Если бы...

— Арсюш, милый, держись, держись! За меня держись, я тут, я рядом. Дурацкие микрофоны, мешают только... — одной рукой действительно прикрывая микрофон, чтобы в зал не долетело ничего лишнего, другой рукой Антон крепко прижимал к себе своего парня, буквально полминуты назад издавшего совсем не тихий стон, будто от удара, как раз в тему всё ещё продолжавшегося Следователя, но они оба знали, что настоящая причина совсем иная. С самого утра Арсений выглядел слегка необычно, каким-то вялым, помятым, но из него нельзя было вытянуть ни слова, даже от лучшего друга в лице Матвиенко он только устало отмахивался и говорил, что всё хорошо и на концерте происходящее никак не отразится. И вот, они здесь. Понимая, что силы уже на пределе, Арс выскользнул за сцену и, всё понимая, Шастун рванул следом, у самых кулис осторожно перехватывая неловко пошатнувшегося мужчину, не подозревая, что эту хватку успели заснять, не прерывая номер, аккуратно уводя его с чужих глаз и предоставляя точку опоры в качестве стены. У них буквально минута, но ведь опыта достаточно, не хватает лишь деталей, самое время их прояснить. — Что такое, что, больно? Ты устал, тебе дурно? Не фыркай, хватит играть! Я не слепой, я всё вижу! Я вижу, что тебе нехорошо, я ведь помочь только тебе хочу... — Да Тош... Ну чего ты, чего вообще увязался за мной? Я же на секунду хотел, для образа, и я ж не падаю даже... — это было максимально сомнительно и совсем вразрез со сказанным шла его собственная слишком крепкая хватка за чужие плечи, но, пока Антон не зарычал, демонстрируя предел терпения, сознаваться ни в чём не желал, только выбора ему, фактически, не оставили. На секунды отбрасывая въевшуюся куда-то глубоко под кожу привычку вечно что-то играть, изображать, Попов прикрыл глаза и уткнулся в плечо любимого, тяжко вздыхая и не имея возможности выдать что-нибудь кроме правды. — Не так всё страшно... Голова болит просто, и ты расплываешься чуть-чуть. Тош, не бойся. Со мной всё хорошо, просто устал. Мы окончим этот концерт. Мы обязаны это сделать. И сейчас обязаны выйти обратно, а то что-то заподозрят... Ты же знаешь, людям достаточно малейшего повода для сплетен, вокруг нас их и так слишком много. — Ну что за человек такой... Ладно, как до этого дошло, обсудим потом. Ты прав, нам пора... Давай продолжим номер. Я как бы подтолкну тебя, как преступника, но ты попробуй удержаться, хорошо? Только не упади, пожалуйста, иначе совсем засыпемся... — в ответ получив лишь лёгкий кивок, Антон с тяжёлым вздохом на миг крепче обнял любимого, быстро поцеловал его в лоб, отвёл от стены и развернул в сторону сцены, снова настраиваясь на номер и образы. — Ну что, поехали... Профессия иногда может буквально спасти, так вышло и в этот раз. До конца концерта обыкновенный развязный загадочный беззаботный образ удавалось держать прекрасно, перед Куклами не было и мысли доверить кому-то другому разъяснение правил, и всё бы ничего, но во время подбора героев на Вечеринку мучало какое-то дурное предчувствие, притом обоих Шастунов сразу, именно это не давало спокойно усидеть на положенном месте... И, к несчастью, оно не оказалось ошибочным. Задания вновь вышли настоящим выносом мозга, труднее всего пришлось с пьяным картографом, перепутавшим все реки и дороги. Нельзя было больше сдерживаться, эмоции пополам с головной болью и глупой слабостью за малым не раздирали на части, чем дальше, тем больше Арсений заводился, всё более открыто психовал, Позов же, оставшись единственным неразгаданным гостем, в плане эмоций ничуть не отставал. Неволей вспоминались выпуски Громкого Вопроса, где обычно всё разворачивалось примерно таким же образом, они оба не могли остановиться и, на удивление, здесь снова помог Шастун, ворвавшись в номер воображаемым звонком с подсказкой и, хоть особо прояснить ответ не удалось, любимый голос позволил чуть-чуть успокоиться и собраться с мыслями. Вечеринка и так уже слишком затянулась, почти двадцать минут — явный перебор, пора было это заканчивать. С трудом, всё-таки, угадав последний образ, мужчина всё равно не мог до конца взять себя в руки, не скрыл остатков злости при финальном объявлении ребят, всё равно картинно и весьма убедительно улыбаясь, вместе со всеми попрощался со зрителями, максимально спокойно прошёл за сцену, даже добрался до их общего небольшого автобуса, в котором предстоит теперь доехать до Красноярска, следующего в списке их гастрольного тура... И, только скрывшись от лишних глаз, понимая, что чужих рядом больше нет, буквально растёкся на сидениях, пытаясь улечься и сворачиваясь клубочком, насколько позволяло свободное пространство, небольшое, но пока хватит и этого. Голова раскалывалась самым непростительным образом, изредка пробирал лёгкий озноб — всё же, не стоило выскакивать на улицу без куртки — всё вокруг отвратительно плыло, слегка подташнивало, а тонкие изящные руки чуть подрагивали, с потрохами выдавая скорбное состояние их обладателя. Не хотелось ни видеть, ни слышать кого-либо, но через несколько минут над самым ухом вдруг раздался знакомый женский голосок, ужасно не вовремя, но это можно было понять, команде трудно не тревожиться, когда происходит такое, от этого можно простить многое, в том числе и неуместное несвоевременное внимание. — Арс, божечки, что с тобой такое? Ты как полотно белый, тебе нехорошо? — если бы не искреннее волнение в нежном голосе, такие вопросы могли бы вывести из равновесия ещё сильнее, но, к счастью, эмоции были настоящими, всё-таки, этот коллектив давно уже стал семьёй и проявляется это везде и постоянно. — Окси, забей... Нормально всё. Отдохну чуть-чуть и... — и эти нелепые попытки лжи прервал самый нужный сейчас человек, бегом влетая в автобус и через миг оказываясь рядом, где, собственно, и был необходим больше всего, притом уже давно. — И сейчас же прекратишь выпендриваться, актёр великий больших и малых театров. Окс, отойди пожалуйста, я сам разберусь. Плохо нам с самого утра, а мы выёбываемся и выёбываемся, вот и допрыгались, вот и допсиховались... Иди сюда, горе моё луковое. — очень смутно, но зная, что делать в такой момент, Антон вежливо отодвинул девушку в сторону, присел рядом с Арсом и перетащил его к себе на колени, фактически, вновь укладывая, крепко обнимая и ласково поглаживая по спине, нужные слова в секунды складывались в ровные предложения, но озвучить их спокойно оказалось невозможным, слишком тяжело видеть страдания любимого человека, голос выходил горьким и очень тихим, но хватало и этого, куда больше помогали эти тёплые крепкие руки, как и само присутствие рядом в столь сложный момент, у них так было и будет всегда. — Всё, всё милый, всё закончилось, всё прошло... Тихо, тихо котёнок... Всё хорошо, всё в порядке... Ты отдохнёшь, выспишься, успокоишься и станет тебе легче... Арсюш, ты же слышишь меня, воспринимаешь как-то? Посмотри на меня, попробуй что-то сказать, пожалуйста. Пожалуйста, нежный мой, ласковый... Я всем возможным тебе помогу, что захочешь сделаю, только отзовись, прошу тебя. — Тошенька... Тош... Пожалуйста... Больно... Дурно... Тошно... Такой звон... В ушах звенит... Я еле тебя слышу. — пока выдавая абсолютно всю правду, чистую и неприкрытую, от слишком тяжкого вздоха любимого Арсений лишь слегка поморщился, а от таких предложений вовсе нахмурился, благо, это уже воспринялось за ответ, сейчас так было только лучше. — Ох, бедный мой... Ничего, ничего, мы поможем, как и всегда. Окси, пожалуйста, сумка моя чёрная, дай термос там с чаем. И вот не надо тут вселенское горе изображать, не сработает. Арсюш, миленький, ты же не хуже меня знаешь, что тебе нужно попить, хотя бы попить, хотя бы чуть-чуть, так полегче станет. Не упрямься, не заставляй меня поить тебя силой, пожалуйста... — необходимое оборудование было подано максимально быстро, только Арс всё отворачивался, прятался на груди Антона, по мере сил всячески