окружающей её реальности. Она не смогла ему отказать и, несмотря на расползающиеся по театру, как плесень, сплетни, ни разу не пожалела о своем решении, пусть и не могла объяснить себе его интерес.       Ей было хорошо с ним. В отличие от сверстников, все ещё ищущих себя в бушующем шторме возможностей жизни, он давно знал всё о себе и своих желаниях, одновременно уважая то, чего хочет она, и спрашивая разрешения. Его интересовала её жизнь, и он задавал вопросы, внимательно слушая её ответы, что было достаточно редко в их мире, где каждый занят собой.       Как давно ты занимаешься танцами?       Почему именно балет?       Что даёт тебе танец?       О чём думаешь по утрам, как только просыпаешься, и ночью, когда закрываешь глаза?       Он сыпал вопросами, а она отвечала, наверное, впервые за всю жизнь радуясь возможности быть услышанной. Быть замеченной. Быть ценной. Её опыт с мужчинами был достаточно ограниченным, и ещё никто не обращался с ней так. Осторожно. Трепетно. Как с хрустальной вазой. Даже прежде чем коснуться губами её прохладной от мороза щеки в первый раз, он спросил разрешения, и она до сих пор помнит его обжигающее скулу дыхание, когда он наклонился к ней, чтобы шёпотом спросить: «Можно?». И в этом была не слабость (её первый парень во время первого поцелуя резко притянул её к себе, будто боялся, что она передумает), а сила, позволяющая чувствовать себя женщиной, желания которой имели ценность и приоритет. Наверное, стоило дать понять ему, что её желания давно не ограничивались поцелуями. Но мысль о том, чтобы пригласить его в свою маленькую квартирку, казалась такой же нелепой, как их первая встреча, так что она постоянно одёргивала себя во время прощаний в машине, перебарывая в себе желание прошептать «поднимешься ко мне?»       Возможно, она сделает это сегодня.       Возможно.       Раз. Два. Три. Четыре.       Раз. Два. Три…       Повторяет она, сбиваясь со счета.       Сложно думать, когда он смотрит на неё так.       — В следующий раз оставлю тебя в коридоре, — бросает она с деланым недовольством, останавливая движения, и направляется к магнитофону, чтобы выключить музыку. — Ты мешаешь мне сосредоточиться. Тебя нельзя пускать на репетиции.       Она слышит его бархатный смех за спиной, провоцирующий табун мурашек по телу.       — Может быть, я хотел, чтобы ты быстрее закончила, — тянет он в ответ, и она оборачивается, напарываясь на его тёплый взгляд. Гермиона всё ещё не привыкла, что на неё смотрят так. С плескающимся в радужках восхищением. И это чувство кружит голову, словно она выпила натощак несколько бокалов шампанского. — Поужинаем?       Гермиона кивает и подходит к нему, чтобы оставить на щеке смазанный поцелуй.       — Только дай немного времени привести себя в порядок, — отвечает она, мягко улыбаясь, совершенно забывая взять из лежащей возле него сумки гель для душа. Наверное, не специально (после того, что случится, он будет доказывать, что это был её коварный план, и она устанет это отрицать).       В раздевалке она стягивает форму, кутаясь в полотенце, думая о сегодняшнем вечере. Обо всём, что он сделал для неё. О том, что ей стоит сегодня решиться на последний шаг и пригласить его в квартиру, чего бы ей это ни стоило, чтобы вывести их отношения на новый уровень. Она почти становится под струи воды, отвлечённая своими мыслями, пока не вспоминает о забытом геле для душа. Возвращается в раздевалку, бросая взгляд на скомканную на скамейке форму.       Она думает о том, что могла бы выйти так.       Всего на несколько секунд.       Она могла бы выйти так, и будь что будет.       И пока её рациональный ум не успевает тщательно проанализировать её решение, она выходит из раздевалки в танцевальный зал в одном полотенце, чувствуя, как вызванный открытой дверью сквозняк обжигает кожу на несколько долгих секунд. Она цепляется зрачками за его сидящую на скамейке фигуру. Сердце в груди бьётся так сильно, что вот-вот сломает рёбра.       — Ты быстро… — тянет он, медленно оборачиваясь на скрип двери, замирая. Фраза обрывается на середине. Взгляд проходится по её спрятанному за махровым полотенцем телу, разгоняя под кожей обжигающее тепло. Она тоже не двигается, вновь не зная, куда себя деть, совсем как во время их первой встречи. Его глаза останавливаются у её ног, и она буквально чувствует, как поджигается, как поднесённая к пламени спичка. Горит изнутри.       — Я… Я забыла гель для душа, — шепчет она, делая несколько неуверенных шагов в его сторону.       — А, конечно, — растерянно выдыхает он, с трудом заставляя себя отвернуться, чтобы достать жалкий тюбик из её сумки. Она видит, как натягивается на его шее кожа, но он пытается не выдать своего напряжения. Пальцы левой руки сжимают край скамейки. Её расширенные зрачки хватаются за его красивый профиль, и она с силой прикусывает внутреннюю сторону щеки.       Если она вернётся в душ, её жестокость не будет знать границ.       Решайся.       Решайся.       Говорит Гермиона себе, стараясь не думать о последствиях. Она женщина, желающая этого мужчину. Она может взять то, что хочет. И плевать, что говорят за её спиной. Главное — правда, циркулирующая между ними. Обнажённая и честная.       Она делает ещё несколько робких шагов в его сторону, мягко касаясь правой рукой его плеча, всё ещё придерживая левой край полотенца. И совершает самый смелый поступок в своей жизни — медленно садится к нему на колени, кажется, заставляя Вселенную схлопнуться.       Ничего не меняется.       Время замирает. Она замечает только то, как тяжело вздымается его грудная клетка и как под пальцами от напряжения перекатываются мышцы.       Гермиона не знает, сколько ждёт. Это длится секунды, минуты или наполненные томлением дни. Но когда его руки мягко опускаются на её талию, почти заставляя задохнуться, она полностью теряет счёт времени, пряча за губами протяжный стон.       Драко заворожённо смотрит на свои руки на её теле, как зритель, не верящий, что может прикоснуться к искусству. Мягко поглаживает кожу сквозь полотенце, так же аккуратно, как создающий из глины вазу гончар. И эта нежность обескураживает. Выстреливает в висок. Никто не касался её так бережно. Так трепетно.       — Неожиданно, — шепчет он хрипло. И прежде, чем он успевает сказать что-то ещё, она затыкает его поцелуем. Сначала легко. Потом — чуть настойчивей. Будто слетел последний предохранитель. Гермиона проводит по его нижней губе языком, и он сдавленно стонет, подтверждая правильность её движений. Тот факт, что она не может сделать хоть что-то неправильно. Она мягко отодвигается, прожигая его расширенными зрачками. Его глаза — расплавленная ртуть. Смотрят прямо в душу.       — Неожиданно, — повторяет Драко ошарашенно, и она вновь тянется за поцелуем, забывая слова, когда его ладонь запутывается в её волосах, распуская пряди, чуть запрокидывая её голову назад. Она не знает, сколько они целуются. Губы начинают ныть, а кожа на обнажённой груди покрывается мурашками, когда он прижимается к ней вплотную. Это на физическом уровне чувствуется как идеальность. Как правильность. Так хорошо.       Гермиона тянется дрожащими пальцами к его рубашке, чтобы расстегнуть пуговицы, и он на секунду отодвигается от неё, чтобы спросить «ты уверена?», вновь давая ей выбор. Она оставляет поцелуй на его шее, выжигая на том месте клеймо в виде несказанных слов «я уверена», чувствуя на языке горчащий парфюм. И то, как он сглатывает в ответ, заставляя кадык подпрыгнуть, говорит о том, как сильно он надеялся услышать именно этот ответ.       Драко тянется руками к кромке полотенца, заставляя её замереть в неуверенности. Ей стыдно в этом признаться, но она стесняется своего тела. Он внимательно смотрит на неё, опаляя лицо страстью. Как будто успел прочитать её мысли.       — Вставай. Я хочу показать тебе, насколько ты прекрасна.       И прежде, чем Гермиона успевает осознать эти слова, он обхватывает её голени, вставая со скамейки с ней на руках, заставляя приглушённо вскрикнуть от неожиданности, так, будто она была пушинкой, и проходит с ней к центру зала, аккуратно ставя под прицелы десятков зеркал танцевального зала, а сам направляется к двери, чтобы закрыть её. Она заворожённо смотрит на стоящую напротив раскрасневшуюся молодую женщину, прикрытую полотенцем, вздрагивая, когда где-то со стороны раздается протяжный щелчок.       Она смотрит на то, как он появляется в отражении, становясь сзади неё. Его похожие на тлеющие угли зрачки не отрывают от неё внимательного взгляда.       — Позволишь? — хрипло спрашивает он, указывая взглядом на полотенце.       Гермиона шумно сглатывает и кивает, не имея возможности противостоять этому взгляду.       