Одна маленькая, но гордая птичка...

Некий год эпохи Тайсё, гора Фуджикасане Сегодняшний день поистине особый для меня. Именно сегодня, по окончании Последнего отбора, мне посчастливится стать касуйгарасу — спутником молодого истребителя демонов. Подумать только, какая честь! Смею заметить, что я, Уко́ги из древнего рода Passer rutilans, единственный, кому удалось выдержать экзамен на сию почётную должность. Да-да, господа, вы не ослышались. Испокон веков касуйгарасу по традиции становились вороны (ах, эти задаваки!), но новый глава, храни Ками его душу, провозгласил иное. Отныне сопровождать мечников-истребителей и доставлять им новости может любая птица, успешно прошедшая экзамен. И ваш покорный слуга является единственным и неповторимым воробьём уз! Каков же он, мечник, которому стану я компаньоном? Уж ничуть не сомневаюсь, что им окажется самый смелый, сильный, честный и преданный своему делу юноша… или девушка. Что ж, Укоги, тебе следует не ударить в грязь клювом, ибо нужно соответствовать своему мечнику во всём. О, как много времени… Вороны расшумелись! Итак, господа, засим оставляю вас и отправляюсь на распределение. Вечер того же дня Не суди, да не судим будешь. Не так, ох, не так представлял я себе первую встречу со своим мечником… Юнец воскликнул: «Разве это не воробей?», да таким тоном, будто воробей вовсе не птица, а какая-то трусливая букашка. Что ж, юный Агацума, не изволь гневаться, коли я тебе тоже буду всю правду в лицо чирикать. Ворона юной Канао пыталась убедить меня, что не стоит делать поспешных выводов, однако это пустое. Поглядим же, что принесёт нам первое совместное испытание… Неделю спустя «Да я понял! Пожалуйста, пожалуйста, замолчи уже!» «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Выходи за меня! Я могу умереть в любой момент!» Всевеликий и всемудрый Ками, пожалуйста, роди меня обратно! Ваш покорный слуга Укоги из рода Passer rutilans отныне не может более выносить эти бесславные вопли! Ками, прошу, пожалуйста, пусть этого беднягу загрызёт демон… Неужели я многого прошу? Юный Агацума всю неделю исправно позорил честь древнего ремесла мечников-истребителей. Ведь истинный мечник отрешается от мирского и посвящает свою жизнь истовой борьбе с кровожадными отродьями. А юный Агацума всю неделю только и делал, что… искал себе невесту! Мыслимое ли дело! Исходил вдоль и поперёк все деревни в округе, приставая как банный лист к юным девушкам, умоляя, а порой и требуя стать его женой. Какой позор… Позор на мои перья! Глаза бы мои этого не видели. Я быстро прощебетал этому невыносимому юнцу задание от главы и спешно отбыл в поместье госпожи Кочо, дабы не сойти с ума от зрелища, коим являлся заплаканный Зеницу Агацума. И вот, неужели, в самом деле! Мы повстречали знакомое лицо! Юный мечник Камадо и его ворон господин Матсуэмон повстречались нам по пути на юго-юго-восток. О, юный Камадо, молю вас, выслушайте! — Ты что тут посреди дороги вытворяешь?! — что есть мочи крикнул Танджиро, хватая Зеницу за ворот хаори, — Разве не видишь, как ей неловко? Танджиро кивнул на раскрасневшуюся от стыда девушку и снова напустился на зарёванного Агацуму: — И воробушку за тебя стыдно! Укоги согласно чирикнул. — А ты чего встрял? — сквозь рыдания завопил Зеницу, сердце его разрывалось от вида удаляющейся девушки. — Тебе