«Пожалуйста, просто закрой глаза.»
Эта фраза открыла многое...
***
— Я снова допустил какую-то ошибку… Экран планшета гаснет из-за долгого бездействия Никиты, оставляя его в полутьме старой комнаты. Время за полночь. Хижина Флораса, в которой ещё чувствовался гадкий дух убитых мародёров… единственное и последнее место, где можно сделать паузу и обдумать дальнейший план. Протезник устало сгорбил плечи, положив гаджет на колени. План… Пока остальные ребята спят за тонкими стенами, не подозревая о завтрашнем дне… необходимо проверить заготовки, прибор, планшет… и просто собраться с силами. Прыжок в неизвестность был страшен как никогда, ведь больше от мужчины ничего не будет зависеть. Отправляет совершенно неопытных подростков в новый чужой мир сталкиваться с новыми опасностями и новыми людьми… не уверенный даже в том, смогут ли они проделать оставшийся путь живыми. Можно ли это решение считать хотя бы чуть-чуть справедливым? Конечно нет. И даже в заготовленом сценарии он допустил какую-то ошибку… На протяжении нескольких часов Никита непрерывно листал уже изученные статьи об аварии в РША, открывал собственные видео, позже предназначенные для Паши, находил какие-то отрывки в интернете. Полностью потерял ощущения времени, уставившись в мерцающий дисплей. Что-то пошло не так. Следуя заготовленному для ребят плану, проводник оступился… слишком поздно осознав это. Прямо перед последним прыжком. Часы ускользали. Нужно снова всё изучить и проверить. Необходимо. Протезник проводит указательным пальцем по экрану блокировки. На открывшейся вкладке осталась какая-то статья, в текст которой мужчина вновь старается вчитаться. Calvert Cliffs… РША… август… взрыв… Клэр Мэттисон… вся информация вновь сливается в один единый поток, что пытается переварить разум двойника. Нельзя останавливаться. Просто нельзя. — Ты чего не спишь? Приглушенный голос Павла заставил невольно вздрогнуть от неожиданности. Никита тут же отрывается от планшета, щурясь в темноту. Не сразу, но он заметил блёклые очертания юноши, что стоял в проёме двери. Светлые короткие волосы растрёпаны: видимо, пару минут назад оторвался от подушки, ещё не проснулся. Опёршись плечом о деревянный косяк, парень вопросительно смотрел на протезника. — Не спится. Разбудил? — Вроде того, — подавив зевок, тихо произнёс Вершинин, — бормочешь что-то уже битый час. Беспокойно стало. Встал проверить, всё ли у тебя в порядке. — Извини, — мужчина выпрямился, чувствуя, как ноют затёкшие от долгого сидения мышцы, — Да, всё в порядке. Я просто… — Я вижу, — Павел бросил недовольный взгляд на планшет, — долго так сидеть будешь? Может, всё-таки отложишь свои «дела» на завтра и ляжешь спать? — Не могу. — Почему? — Просто не могу, — устало обронил Никита, — не задавай вопросов, пожалуйста. Иди, поспи ещё пару часов. Не хочу, чтобы ты клевал носом утром. И снова всё внимание в планшет, показывая, что разговор окончен. Сейчас мужчине необходимо сосредоточиться на проблеме самостоятельно. Присутствие юноши только тормозит её изучение. Тому ещё только предстоит разгребать грядущие трудности. Пускай отдохнёт перед этим. — Блядские мародеры… — выругался протезник еле слышно, — их появление не входило в планы. Кажется, я упустил какую-то деталь. Потерял что-то важное… — Никит, ты себя скоро потеряешь, если продолжишь изучать всю эту ересь. — недовольно буркнул Павел, запустив пальцы в свою шевелюру. Постепенно глаза привыкли к полумраку, позволяя, наконец, рассмотреть сидящего на кровати проводника. Сгорбленный, вялый, отчаянно борется со сном, но продолжает жечь глаза в планшете… не самое приятное зрелище. — Ты ещё не ушёл? — И не собирался, — Вершинин переступает порог комнаты, подходит к кровати и присаживается рядом, стараясь не обращать внимания на кусающие пружины, — уж кому точно стоит отдохнуть — это тебе. — Паш, я… — Послушай меня хотя бы раз, — беззлобно произнёс парень, не желая слушать чужих отговорок, — сегодня ты позаботился о наших жизнях. Теперь пора бы и мне подумать о твоём здоровье. Повисает молчание. Долгая