Неуверенность всё ещё сдавливает горло, когда пальцы мягко тянут за полотенце, заставляя его медленно упасть на пол.       Секунды, кажется, застывают, пока Драко внимательно смотрит на её обнаженное тело, как на выбитую из мрамора музейную статую. Она стоит перед ним, абсолютно голая и уязвимая, с послушно сложенными ладонями, пока всё-таки не начинает сомневаться в своём решении. Ладони тянутся к груди в желании прикрыться. Его хриплый шёпот разрезает тишину, разгоняя по телу мурашки.       — Нет. Не трогай.       И она послушно опускает руки.       — Что ты видишь? — спрашивает он, обжигая затылок дыханием.       — Смущённую девушку? — будто переспрашивает она.       Он не отрывает взгляда от её отражения.       — Твой вариант. Я вижу чёртово произведение искусства.       И ей кажется, что она умирает, когда его губы касаются её шеи на выдохе после этих слов.       — Я могу до тебя дотронуться? — шепчет Драко, пока она, потерянная в пространстве, едва может следить за его словами. Губы отдаляются от кожи, и она издаёт протестующий стон.       — Гермиона. Я могу к тебе прикоснуться? — повторяет, и она кивает, вновь желая ощутить на себе его губы и руки, так правильно чувствующиеся на коже. Его пальцы мягко проходятся по ней, словно она струнный инструмент, обводя рёбра, поднимаясь к соскам, заставляя их затвердеть. Драко делает шаг вперёд, и она, чувствуя ягодицами сквозь шершавую ткань брюк его выпирающий член, не сдерживает за стиснутыми зубами стона.       — Почему ты… — тянет она. — Почему ты всё ещё одет? — выдыхает шёпотом, издавая шипящий стон, как только пальцы одной его руки щипают сосок, а другой сдавливают ягодицу. — Драко… — пытается собрать расфокусированные мысли, когда он подхватывает её, чтобы поставить к деревянному станку, разворачивая к себе. Гермиона думает о том, что возле этого станка оттачивают движения все танцовщицы театра. И одна мысль об этом заставляет её покраснеть, пока она с силой не прогоняет сковавшее тело смущение, вновь приступая к действиям.       Она тянется руками к его шее, пытаясь расправиться с упрямыми пуговицами, чувствуя, как сильно вздымается его грудная клетка при каждом вдохе. Проводит руками по груди, кончиками пальцев сдвигая ткань, чтобы наконец-то снять этот ненавистный предмет одежды, и тянется губами, оставляя горячий поцелуй в области ключицы, после проводя влажную дорожку языком и прикусывая кожу у шеи. Слышит, как он протяжно стонет в ответ на её действия, сильнее сдавливая её талию, и одна мысль, что она, двадцатилетняя девчонка, провоцирует в нём все эти реакции, заставляет её завестись еще больше.       — Ты красивый, — шепчет Гермиона в его ухо, становясь на цыпочки, находя в себе смелость, будто делится какой-то важной тайной. Она всегда мечтала это сказать. Его глаза похожи на растопленную сталь, когда она немного отодвигается, чтобы дать себе возможность полюбоваться. Он растягивает краешек губ в улыбке, которую она так любит, и у его глаз появляется росчерк морщинок.       — Ты считаешь?       — Всегда, — отвечает она. И он улыбается еще шире. Совсем по-мальчишески.       — Я рад это слышать, — шепчет в ответ, и прежде, чем Гермиона успевает что-то сказать, садится перед ней на корточки, оставляя обжигающие поцелуи на бедре, мягко оглаживая ладонями ноги. — Всегда мечтал это сделать с тех пор, как увидел эти ноги на сцене в первый раз, — его ладонь скользит к внутренней части бедра, почти касаясь её там, заставляя задрожать от желания, после опускаясь к щиколотке, которую он обхватывает пальцами. Драко поднимает на неё полный желания взгляд, и это почти заставляет её застонать. — Покажешь свою растяжку, малышка? — она едва понимает, о чем он спрашивает, но кивает, и тогда он медленно встает и тянет её ногу наверх, легко рассекающую воздух, чтобы положить на самый верхний деревянный станок — абсолютно будничное для неё движение, сейчас вызывающее столько эмоций. Он заворожённо смотрит на её ногу (даже в эту секунду она тянет подъём), и медленно скользит по ней взглядом. Осознание того, насколько открыта её поза, почти заставляет её смутиться, пока Гермиона не забывает обо всем, когда он вовлекает её в настойчивый поцелуй, мягко обхватывая скулы.       — Ты такая податливая, — шепчет он восхищённо в её губы. — Как глина или пластилин.       