Части ее маленькой вселенной

      Виолетта ударяет по клавишам долгим аккордом, рассеивающимся в тишине аудитории. В нём всё: муки совести, горящие сроки, творческий застой и обычная человеческая усталость. Дьявольское комбо. Гитары, скрипки, альты, саксофоны и прочие музыкальные инструменты с молчаливым сочувствием взирают на неё со всех сторон; контрабас в углу удрученно подпирает стенку; и даже барабаны не сверкают своими тарелками с парапета. Приглушенный свет давит на сознание, как пианист на педаль.       — Не выходит, — взвывает Вилу, зарываясь пальцами в карамельные локоны, глаза бегают по наброску текста, и она коротко резюмирует: — Это ужасно.       И очередной судорожно смятый клочок бумаги (как символ категоричности) летит на пол. В кучу таких же «неудач». Виолетта поджимает губы, оглядывая поле своих «трудов» под ногами, упирается тупым взглядом в бело-чёрную клавиатуру фортепиано. Перед глазами от напряжения начинают танцевать цветные пятна, и Вилу закрывает тяжёлые веки, прячась от мира в темноту. Чувство времени атрофировалось — ей кажется, что она уже вечность истязает себя белыми листами и чернилами, и противный, как писк комара, зуд узора (поцелуя судьбы) под консилером — ещё одно тому подтверждение. Её, наверняка, уже ждут дома с дымящимся ужином и допросом о прошедшем дне… но уходить с пустыми руками так тяжело, непривычно, неправильно.       — Интересно, который час? — спрашивает Вилу пустоту, не размыкая век.       — Уже почти девять, — поэтому ответ Пабло пугает её до чёртиков.       Он стоит в проходе, подпирая косяк, и выглядит, навскидку, не хуже, чем в середине рабочего дня. Возможно, даже лучше, несмотря на появившиеся полутени под глазами: смоленые волосы будто и не трогала будничная суматоха, плечи расслаблены, в позе чувствуется свобода, в линиях морщинок видны следы улыбки. Определенно Пабло доволен исходом прошедшего дня (не то, что она). Уж Вилу-то чувствует. Знает. Пальцы очерчивают спрятанный под слоем консилера узор. Неосознанно. Чтобы унять дискомфорт.       — Прости, не хотел тебя напугать. Ты была так погружена в работу, — Пабло отрывается от косяка, проходя вглубь кабинета, поднимает бумажный комок. – Мда, стоит здесь прибраться. Хотя помню, были дни, когда в этом классе царил и больший хаос, — разбивает свою мысль шуршанием листа. — Не получается?       — Как видите, — Виолетта обводит взглядом «поле», усыпанное так и не взошедшими «семенами» своих трудов, пинает незадавшийся набросок. — Музыка есть, но на неё ничего не ложиться… я даже тему придумать не могу, стараюсь сосредоточиться — не получается. Всё не то. Всё не о чём.       — Хм… мне кажется, ты слишком стараешься. Не подумай, я не говорю, что это плохо. Ты очень ответственная, Вилу, очень прилежная, — мягко наставляет Пабло. — Однако иногда, чтобы достичь результата, не нужно выкладываться на полную, лезть из кожи вон, потому что всё, что ты ищешь, уже у тебя есть. И чтобы почувствовать это, стоит, наоборот, расслабиться, прислушаться к себе… попробуй довериться своему телу. Поменяй отношение к процессу.       Она смотрит на пабловы руки, сминающие продукт её страданий, на расстёгнутый воротник рубашки, на губы улыбающиеся, как ей кажется, насмешливой улыбкой, он перехватывает её взгляд — усталый, растерянный, замученный — кладёт неудавшийся мячик для офисного баскетбола на край фортепиано.       — Не пытайся себя контролировать, – Пабло, словно на секунду задумавшись, обходит фортепиано, останавливаясь за её спиной, достаточно (очень) близко для преподавателя, но не для соулмейта. —Позволишь?       