какое дело? Танджиро смерил его нечитаемым взглядом и промолчал. — Это что за рожа? — продолжал вопить Зеницу, — Почему ты смотришь на меня, будто я не человек? Но Танджиро вконец потерял дар речи, созерцая Зеницу во всей истерической красе. — …запомни, я очень-очень слабый! Так что прикрывай меня, пока я, наконец, не женюсь! Укоги покраснел бы от таких речей, если б только мог. Слава Ками, что птицы краснеть не могут. Танджиро и Укоги слушали душераздирающую историю несчастного Зеницу Агацумы, чей жизненный путь совершил крутой вираж, и беднягу занесло в мечники. Укоги мысленно сокрушался, что демон не слопал Зеницу раньше, иначе не пришлось бы мучаться от стыда перед другим юным мечником. — Увы мне, господин Матсуэмон, — сокрушённо чирикал Укоги, — видимо столь грешны были мои предки, что мне достался такой мечник. — Не стоит столь мрачно судить, господин Укоги, — басовито ответил ворон, — мой мечник, к примеру, слишком уж добросердечен. Насилу научился демонов убивать. А то, глядишь, собирал бы их в корзинку, как бездомных котят. Ваш Агацума ещё проявит себя, вот увидите. Укоги склонил голову в задумчивости. Он, в отличие от ворона, не был таким оптимистом. Тот же день, несколько часов спустя Отныне я могу делать лишь краткие путевые записи, поскольку мы отправляемся на задание. Юный Агацума, пощади Ками его душу, вогнал меня в пучины стыда перед юным Камадо. И лишь небольшой кусочек вкуснейшего онигири, столь любезно вручённый юным Камадо, смог скрасить мой настрой. Мы вошли в лес, следуя чуткому нюху юного мечника, и юный Агацума снова разнылся… Ох, кажется кому-то нужна помощь! В чаще скрывался странный дом, а подле него юноши обнаружили испуганных детей. Юный Камадо любезно попросил меня утешить детей, и я с радостью согласился. Согласен на что угодно, лишь бы не слушать более нытьё юного Агацумы! О, Ками… нам пришлось войти в зловещий дом ради спасения брата этих детей. И юный Агацума снова за своё! Пожалуй, мне стоит убраться подальше… Что там юный Камадо говорил о коробке, которую он оставил на улице? В ней что-то важное? Отлично, из меня как раз выйдет превосходный сторож. А вы, господа, уж сами разбирайтесь. «Эй, ты! Вставай! Слышь?» Зеницу упорно сжимал в объятиях деревянный ящик, стоически снося богатырские пинки и не произнося ни звука. Напустившийся на него дикарь в кабаньей маске разошёлся ещё пуще: — Доставай свою катану и дерись со мной, слизняк бесхребетный! Заметив ошарашенного этой картиной Танджиро, Зеницу с трудом выдавил разбитыми губами: — Танджиро… Я смог… Смог защитить её! Ты же говорил, что она тебе дороже всего на свете… Укоги тихо созерцал происходящее, сидя на низкой ветке. Невероятно… Юный Агацума, уже будучи на последнем издыхании, защищал деревянный ящик как некую драгоценность. Крохотное воробьиное сердце застучало быстрее… Юный Агацума ещё тогда сказал, очень тихо, думая, что никому не слышно, что от Танджиро исходит такой добрый звук, хоть плачь. И Укоги, глядя на то, как покрытый ссадинами и кровоподтёками Зеницу, всем своим дрожащим тельцем заслоняет коробку от атак дикаря, мысленно подправил его. «Прав ты, юный Агацума, да не совсем. В тебе тоже немало доброты таится. Только вот ты слишком боишься самого себя, вот и плачешь вечно». Добро ведь оно какое? Добро должно быть с кулаками. Ну, или как Танджиро — с крепким лбом. Вечер того же дня Господин Матсуэмон привёл юных мечников в дом с гербом глицинии. Тут их ждал и стол, и кров. Однако… Они и дикаря с собой прихватили? О, Ками, мои муки не окончены на этом?! Так, Укоги, не время предаваться отчаянию! Сейчас ты отведаешь вкусного зерна и чистой водицы, выспишься от души… И это поможет тебе стоически перенести новый день. А за ним ещё один, и ещё один… О, Ками, этот лесной кабан снова вопит! О нет, что он сейчас сказал? Как он смел изъявить намерение зажарить господина Матсуэмона? О, юный Агацума, спрячусь-ка я в складках твоего хаори, чай не настигнет меня злая участь быть съеденным этим душегубом! Спустя пару недель Мы с господином Матсуэмоном вынуждены вернуться в дом с гербом глицинии, дабы сообщить юным мечникам о новом задании. Одному Ками ведомо, что на сей раз поджидает их там… на горе Натагумо. Я уж надеялся под шумок испариться и улететь в поместье Бабочки, но господин Матсуэмон уговорил меня остаться. Что ж… Чуют мои пёрышки, добром это не кончится, ох, не кончится! «Как же так… Бросили соратника», — удручённо размышлял Зеницу, свернувшись клубочком посреди тропинки. — «Прямо на дороге, одного…» — Негодяи такие, рванули прямо в чащу этого жуткого леса, — в сердцах бормотал Зеницу, — они хоть понимают, каково мне сейчас? Вдруг откуда-то справа послышалось до боли знакомое чириканье: — Сидя тут, делу не поможешь. Нужно спешить друзьям на выручку! Зеницу повернул голову и встретился взглядом с Укоги, тот заинтересованно сверлил юношу своими глазками-бусинками. — Везёт тебе… Никаких забот. Ты ведь ничегошеньки о жизни людей не знаешь! Запись оставлена в спешке на листке какого-то дерева Это как это так?! Извольте!!! Сейчас я тебе, бестолочь, покажу! Ущипну так, чтоб ты в полной мере познал на себе гнев господина Укоги! На, получай, негодяй! — Ай-яй-яй-яй! По всей округе разнёсся поистине душераздирающий вопль. — Да разве ты милый воробей?! Вот ни капельки это не мило! — тотчас раскричался Зеницу, потрясая больной рукой. Укоги гневно чирикал и что есть мочи хлопал в воздухе крохотными крылышками, нахохлившись грозно. — Вот Незуко и правда милая, ну и ладно, что демон… А ты вот бешеный воробей! В ответ на такие речи Укоги и вовсе отвернулся, едва не лопаясь от ярости. Воробушек явно был уязвлён до глубины своей птичьей души. «Какая тебе Незуко? Научись хотя бы себя в руках держать!» Полчаса спустя — …куда же вы пропа-а-али? Прости-и-ите меня-а-а-а! — надрывно стенал Зеницу, умостившись под сосной и утирая слёзы рукавом. Укоги предприимчиво вспорхнул на ветку и оттуда укоризненно качал головой, размышляя с досадой: «Вот же навязался на мою голову… О, Ками, дай мне терпения, молю! Мне, маленькой пичужке, страшно ничуть не меньше, но я же не вою! А этот… Да меня ж вороны засмеют! Вот стыд-то». Зеницу как-то особенно жалобно всхлипнул, и маленькое сердечко воробья ёкнуло. «Да что ты будешь с тобой делать», — мысленно проворчал он, — «Если мы сейчас отсюда не выберемся, то конец наступит даже раньше, чем этот чудик ожидает». Щёлкнув клювом и взъерошив пёрышки, Укоги спикировал прямиком на макушку зарёванного Зеницу. — Чунтаро-о-о! Ты прилете-е-ел!!! Укоги уже сотню раз пожалел, что решил показаться на глаза этому недотёпе. Тот мигом схватил его загребущими ручищами и принялся причитать, величая «милашкой». Бр-р-р, что он себе позволяет вообще? — Я горько заблуждался! Ну, пошли искать мою милую Незуко вместе! И под страдальческие вопли воробья и радостные рыдания Агацумы они побрели куда-то вглубь леса. Как оказалось, в липкие объятия самой настоящей опасности. Путевой дневник. Записано на кусочке коры Мои силы на исходе. Юный Агацума невыносим ещё более, чем когда-либо. Да как такое вообще возможно? Однако же этот паренёк не перестаёт удивлять. Одно хорошо: я могу немного поберечь силы и прокатиться верхом, сидя на его макушке. Она мягкая, тёплая и пахнет какими-то цветами. Ну, хоть что-то в этой жизни должно быть хорошее? А ведь я мог бы малодушно покинуть его здесь, в этой чаще, бросить юнца на растерзание диким зверям и чудовищным демонам… Но… Видимо на моём роду действительно висит какой-то неискуплённый грех, раз я с завидным постоянством тянусь помогать этому чудаку. Вера в людей умирает последней. Путевой дневник. Продолжение Неужели мне передаётся волнение Зеницу? Нет-нет-нет, так не пойдёт! Фу-у-у, действительно, вынужден с ним согласиться — запах здесь премерзкий! Ох, святые воробушки, а это что за…?! На этом запись обрывается… — Знаешь, с такими как ты, мне говорить не о чем! — рявкнул Зеницу, зыркнув на паука-демона, всё тело до костей пробрала дрожь такой силы, что Укоги не выдержал и вспорхнул с его плеча. «Ну уж нет», — думал он, улетая, — «Жизнь мне дороже…» Следом мчался Зеницу, размахивая руками и вопя во всю глотку. А здоровенный паук с человечьей головой лишь едко усмехался, свесившись вниз головой. Путевой дневник. Небрежная запись на древесном листке О, Ками! Что за день, что за день! Ещё эти пауки! Стыдно признаться, но я чертовски их боюсь… Хотя, кажется, воробьи их интересуют мало… Но чем демон не шутит?! С юным Агацумой происходит странное. Он упал с дерева, и… вдруг словно отключился. Перестал реветь и стенать, весь подобрался и… Что это? Неужели? Нет-нет! Невероятно… Не верится, но, кажется, это сущая правда — наш юный Агацума и в самом деле сражается! Да, прямо сейчас он пребывает в каком-то странном трансе, но как умело и ловко он уклоняется от атак. Он сейчас будто разящий меч, вот-вот нанесёт удар в цель. Он готовится к наступлению… Невозможно! Ох, аж пёрышки дыбом встали! Юный Агацума… Ох, нет, пауки набросились на него, облепили с ног до головы, ему точно не вырваться из их цепких лап! Но… О, Ками, прошу, пусть я окажусь неправ! Воздух заискрил, и паучий кокон пронзила серебряная вспышка. Зеницу ударил паука шестикратным громовым раскатом. Казалось, что пошатнулась земля, воздух вскипел, а голова демона отделилась от тела навсегда. Тельце Зеницу, снова показавшееся Укоги таким хрупким, упало на крышу ветхого сарая. «Мне снится сладкий сон. До боли приятный сон… Я такой сильный, сильнее кого-либо. И помогаю всем слабым и нуждающимся… Но больше я не… не могу…» — Эй, юный Зеницу! — Ч-чунтаро? — выдавил Агацума. — Крепись, не умирай! В крохотных глазах блеснуло что-то, и Зеницу едва не поверил в то, что его строптивый воробей по нему скорбит. Воробушек пискнул, взмахнул крыльями и резко взметнулся ввысь, быстро удаляясь прочь. Зеницу прикрыл глаза и сделал первый пробный вдох. Ещё можно что-то сделать… Нужно крепиться. Обязательно!

***

Голос дедушки звучит как наяву. «Не смей сдаваться! Не смей сдаваться!» Но всё тело словно уже не принадлежит ему: оно парализовано ядом, который минута за минутой подбирается к сердцу, стремясь подчинить Зеницу полностью. Подчинить, лишить воли и разума, превратить в паука. Тяжёлые, налитые свинцом веки, неохотно поднимаются, взгляд с трудом цепляется за реальность. Хрупкая бабочка скользит по воздуху, рассыпая крупицы нежной пыльцы… Постойте, но откуда здесь, в мрачном лесу среди логова пауков эта бабочка? — Ау-у? Ау-у? Чей-то голос звенит колокольчиком, звук тонко вливается прямо в уши. — Ты там как, живой? Это вовсе не бабочка, а прекрасная девушка, словно сотканная из лунного света. Зеницу прикрывает усталые глаза… Какой сладкий сон. Это всего лишь сон… Путевой дневник. Записано на обрывке кимоно У-ф-ф, успел! Слава Ками, успел! Госпожа Шинобу прибыла как раз вовремя. Ну же, госпожа Шинобу, поспешите! Юный Зеницу нуждается в вас как никто иной. Прошу вас, не дайте этому смелому мальчику безвременно погибнуть… Ох, да что же это? Почему так щиплет глаза? — Ну-ну, малыш, не нужно плакать, — ласково заметила Шинобу, поглаживая Укоги по шейке, — Твой юный товарищ очень хорошо постарался. Он замедлил действие яда силой дыхания. Молодец! У тебя достойный мечник подрастает. Укоги сдавленно чирикнул то ли от гордости, то ли от смущения. Ох, госпожа Шинобу, скажете тоже! Спустя пару часов — Так, вроде бы всё! — молвил один из лекарей, помощников госпожи Кочо, и наклеил на кокон из бинтов записку «Лечение завершено». Укоги чирикнул неожиданно умиротворённо. Зеницу поморщился и пробормотал: — Обмотали с ног до головы… Как мумию. Укоги снова подал голос, теперь он звучал восторженно. Зеницу оторвался от созерцания снующих повсюду помощников девушки-бабочки и поражённо уставился вдаль: над кронами вековых сосен занимался розовый рассвет, озаряя ласковым светом неприступные и мрачные деревья. Поместье Бабочки Какая благодать! Неужели мы действительно покинули этот жуткий лес? Ох, и натерпелся я страху, скажу прямо! Купаясь в фонтане, нашёл у себя несколько седых пёрышек, кошма-а-р! Знал же, не доведёт до добра юный Агацума, ой не доведёт… Кстати, как он там? Что-то давно я этого крикуна не видел. Даже расслабился немного. А вдруг яд таки взял над ним верх? И мне назначат нового мечника?.. Что-о-о? Вот ещё, бабочек слушать! Какая-то нахальная бабочка, вы только подумайте, принялась меня убеждать, что я к нему несправедливо жесток. Ха! Да если б этому насекомому довелось хотя бы день с ним бок о бок провести, вот тогда бы она иначе запела! И всё же, на душе как-то неспокойно. Пожалуй, и правда слетаю проверю. Лазарет — Пять раз? Пять раз?! Да я после него даже есть не могу! Оно жутко горькое! — голосил Зеницу на всю палату, а Киё оставалось только беспомощно созерцать его истерику. — А что будет с моими руками и ногами, а? «Опять он шумит», — сердито пробормотала Аой, входя в лазарет. — «Сестёр распугал, болван этакий! Ну, я его сейчас!» — Сколько раз мне вам объяснять? — напустилась она за обливающегося слезами Зеницу, — Не успокоитесь, к кровати привяжу! Зеницу стучал зубами и крупно трясся всем телом то ли от страха перед угрозой, то ли просто по привычке. Укоги присел на подоконник и с укоризной покачал круглой головёнкой. «Мда… Манерам не обучен вовсе. Срамота да и только! Даже юный Камадо терпеливо сносит все лишения…» На соседней койке кто-то тяжко вздохнул, и снова всё смолкло. Укоги и все остальные обернулись на звук. «Даже кабан, и тот притих… И куда в юного Агацуму столько слёз помещается?» Укоги покрутил хвостом и шустро поднялся в воздух. Он незаметно покинул палату, всем видом показывая, что не желает более ни минуты позориться, находясь рядом с зарёванным Зеницу. Дневник Укоги. Страница номер… Вот уже вторая неделя нашего пребывания в поместье госпожи Шинобу подходит к концу. Госпожа, да храни её Ками, самолично организовала тренировки, благодаря коим юные мечники начнут возвращаться в форму. Только, как говорится, не в коня корм… Юный Камадо демонстрирует чудеса упорства и выдержки. Какая сила воли! Как стойко он противостоит брошенному вызову! Поразительно… И вновь вспоминаю речи юного Агацумы… «Ты ведь ничегошеньки о жизни людей не знаешь!» Глупый юнец! То-то ты у нас мудрецом заделался… Вот бы клюнуть тебя хорошенько в темечко, чтоб умишка-то прибавилось! «Прилежно заниматься — это не моё. А трудиться день за днём я люблю ещё меньше» Надо же, что я слышу? Ишь, лежебоки, всё сопят и сопят вдвоём с кабаном, нет, чтобы с юного Камадо пример брать! Вот я тебе…! — А ну-ка, хватит лентяйничать! — Чунтаро! — удивлённо молвил Зеницу, подставляя руку. На неё мягко опустился воробушек и тут же больно сжал когтистыми лапками по-прежнему короткую ручонку Агацумы. — Может, дело в том, что Танджиро нас так обогнал? — Ха, ну конечно… Ищи давай отговорки своей лени! — Когда он так вежливо всё объясняет, я ничего не понимаю, — виновато сообщил Зеницу. Укоги сердито чирикнул. — Думаю, мы с Иноске совершенно безнадёжны… — Вот именно! Зеницу распахнул глаза от удивления: — Ты чего, сейчас согласился?! Это уж слишком, знаешь ли! Укоги укоризненно молчал, а Зеницу продолжал: — Мог бы сказать хотя бы: «Ты тоже стараешься как умеешь…» — Значит, плохо ты стараешься! — Надо лучше стараться? — изумлённо выдохнул Агацума. — А-ах, но что поделать… Укоги взъерошил перья на голове и кивнул в сторону тумбочки, на которой остывал позабытый лечебный эликсир. Зеницу аж передёрнуло от одного его вида, но он всё же, скрипнув зубами, взял кружку в руки и сделал щедрый глоток. — Во-о-о-т! Можешь ведь, когда хочешь! — пропищал Укоги, переминаясь на плече Зеницу. Тот в ответ состроил страдальческую гримасу, глотая горькое пойло. Рядом скрипнула койка. Зеницу с Укоги разом повернули головы. Иноске вскочил как на пожар и, засопев, рыкнул: — Пошли, Моницу! «Ага, значит, кабан тоже проникся нашим разговором», — довольно подумал Укоги, летя следом за мечниками. Парни спешили в тренировочный зал, а воздух вокруг них аж искрил от исходившей от них решимости. Дневник Укоги. Хроники тренировок Я уже говорил вам, что госпожа Шинобу суть явление невероятное? Так вот, позвольте повториться. Госпожа Шинобу — средоточие неземного терпения и обаяния. Ах! Есть чему у неё поучиться. Недаром говорят «доброе слово и кошке приятно», а коли похвалить юного Агацуму… Оказалось, он горы может свернуть! Храни Ками вас, госпожа Шинобу! Всё же мне до вашей кротости и мудрости расти и расти… Каждый божий день под сенью глициний я созерцаю, как юные мечники тренируются. Что за зрелище, скажу я вам! Оно поистине достойно кисти придворного живописца… Коли умел бы я обращаться с кистью и тушью, то явил бы вашему взору сию несравненную картину. Всего неделя миновала, а прыти в юных мечниках лишь прибавилось! Запись на маленьком обрывке шёлка Мудр тот, кто не боится признать своих ошибок. Вот и я, Укоги из древнего уважаемого рода Passer rutilans, вынужден повиниться перед тобой, читатель. Ибо троица юных мечников открыла мне глаза на простую истину. Неважно кто ты, важна лишь сила твоего стремления. Даже крохотная пичужка способна стать касуйгарасу, даже трусишка способен совершить подвиг. Я смотрю вслед уходящим истребителям и преисполняюсь новым чувством — гордостью. Впереди у них не одна кровавая битва, не одну голову демона снесут с плеч их славные мечи, не одну потерю запишут они на свой счёт… Но не ярость, а зов долга поведёт их за собой. И не свернут они со своего пути, и в самом слабом пробудится сила. Засим ваш покорный слуга завершает свои записки. Юного Агацуму и его друзей ожидает новое задание в далёких землях. А я, Укоги по прозванию Чунтаро, пожалуй, останусь здесь, ждать его с победой над главным врагом, имя коему — страх.