И до того, как она успевает что-то ответить, Драко вновь садится перед ней, будто поклоняется святыне, оставляя смазанный поцелуй над пупком, опускаясь к лобку, после обжигая дыханием внутреннюю часть бедра.       — Гермиона, — выдыхает он хрипло. — Ты позволишь мне?       Она смотрит на него расфокусированным взглядом.       Что…       — Ты позволишь мне коснуться тебя ртом? — её дыхание выбивается из лёгких, щёки краснеют от неловкости. Драко действительно готов сделать это? В его обжигающем тело кипятком взгляде, который он бросает на неё снизу вверх, плещется нетерпение, но он не начинает, ожидая её ответа. — Гермиона. Мне нужно твоё разрешение.       Она смотрит на него несколько секунд. Находит в себе силы на обрывистый кивок и протяжно стонет, когда его губы без промедления касаются её складок, почти заставляя рухнуть на пол.       — Драко… — умоляюще выдыхает она. Ей приходится крепче сжать деревянные поручни.       Ещё никто не касался её губами. Рон брезговал, называя это чем-то грязным. Развращённым. Чем-то, что способно ущемить мужское достоинство. Она чувствует, как Малфой проводит языком по клитору, заставляя искры пройтись по каждому нервному окончанию, и вновь проглатывает протяжный стон, бросая затуманенный взгляд на их отражение в зеркале.       Самый красивый мужчина, что она когда-либо видела в своей жизни, сидит у её ног с обнажённым торсом, и это не делает его менее мужественным. Менее сильным. Даже наоборот. Он управляет каждой её реакцией, настраивает её, как музыкальный инструмент, и она едва ли может придумать более властный поступок.       Драко толкается в неё пальцами, скользнувшими внутрь, когда он резко всасывает клитор и щекочет его языком, и она, не сдерживаясь, опускает одну из рук на его затылок, сжимая светлые волосы, чтобы притянуть сильнее или оттолкнуть, давая себе секундную передышку. Мысли завязываются в узел, как и желание внизу живота так, что она не может сказать наверняка.       — Такая податливая. Такая податливая, малышка, — слышит его шёпот у её бедра, когда он вновь и вновь толкается в неё пальцами. — Такая готовая для меня.       И Гермиона чувствует, что если он продолжит, то упадёт, как сорванный ветром пожухлый лист.       Она мягко тянет его за волосы, заставляя на неё смотреть, и его губ касается заговорщицкая улыбка, когда он видит её состояние. Гермиона мягко тянет его на себя, не способная говорить, и он, правильно интерпретируя её желание, вновь поднимается на ноги. Она тянется к нему губами, завлекая в поцелуй, снимая ногу со станка, чтобы обхватить его торс и притянуть к себе ближе.       — Своеобразная подготовка к фуэте, — шепчет Гермиона, обхватывая руками его шею, становясь другой ногой на цыпочки, чувствуя, как его выпирающий член на секунду касается её промежности через ткань брюк, провоцируя у обоих протяжные, сплетающиеся в воздухе стоны.       — Я считал тебя ангелом. Белым лебедем. Но, похоже, в тебе также есть другие, более тёмные стороны, — хрипит Драко прямо в губы, когда она оглаживает ладонями его грудь, линиями жизни чувствуя, как бешено бьётся его сердце.       — Я пробовалась на роль Одиллии, — шепчет она, прикусывая кожу на шее возле кадыка. — Я могу быть коварной, — Гермиона тянется левой рукой к его брюкам, откуда-то находя в себе смелость (наверняка за этот вечер исчерпает все скопленные за жизнь запасы), и он почти задыхается от этого касания, на секунду прикрывая глаза. И чувство власти, что она имеет над ним в данную секунду, опьяняет. Гермиона пытается справиться с ремнём. Он явно хочет задать этот вопрос. И она нетерпеливо перебивает его:       — Я готова, Драко. Я действительно готова.       И когда последнее слово срывается с её губ, границы наконец-то окончательно рассыпаются. Он помогает ей освободить себя от брюк, оставаясь в одних боксерах, и она чувствует его руки везде. Так, будто она действительно была глиной, из которой нужно было вылепить прекрасную статуэтку. Гермиона осматривает зал в поисках более удобного места, и он, похоже, замечает её короткую растерянность.       — Мы можем закончить позже. У меня дома…       Она качает головой.       — Нет. Мы сделаем это в моём доме в первый раз, — он на секунду замирает, кивая, с усилием воли делая от неё шаг назад, пока она не останавливает его, вновь притягивая к себе. Только тогда он понимает, что под домом Гермиона подразумевала танцевальный зал, и тепло улыбается ей в ответ.              Он входит в неё медленно. Осторожно. Будто давая возможность передумать. Заставляет захлебнуться воздухом. Низ живота немного саднит от долгого отсутствия физического контакта, но это ощущение проходит после нескольких плавных толчков. Она обхватывает его ногами, впиваясь ногтями в деревянный станок, чувствуя, что сходит с ума от наполняющих её движений, похожих на прилив в океане.       Драко не отрывает от неё вожделённого взгляда, ловя каждый стон и каждое движение, следя за каждым поворотом головы, будто боится упустить и не запомнить какую-нибудь мелочь. Так смотрят на пейзажи. Висящие в самых дорогих галереях портреты. Она чувствует себя на сцене. В самом центре событий. Чувствует себя приковавшей к себе всё внимание примой. И от этой бережности. От этой нежности, проявляющейся в том, как он держит её на весу, не давая биться затылком о деревянный станок. От этого внимания. От ощущения наполненности. От всего этого хочется расплакаться. Так прекрасно это чувствуется.       Гермиона не помнит, как они оказались на полу. Он лёг на паркет спиной, и она обнаруживает себя сидящей на нём сверху, сталкиваясь взглядом со своим отражением, краснея от собственного распущенного вида.       — Да, — шепчет Драко, и его голос на секунду срывается. — Смотри, насколько ты прекрасна, — добавляет, мягко обхватывая её бедра, задавая темп движениям.       Ей хочется чувствовать его ближе, и она заставляет его сесть, притягивая к себе, вырывая изо рта хриплый стон. Её губы тянутся к его шее, и она чувствует бьющийся под губами пульс. Пальцы зарываются в волосы от того, что она хочет быть ещё ближе к нему. Его руки смещаются на поясницу, заставляя ускориться.       — Вот так, вот так, малышка, — хрипло шепчет он. — Задавай темп. Делай так, как тебе нравится.       Она подстраивается под его движения, вслушиваясь в его хриплый шёпот, похожий на разбивающиеся о берег волны. Она чувствует себя этой волной, несущейся к скале, чтобы разбиться. Калейдоскоп из зеркальных отражений кружит голову. Всех чувств так много, что она уверена: в каждом спрятана её копия, чувствующая то же самое, множа вспарывающие каждую клетку ощущения.       Ей нравится, что она сидит чуть выше, и это позволяет ей видеть Драко снизу. Наблюдать за тем, как он цепляется зрачками за её грудь, опуская их вниз, туда, где соединяются их тела. Гермиона ещё никогда раньше не чувствовала себя настолько желанной. Не видела в свою сторону подобного вожделения. Она старается запомнить каждую мелочь. Каждую его мелкую реакцию на неё. Его сбивчивое дыхание, бесконтрольный шёпот, трещинку на лбу, искажённую удовольствием.       Его пальцы тянутся к её клитору. Делают круговые движения в темп обрывистых толчков, и она всхлипывает, откидывая назад голову, чувствуя, как его губы опаляют грудную клетку, когда он оставляет на груди смазанные поцелуи, будто дорисовывая последние штрихи.       — Кончи для меня, Гермиона, — хрипло шепчет Драко, почти царапая этой хрипотой вместе с щетиной. И несмотря на плещущюся в голосе нежность, это звучит не как просьба, а как прикрытый приказ, которого нельзя ослушаться.       Она падает. Его взгляд, ощущение наполненности, пальцы — всё это вместе доводит её до предела. Узел внутри живота развязвается, и она тихо всхлипывает, оседая в его объятьях.       — Посмотри на меня, — просит он, делая несколько поступательных толчков и, когда она поднимает на него затуманенный взгляд, присоединяется к ней, падая в эту негу, упираясь мокрым лбом в её плечо.       Они лежат в объятьях ещё несколько минут, пока она с усилием воли не поднимается на ноги, чувствуя, как тело ломит, как после долгой тренировки, ощущая на себе его внимательный взгляд, отдающий искрами по телу, словно она была оголённым проводом.       — Не знал, что мое инвестирование в театр будет иметь такие преимущества, — слышит Гермиона за собой хриплый шепот, растягивая губы в улыбке.       — А я не оказывалась в танцевальном зале в таком виде, — отвечает, поднимая с пола полотенце, после поворачиваясь к нему лицом.       — Жизнь будоражит неожиданностями, — хрипло тянет он.       — Согласна. Я в душ.       Он хищно улыбается.       — А гель не забыла?              Раз, два, три, четыре.       Раз, два три…       Сбивается ритм движений её сердца.       Но на этот раз это отдаётся по телу теплом.