Вилу не знает его плана — разгадать не пытается. Она, вообще, не особо воспринимает реальность вокруг: тяжесть в ногах, голова кругом, мысли в отпуске. Вера в успех, медленно угасающая в её душе на протяжении трёх безрезультатных дней, тлеет, оставленной на столе свечкой. И всё же коротким кивком она разрешает Пабло… что-то, и он осторожно убирает её волосы за спину, опускает руки на её плечи. Тяжесть его ладоней окатывает легким, как бриз, душем до пят, отдаётся покалыванием в кончиках пальцев. Непривычно и комфортно настолько странное сочетание, что Вилу не может удержать от полуоборота головы.       — Если некомфортно, я… — давление на плечи неуютно спадает – Вилу мотает головой.       — Хорошо. Закрой глаза, — его шепот путается в виолеттиных кудрях, направляет, ведёт. — Расслабься. Дыши ровно. Услышь музыку внутри себя, почувствуй её мелодию, ритм. Какие эмоции она вызывает в душе? Что ты видишь?       Его слова оседают в воздухе, в тишине, наполненной виолеттиными мыслями — далекими, призрачными, отрывистыми. Сердце ловит неслышимый ритм — перед глазами калейдоскопом мелькают картинки, вертятся, переливаются улыбками друзей, подхватывают Виолетту сильным потоком, кружат в танце. Ярче. Быстрее. Отчётливее. И, вот, Вилу стоит в первый раз на сцене в день своего поступления в Студию, а рядом — ещё не такие родные, но уже незаменимые Фран, Ками и Макси; вот — смеясь, плачет в объятьях Анджи, оказавшейся её тётей, танцует под бой Федерико в своей комнате...       — Вилу?       — Друзей. Каждого. Их улыбки, их смех, их объятья…       — Отлично. Не пытайся сконцентрироваться на чём-то одном, позволь своему телу, чувствам вести себя дальше, вслед за музыкой.       Она слушает голос Пабло, а слышит рождающуюся песню, видит лицо Томаса перед собой, задыхается от чувства падения и ощущения его теплых крепких рук, изнывает от досады при взгляде на белое предплечье. Так давно, но недавно, важно, но глупо. Растворяется в поцелуе Леона, согревается в его объятьях — нежных, необходимых, незаменимых, — кричит в пылу ссоры, плачет, смеётся. И каждое воспоминание — мгновенье её жизни. Бесценное.       — Всё это… всё, что было, что происходит…       — Вилу?       Ощущение пространства внезапно и окончательно исчезает, Виолетта не чувствует ни верха, ни низа, теряет лево и право, словно она в невесомости среди миллиардов звезд-воспоминаний — частей её самой, — вспышками проносящихся под веками. Под её рождающуюся песню. Ещё одну частичку её маленькой вселенной.       — Я чувствую…       …дрожь их первого касания, зеркальные линии узора, словно выведенные тушью от запястья до локтя, уходящие глубже — в саму суть. Фейерверк осознания под веками — дыхание сейчас, тогда (и между) сбивается, углубляется, она улавливает нотки кофе и отголоски хвои и лаванды. На обратной стороне век на перемотке — их разочарование, ссоры, радость, объятья… и Вилу как никогда понимает, что каждая слезинка и смешинка, каждый крик и шепот от начала до конца привели их сюда, что...       — Всё, что случилось, было не зря, ведь я встретила тебя.       — Виолетта?       — Это… — Вилу оборачивается, перехватывая ладони Пабло, смеётся хрустально, — …волшебно. Спасибо Вам.       — Я ничего не сделал. Это всё ты, — уверяет Пабло, мягко сжимая виолеттины ладони.       И Вилу чувствует на кончиках пальцев что-то новое, необъятное, значимое, не любовь — его душу. Прекрасную часть её маленькой вселенной.