сопротивлялся такой помощи, и его парень еле держался, чтобы не сменить тон на менее дружелюбный и не применить хоть немного силы, помнил, что агрессией, даже не вполне настоящей, пока можно сделать только хуже, но хоть что-то ведь делать надо... — Ну хороший мой, ну не упирайся ты... Ты же знаешь, я только добра тебе желаю, это чистая правда. Что ж мне делать с тобой, упрямец, жуткий упрямец... — Так, что тут уже происходит? Что, опять настолько? Ох бля, если б мы знали... — только добравшись до автобуса, Серёжа быстро понял всё необходимое, благо, дружит с этим трудным человеком не один десяток лет, и тоже имел, что ему сказать, с должной долей эмоционального контекста и осознания, если этот Станиславский вдруг не поверит, события рискуют стать ещё интереснее, а до этого доводить себе дороже. — Арсюш, взгляни на меня, на секунду оторвись от мужа. Ты прости за то, что было на Следователе. Ну долбоёб я, ну в тупом свете изначально тебя выставил, прости. Если б ты хоть сказал нам по-человечески всем, что тебе сегодня херовато, мы бы бережнее в десять раз к тебе отнеслись. И нет, я не пытаюсь свалить всю вину на тебя. Просто было бы неплохо, если б мы могли вовремя знать всё, что нам знать положено, только и всего. Ну ты же на нас дураков не обижаешься, правда? — Правда... На тебя и не обижался. И со словом больной... Ты конечно классно попал. Нет, я... Я не зол совсем на тебя. Иди сюда... Иди к нам, пожалуйста. — смутно удивляясь, насколько хорошо этот человек знает его, Арсений прекрасно знал и понимал, что и Антон, и Серёжа, всегда были и будут ему нужны примерно одинаково, поэтому сейчас рядом должны быть оба, хотя бы для большего покоя, но, конечно, не только для него. — Конечно, куда ж я денусь уже от тебя... Надеюсь, супружескую идиллию не нарушу. — все трое уже смешливо фыркали, не теряя времени, Матвиенко присел по другую сторону от друга и, как нужно, крепко ласково обнял его, стараясь максимально отогреть и помочь. Реакция на это вышла ожидаемо неожиданной, но, кажется, растеряться главную помощь не заставит уже ничто и никогда, не с их многолетним опытом. Главное — тёплый мягкий голос и полнейшее понимание. — Ничего, ничего, всё хорошо... Давай, проревись, может отпустит хоть чуть-чуть. Такое надо выплёскивать, молодец, умничка... — Нет я... Всё нормально, правда.. Простите, простите, я не должен... — такое дикое количество тепла сказочно разморило и из красивых, пока мутноватых и усталых, голубых глаз тихими ручейками потекли горячие слёзы усталости и обиды, он всё никак не может привыкнуть, что имеет право плакать по-настоящему, хотя бы в присутствии этих людей, маски — страшная вещь, и научиться не цеплять их на себя при каждой удобной и неудобной возможности куда труднее, чем кажется на первый взгляд. — Не смей загоняться, нормально всё... Ну золото моё, ну лисёнок, ну послушай. С нами ты можешь быть собой, самим собой, понимаешь? Все эти годы единственное, что мы пытаемся тебе доказать, что очень любим тебя и осуждать ни за что, никогда не станем, что бы ты ни творил. И почему вдруг мы должны осудить тебя за обыкновенное проявление эмоций и человеческой усталости? — понимая, что бесценный родительский опыт за эти годы приобрела разом вся команда, ведь с этим большим ребёнком не так просто сладить, как хотелось бы, Антон осторожно гладил любимого по мягким, густым, чёрным, немного растрёпанным, волосам и, если б его не тошнило, попробовал бы элементарно укачать, как совсем крошечное дитя, но так рисковать пока никак не мог. Оставалось только гладить, греть и успокаивать, как только возможно. — Вот именно, тоже мне выдумал. Тебе можно плакать, тебе можно быть обычным человеком, ты и есть такой человек... И мы тоже люди, мы можем ошибаться. И я, и Дима. Я мог бы извиниться за нас обоих, но знаю тебя слишком долго. Тебе нужно услышать это от него самого, иначе любые слова будут не более, чем пустым звуком. И ты