напряжённая тишина, от которой ещё немного и полетят искры напряжения. Юноша выжидающе сверлит мужчину взглядом, не давая ему возможности вернуться в «работу». Безусловно, его упрямству можно позавидовать… однако и решительный Павел был не промах. Протезник отрицает, но ему необходима помощь. — Да убери ты этот планшет, — увидев, что Никита вновь потянулся к гаджету, не принимая слова всерьёз, Вершинин перехватывает его руку и убирает в сторону, — забудь о нём на пару минут и просто посмотри на меня. Мужчина резко отдёргивает руку, недовольно хмурясь. В груди медленно разгорается возмущение, готовое выплеснуться на юношу в виде грубого ответа или желания вытолкнуть его прямо из комнаты. Как же это всё невовремя. Он должен сидеть и караулить ситуацию, а не отвлекаться на какие-то бессмысленные разговоры. — Что ж, добровольно, я вижу, ты спать не ляжешь, — уверенно усмехнулся Павел, стараясь не обращать внимания на напряжение проводника, — тогда… может, попробуем что-нибудь другое? — Например, ты сейчас отвалишь от меня и пойдёшь спать. — Кроме этого. — Серьёзно, отъебись, а. Пока я тебя отсюда не выпроводил. Парень закатывает глаза. Злится. Стискивает зубы, но старается говорить спокойно. Избегание проблемы — не решение. — Давай хотя бы попробуем. Послать можешь позже, если не сработает. Никита испускает глубокий вздох, демонстрируя своё вымученное одолжение, но всё же медленно кивает в знак согласия. — Пробуй. Всё равно ничего не выйдет. — Хорошо, — Вершинин оказывается за спиной своего двойника, ладони ложатся на чужие сгорбленные плечи, — закрой глаза, пожалуйста… Тот оглядывается на парня, невесело усмехнувшись. Начало уже не впечатляет. Или он надеется на настолько лёгкий путь, просто уложив проводника в кровать? Забавно. Наивно. Глупо. — Зачем? Колыбельную мне петь будешь? — Нет, — губы Павла растянулись в улыбке от услышанного, — хотя, если это поможет тебе уснуть, я всегда готов, ха-ха. Сейчас я хочу, чтобы ты просто... поразмышлял. — Поразмышлял?.. — будто выплюнув слово, с отвращением переспросил двойник, — Смеёшься что ли? Это не сработает. Ты бы ещё овец, блять, считать предложил, Паш. Если ничего умнее придумать не смог — уходи. Я лучше продолжу сверять информацию. Ничего рассказывать о себе я всё равно не стану. — Я же сказал, давай попробуем. Вопросы будут не о тебе, а о твоих мыслях. — Не пробовал, потому что это бред сивой кобылы. Бессмысленная хрень. — Никита. Один раз. Юноша переносит свои ладони на глаза протезника, осторожно закрывая его уставшие веки. Мужчина ещё какое-то время сопротивлялся, пытаясь отстраниться, изредка ворчал и называл тупостью всё происходящее, но в итоге сдался, попытавшись не без труда расслабиться. Пусть Павел и был его «аналогом» — Никита ни за что бы не догадался, что парень додумается до такой странной абсурдной мысли. Подобное ожидаешь услышать от Анны, когда та предлагает разговоры по душам, поддержку, но никак не от него. — Теперь расслабься и просто слушай меня. Двойник саркастично фыркает. — А у меня есть выбор? — Не ворчи. Слушай, что я говорю, — Вершинин наклоняется к уху протезника, обдавая его горячим дыханием, — и постарайся сосредоточиться. Наступает тишина. Наконец-то нужная для задумки атмосфера. — Я буду задавать вопросы, а ты на них отвечаешь ассоциацией, которая придёт тебе в голову. Просто то, о чём ты мгновенно подумаешь. — Начинай давай. Я понял. Паша пару секунд медлит, словно в последний момент засомневавшись в правильности своего предложения, однако, собравшись с духом, всё же задаёт свой первый вопрос: — Итак… как бы ты описал свою жизнь сейчас? — В смысле? Кажется, промах. Сразу не втянулся. Значит придётся повозиться дольше, чем планировалось. Остатки сна уже как рукой сняло. — Что ты чувствуешь на данный момент времени? Как бы ты описал свою жизнь? — На данный момент жизни меня напрягает один мальчишка, который задаёт тупые вопросы, — злобно буркнул Никита, попытавшись убрать ладони Павла от своего лица, — что это за херня вообще. Юноша цокает губами. Да что ж ты будешь делать… с таким настроем точно ничего не выйдет. — Я хочу, чтобы ты отвлёкся от всех этих формул и статей и дал себе возможность разобраться в своих собственных мыслях, — снова пытается положить ладони на чужие глаза, — не о том, что предстоит сделать, а что есть сейчас. Понять, что именно тебя волнует. — Сейчас меня волнует только Чернобыль и то, как нужно всё исправить. — Да забудь ты о Чернобыле. Я о тебе, блять, говорю. — О себе мне сказать нечего. Я лишь человек, который должен помочь вам дойти до конечной точки. — Потому что ты не хочешь. Скрываешься. — Да. Не хочу. И есть что скрывать. — Давай серьёзно, а, — устало вздохнул парень, не желая вступать в очередной бессмысленный спор, — я ж не спрашиваю о чём-то личном. Можешь скрывать что угодно. В ответ снова неопределённое молчание. — Никит, я просто хочу послушать, как же ты представляешь мир вокруг себя, — немного подумав, миролюбиво прошептал Вершинин, — Так я начну лучше тебя понимать. А то… ты о нас знаешь всё, а мы о тебе — ничего. — Ты бы и не захотел ничего обо мне знать, — неопределённо ответил мужчина, — потому что… есть вещи, правда о которых всё разрушит. Пожалуйста, просто не лезь в мою голову… — Давай всё же попробуем ещё раз? — с надеждой сказал парень, — Я уверен, что тебе это сейчас нужно. Хватит говорить загадками и просто плыви по течению. Без Чернобыля, без Костенко и Клэр, без прибора, без Сорокина. Откроешь много нового. — Сомневаюсь. Это всё прочно засело в мою голову. Ладно... давай. — Ещё раз. Как бы ты описал свою жизнь сейчас? Что ты чувствуешь? — Хм. Я думаю, что-… — Нет. Не думай! — тут же оборвал его Вершинин, — Говори то, что ощущаешь сейчас. Неважно, насколько ассоциация странная. Она должна быть твоей, а не здравого смысла. — Блять, как же ты любишь всё усложнять, Паш, — слегка раздражённо дёрнулся протезник, — ладно. М-м… сейчас я ощущаю себя как… в бескрайнем океане. — Интересно. Попробуй описать воду в этом месте. Какая она, если б ты там оказался? Океан… рад тебе? Или ты для него неприятный гость? — М-м… наверно, нежно-голубая… тёплая… чистая, спокойная… бережно относится к моей жизни. Я будто хрупкая вещь, что угодила в глубокую воду. — Ты плывёшь сам или находишься на лодке? — На лодке. Я не смогу долго плыть собственными силами, — поджал губы, размышляя, — Рядом нет берегов, чтобы я мог куда-то добраться. А лодка… средняя такая… белого цвета, с золотистым обрамлением… не лайнер, но вполне надёжно. — Может, стоит погода какая-то необычная? — Пасмурно. Но я был бы рад бросить вызов неожиданному бедствию. Даже если поднимется ураган или цунами… как бы пугающе это б ни звучало. Я хочу проверить себя на прочность. — Ты выстоишь? Значит, ты на этой лодке один? Рядом никого нет? — Да. Один. В самостоятельном плавании вроде как. Решил «бороздить» просторы в одиночестве. И рад этому. Соврал. Проклятая ложь, сочащаяся из каждого этого долбанного ответа, невольно передёргивает самого Никиту. Этот яд, будто укус реальной злобной гадюки, пропитывается под кожу, оголяя нервы. Он только что ушёл от ответа, зарывшись в песок будто страус, не желая объяснять свои истинные ассоциации, что сейчас были в мыслях:«Тёмная, почти чёрная, пенящаяся вода охватывает дрожащее от страха тело, парализует жутким холодом, не даёт возможности пошевелиться. Бурные волны с рёвом обрушиваются на потерянного измученного протезника, норовя буквально разбить его в кровь о ближайшие острые камни, запросто похоронить в своих страшных глубинах. Тёмных и бекрайних. Утащить вниз и не позволить всплыть. Вода… вода… вода… нет ничего вокруг… некого позвать на помощь… в ушах стоит страшный шум, перебиваемый ударами волн… он просто умирает один. В ужасе. В одиночестве. Без надежды на спасение. Лёгкие обжигают порывы холодного ветра, в них постепенно забивается вода… тело тяжелеет с каждой секундой, не способное удержать душу. Тонет… глупо надеяться, что бедняга выкарабкается самостоятельно… Последний вдох и… темнота сгущается перед глазами. Идёт ко дну… а затем… в воде остаётся лишь бездыханный труп.»
«Я не скажу, что я увидел на самом деле, Паш. Никогда. Мне страшно признаться в этом даже самому себе, чего уж говорить о других… вся моя жизнь сейчас — круговорот опасных событий, что при любом исходе приведут к моей смерти. Мне не к чему стремиться, не к кому вернуться, нечего ожидать от будущего. У меня нет ничего.» — Никит, ты… дрожишь. Всё хорошо?.. — А?.. Д-да. Всё нормально. Продолжай. Мрачные мысли настолько поглотили разум, что бедняга не заметил, как тело ответило на представленные ассоциации. Мышцы накрыл мелкий неприятный тремор. Никита потёр предплечья, чтобы отогнать охвативший его холодок. Павел с сомнением и беспокойством посмотрел на растерявшегося мужчину. Странно. Что с ним такое? Ассоция ведь положительная… разве нет? «НЕТ!» — Что ж… хорошо. Давай продолжим… — юноша на секунду отстранился, размышляя над следующим вопросом, — где бы ты хранил воспоминания… нет, даже не так. Если бы ты мог куда-то отправиться со своими воспоминаниями, то… куда ты бы направился… и на чём? Двойник слабо улыбнулся. Этот вопрос гораздо приятнее предыдущего. Благо, воспоминания о прошлом остались не омрачены настоящим Хоть здесь не придётся сильно лукавить. — Так. Давай по порядку. Куда бы ты направился? — Наверно, в деревню… воздух чище и шума меньше, чем в городе. Я люблю наслаждаться естественной суетой вокруг себя. — Эта деревня далеко от тебя? Ты можешь туда добраться пешком или… доберёшься туда на транспорте? — Далеко. Совсем далеко от города. Будто расстояние вымерено специально, чтобы я ни за что не столкнулся с цивилизацией. Хотел бы на поезде туда поехать… — В какое время суток? — Вечером. В это время засыпает природа и острее ощущается первая ночная красота. На закате… янтарном ярком закате… — По пути ты видишь какие-то здания, станции, магазины? — Нет. Только… огромные поля с золотистыми колосками пшеницы или… других каких-то культур… — Что бы ты взял с собой в дорогу, если путь не близкий? — Книгу. Страниц на 700-800 хотя бы. Если не хватит, то ещё одну или несколько. Связь мне не понадобится… да и некому звонить-то. — О чём книга, которую ты берёшь с собой? — Не знаю… не вижу. Что-то связанное с потерей… не уверен, хорошо это или плохо. Но обложка выдержена в светлых тонах. — Ладно… а в поезде, помимо тебя, кто-то есть? — Нет. Никого. И машиниста тоже… — Как это? Поезд и без машиниста?.. — Да. Без машиниста, но… мне кажется, что это наоборот правильно… будто поезд должен существовать без людей… а лично для меня. — Насколько большой этот поезд? — Большой. Я могу без труда бежать по вагонам… если бы они были. Некоторых нет… но поезд всё равно цел. — Интересно, а… в поезде есть какая-то необычная атмосфера? Ты что-то чувствуешь? — Запах… тёплый аромат солнца… сухой гербарий… кажется, ещё свежие мандарины… — А где же воспоминания? — Не знаю… я просто чувствую, что они рядом. Сопровождают меня. Никита с облегчением выдохнул. На его лице была грустная слабая улыбка. Здесь хотя бы не пришлось скрывать…«Ритмичный стук колёс нарушал тишину. В окна било тёплое закатное солнце, окрашивая вагоны в янтарный цвет… вокруг ни души, лишь собственное тихое сердцебиение… а в руках большая книга со слегка пожелтевшими старыми страницами, повествующая о неизвестном страннике. Кажется, всё-таки выдуманная история. Или книга о самом Никите? Хотел бы он знать. За окнами мелькают огромные прекрасные поля пшеницы. Молодые совсем. Рано косить… есть возможность только любоваться стебельками. В ноздри бьёт чудесный аромат мандаринов, смешанный с едва заметным запахом стареньких цветов… отличное дополнение для книги. Протезник смотрит на пустые вагоны, улыбаясь. Он свободен. От боли. От страха. От обязательств. Некоторые воспоминания испарились… глупые надежды молодости… кажется, исчезнувшие вагоны — и есть та самая память… Наконец-то он чувствует умиротворение.»
— Снова один?.. Никита вздрагивает, потревоженный голосом Павла. Страна грёз снова сменилась реальностью. А ведь он уже дремал… — Что? — Ты… снова один, — с грустью произнёс юноша, — без друзей… родителей… совсем один. И в океане, и в поезде. В чём причина?.. — