«Журавли»

«Когда-нибудь ты будешь покорять своим голосом миллионы, и будешь выступать на самом большом стадионе Японии! И я хочу первым увидеть это!»

      — Эти слова ты сказал мне 3 года назад ровно за неделю до первого обморока, первого посещения врача, диагноза, а потом говорил одно и тоже в течении двух с половиной лет. Ты боролся и пытался это показать. А я видел и всегда тебя поддерживал. Я работал в три погибели, ради тебя я не забрасывал свою карьеру, потому что ты так просил: продолжал выступать в маленьких ресторанчиках, клубах, иногда собирал небольшие концертные залы, записывал песни, мы писали тексты вместе. С твоей смерти прошел год, и я написал песню, и хочу озвучить ее здесь — на этом концерте. Потому что он особенный. Я стою не на самом большом стадионе моей страны, но чем этот стадион Тосу хуже Иокогамы? — зал зааплодировал,       — Правильно — ничем. Я надеюсь, что вы прочувствуете эту песню, найдете в ней себя, как находили и в других моих композициях. Я хочу, чтобы вы ценили все, что сейчас имеете, потому что мы не знаем, что ждет нас дальше. Какой будет завтра день? А будет ли он вообще? Я хочу, чтобы вы разделили со мной этот вечер, и мы с вами пели в унисон. Я хочу, чтобы ваши сердца бились так же, как мое. Я хочу наполнить вас любовью и радостью. И живу я сейчас только ради вас, потому что больше ничего другого не умею! — прокричав последние слова в микрофон, Семи опустил голову, успокаиваясь и проглатывая ком в горле от слез. Зал звенел в ушах громкими аплодисментами. Они кричали его имя, кричали слова поддержки и любви. Эйта поднял голову и увидел глаза 24 тысяч человек. Они смотрели на него с восхищением и невероятной любовью.       — Я надеюсь, что ты смотришь сейчас на меня. Спасибо, Ширабу. — не слышно прошептав Семи начал игру на гитаре. Аккорды переливались в мелодию, на заднем фоне подключились другие музыканты: бас-гитара играла медленно, но объемно, слегка стучали барабаны, звук дудука дополнял комплекс, и Семи запел: Встань со мною в белый танец, встань! Черный цвет — то моя вуаль. Я позволю, знай. Заглянуть под мою вуаль. А журавли летят в синюю даль, И знают они где моя и где твоя Печаль. В темно-синих моих глазах.       Зал медленно старается подпевать, хотя слов не знают. Фонарики от телефонов плавно движутся то вправо, то влево. Семи поет с закрытыми глазами. Ему страшно их открывать. Чувство, будто все это сон, но он продолжает, даже если сон — он все равно хочет насладиться этим временем, и надеется, что его никто не разбудит. Разве что Ширабу… Буду тенью, а ты рассветом будь. В моих стенах мальвы зацветут. И вспомню, знай - Наши ночи тëмны, как вуаль… И нет никого, кроме нас, Замирает в эти минуты час! И память то живет, будто птица - В темно-синих моих глазах.       Последние ноты прозвучали на дрожащем голосе. Он расплакался. Эмоции переполняли его, когда он открыл глаза, 24 тысячи людей продолжали петь припев, и голосить во что мощь позволяла. Музыканты подхватили зал, начав играть. Семи стоял не двигаясь, прикрыв рот рукой, он смотрел вперед, и не мог поверить в реальность. Он слегка посмеялся в микрофон:       — Еще раз припев? Ну давайте, А журавли летят в синюю даль! И! — Он показал рукой в зал, давая им спеть, — Так! Где моя и где твоя печаль. В темно-синих моих! Что?! — Зал допел последние слово и Эйта отошел чуть-чуть в сторону, чтобы поклониться.       Выпрямившись он послал им воздушный поцелуй и помахал рукой, заканчивая свой концерт. Эти два часа пролетели незаметно, а эти шесть минут он запомнит навсегда. И «Журавли» теперь звучат каждый концерт, как в память о любимом. И с каждым годом Семи поет ее все легче и легче, ведь время совсем немного, но лечит. Он продолжает свой путь за двоих, до стадиона Иокогамы три шага.