услышишь, обязательно... Сейчас, погоди минуту. — серьёзно настроенный прочистить своему партнёру мозги — с чего это он там сидит в углу автобуса и пытается слиться с пейзажем? — Матвиенко, для начала, подал голос с места, но попытавшись максимально обозначить возможные последствия отказа, прежде всего, интонацией, мог бы и громкостью, но кричать сейчас — это издеваться над Арсением, над его состоянием, а такого позволить себе не может никто из них. — Димка, приём! Ты не хочешь влиться в коллектив, сесть хоть поближе, не? — Мне и тут нормально. И к вашему шабашу я никакого отношения не имею. — недовольно пробурчав это, Позов понимал, что спорить сейчас абсолютно бесполезно, но пытался это делать из дурацкой принципиальности, пока не мог в полной мере осознать происходящее и был уверен, что ничего страшного не случилось, но уж за объяснениями в этой компании дело не встанет никогда. — Я сказал сюда подошёл, быстро. Дим, ты же знаешь, со мной спорить себе дороже, особенно сейчас. — попытки оставить голос максимально спокойным проходили не слишком успешно, но хоть громкость оставалась приемлемой, только это тоже никак не работало, всё оказалось чуть сложнее, чем думалось, и с этим тоже предстоит как-то разобраться. — Позов, ты глухой или тупой? Я может говорю не по-русски? — Матвиеныч, погоди, не надо... Возьми себе на руки это сокровище, я переговорю пойду, очень быстро. — даже не собираясь возражать, Серёжа быстро из рук в руки принял самое ценное, позволяя Шастуну подняться, и вновь обнял покрепче до ужаса напряжённого Арса. Понималось, что у Антона действительно куда более долгий и значимый опыт общения со своим лучшим другом, и достучаться у него выйдет явно лучше, мешать этому совершенно ни к чему. — Поз, можно тебя на пару слов на улицу, пока мы не поехали? — Конечно, чего ж нет. Хоть и не врубаюсь, от кого мы прятаться собрались. — и не надеясь получить на это ответ, Дима быстро поднялся с места и покинул автобус, Антон же тенью проскользнул вслед за ним с непроницаемым видом. Их не было около пяти минут, слышно не было ничего, но, всё же, первым вернулся Позов, уже не такой бойкий и самоуверенный, каким выходил, и подошёл к почти слившемуся с лучшим другом Попову, не сразу находя нужные слова. — Арсюх, извини... Я опять повёл себя как вспыльчивое мудло, не думал даже, что могу всерьёз обидеть тебя. Конечно никогда этого не хотел. И что тебе херово так не знал, уж всяко осторожней бы был. Ну что, мир? Простишь козла бестолкового, что задел так некстати и ещё больше тебя довёл? — Конечно мир... И чего уж... Я тоже иногда то ещё мудло. Притом ещё и тормознутое... — со слабой усталой улыбкой приподнимаясь от такой опоры, Арсений призывно раскрыл руки, как бы приглашая важную часть их дружного коллектива присоединиться к общей композиции, и Дима, конечно, в стороне не остался, с дружеским теплом обнимая этого хрупкого ранимого большого ребёнка, а заодно и любимого человека, тоже уже и не думавшего злиться. Не провели они и минуты в такой позиции, как вернулся Антон, тактичным покашливанием обращая на себя внимание и лишь внося ценное предложение, которое явно устроит всех, сейчас иначе быть и не может. — Ну что, можно наш шабаш поздравить с окончательным примирением? Отлично тогда, хоть до отъезда уложились. Арсюш, как ты родной? Полегче хоть немного? Так, я прекрасно знаю этот взгляд... Ненадолго расцепляемся, я сяду и вместе все обнимемся. Давайте, бегом, не тормозим! — Арс и впрямь сразу поднял на любимого усталый тусклый взгляд больного побитого щенка, и с этим невозможно было спорить, благо, в такое время команды исполнялись быстро и безропотно, так вышло и сейчас. Дима с Серёжей чуть неохотно расцепились, рядом освободилось место, куда прекрасно поместился Шастун, мигом аккуратно пристроивший на своих руках совсем уже куда-то поплывшего от такой нежности Попова, окутывая его крепкими нежными объятиями и терпким запахом табака, не мог не выкурить сигарету после такой череды непростых событий, и теперь уже обнялись все до кучи, даже прибежавшая, наконец, в гущу событий Оксана, не хотела отбиваться от коллектива, да и переживала никак не меньше остальных. Сейчас команда шоу "Импровизация" со стороны напоминала милый занимательный клубок, Арс даже ничего не видел за чужими руками, его надёжно прикрыли от окружающего мира, но главным ведь был далеко не обзор. Гораздо важнее то, что он мог чувствовать в таком коконе — поддержку, нежность, тепло и любовь, которую все эти четверо людей дарят ему щедро и безвозмездно. Негромкий гул заводящегося двигателя подсказал, что автобус тронулся, отправляясь в путь до Красноярска, и только теперь вспомнилось, что планировалось изначально, к счастью, хоть у кого-то заработала память. — Арсюш, хороший мой... А теперь попьёшь хоть немного? Милый, пожалуйста, ты же не хуже меня понимаешь, как это нужно... — особо не надеясь на положительный ответ, Антон чуть не подпрыгнул от радости, когда услышал еле заметное "угу", по интонации на грани театрального отчаяния, и, естественно, времени даром терять не собирался, да, согласие прозвучало, но кто сказал, что это не изменится буквально в ближайшие несколько минут? — Я всегда знал, что ты у меня умница... Ребята, расползлись и ищем термос! Я его на пол куда-то приткнул, осторожно, не наебнитесь! Понимая, насколько это важно, все трое мгновенно мобилизовались, через две минуты подавая столь нужный агрегат и отходя в сторону, чтобы не мешать этой чрезвычайно милой сцене. Снова присаживаясь рядом, Матвиенко, кстати, и нашедший пропажу быстрее всех, даже открутил крышку и налил в неё горячего ароматного чая, чтобы не отрывать Антона от работы поважнее, и передал всё ему в руки, так было всегда, всё было очень правильно. Зная, что лучше сейчас никто не поможет, Шаст с коротким кивком в знак благодарности взял небольшую серую крышку и осторожно, со своих рук, иначе пока бесполезно, принялся отпаивать Арса чаем, благо, никто уже и не думал сопротивляться. На, всё же, проскальзывающие робкие попытки едва не сразу отвернуться отвечая только нежными поцелуями в лоб и ласковыми поглаживаниями, Антон заставил допить всё, что было налито, и едва сдержал облегчённый выдох, когда Арс стал потихоньку засыпать на его груди, не думая и на миг разжать нежных объятий, прикрыв манящие яркие голубые глаза с милой усталой улыбкой и, главное, незаметно для себя самого. Да, банальная усталость, наконец, взяла своё, но дело ведь было не только в ней. Слишком много сил потрачено за этот день, конечно, теперь необходимо как-то их восстановить. Ещё утром предполагая подобное развитие событий, хоть и изо всех сил надеясь, что ошибается, Антон подготовился, как смог, со всей возможной ответственностью, иначе было нельзя. В термосе был заварен не простой чай, а в микроскопических пропорциях разбавленный успокоительным и снотворным. Слыша совсем близко знакомое милое сопение, Антон остановился на мысли, что всё сделал верно, чуть заметно улыбнулся, только теперь почти до конца успокаиваясь, и теперь говорил только шёпотом, ласково поглаживая любимое неуёмное чудо по спине и с концами пряча только в своих руках, разбудить никак не хотел, хоть это сейчас и было бы очень непросто, лишь позаботиться и уберечь от всего, от чего только возможно. — Всё, спит солнышко... Ну и денёк конечно вышел. — понимая, что с этим все абсолютно согласны, парень расстегнул куртку, с помощью Матвиенко стаскивая её с себя и укрывая зябко поёжившегося Арса, никак не мог позволить ему замёрзнуть, впрочем, как и оставить команду без весьма своевременных настоятельных рекомендаций. — И вот что я вам скажу. Ребят, давайте к нему чуть-чуть внимательнее относиться, хорошо? Если бы сегодня полдня не игнорировали очевидное, всего этого сейчас вообще не было бы... — Да, тупанули мы конечно синхронно... И я же видел, что Арс странный какой-то был в последнее время, чего ж мозгов то не хватило немного додумать то, что и так слишком бросалось в глаза! — как и полагается в такой ситуации лучшему другу, Серёжа загонялся космически, впрочем, как и сам Антон, как и все, кто здесь находился. Все они не проявили должной внимательности и теперь имеют то, что имеют. Ни больше и ни меньше. — И я же спрашивал его с самого утра, мы оба всё достучаться пытались, куда там... Нет, это прекрасно, когда в человеке есть загадка, но когда доходит до такого... Это уже ни в какие рамки. — ругаться на любимого глупо и бесполезно, особенно, прекрасно зная, что он из себя представляет, поэтому Шаст быстро взял себя в руки, обнял мирно спящего Арса покрепче и не смог обойтись без последнего на сегодня ценного совета, радуясь, что он пока ничего не слышит, иначе без театрального возмущения никак не обошлось бы. — Ребят, одна просьба. Простая до невозможности. В частности, Дим, к тебе. Касательно выступлений, съёмок Громкого Вопроса, особо эмоциональных вещей. Давайте дружно попробуем слишком уж на него не срываться, хорошо? Да, иногда Арс дичайше выносит мозги всем нам, да и себе самому, но он ведь не специально. Он просто такой человек, Серёжа понимает, о чём я говорю. Временами слишком уж креативный, громкий, беспокойный и, вместе с тем, очень хрупкий, очень уязвимый, как бы старательно это ни отрицал. Мы не должны его ранить, понимаете? Нам беречь его нужно, даже от него самого. Одевать, когда собирается раздетым в холод, как я и стараюсь делать. Обнимать и успокаивать, когда слишком бесится, но это уже наша с Матвиенычем работа. И если уж закосячились, извиняться по возможности быстро, пока не успел разнервничаться, пока сам себе хуже не сделал, ну не нужно ему так над собой издеваться, нельзя, понимаете? Даже если кажется, что он сам довёл, что непозволительно долго тупит — извинитесь, как видите, ничего от этого не отваливается. Вы все знаете, при всей несдержанности и невыносимости, Арс понимает, когда реально виноват, и извиниться в ответ не побоится никогда. Он только человек, как и все мы. И не всегда может быстро соображать, как бы нам этого ни хотелось в рабочих целях. Пожалуйста, давайте побережём его хоть немного. Я очень не хочу, чтобы повторилось то, что сегодня нам довелось пройти. — Да чего уж, мы тоже такого не хотим. Друг всё-таки близкий, не чужой человек. Но такую херню немыслимую иногда выдаёт в важные моменты, так тупит, ну невозможно... — заново прокручивая в памяти последние фразы лучшего друга и тяжко выдыхая, Позов осознавал, что не согласиться невозможно, поэтому постарался взять себя в руки и говорить спокойнее, на удивление, вышло почти идеально. — Да, Тох, ты прав, я понимаю. Хорошо, обещаю постараться не срываться на нашем общем достоянии. Да и, боюсь, выбора у меня всё равно нет. Мне всё больше кажется, что вы оба меня сожрёте просто, если ещё раз наш граф распсихуется или расстроится из-за меня. После таких теорий в автобусе на несколько секунд зависла непроницаемая тишина, но после все не спящие разразились тихим смехом, окончательно успокаиваясь и так сбрасывая остатки напряжения и тревоги. За этот непростой день вся команда здорово вымоталась, всем требовался отдых и, руководствуясь этим, ребята равномерно расселись по автобусу, занимая максимально удобные позиции, а Антон нежно поцеловал любимого в макушку, откинулся на кресло и прикрыл глаза, не думая и на миг разжимать руки, отпускать самое ценное никак нельзя, этому опыт научил железно. Что бы ни происходило между ними, с чем бы ни довелось столкнуться, они всегда были и будут настоящей командой. И команда эта справится со всем, что только может выпасть, если будут следовать совсем не сложным правилам и элементарно заботиться друг о друге. Эмоции всегда могут неожиданно взять власть над разумом, но, может, будет легче их контролировать, зная, что так можно хоть немного уберечь всем им важного человека...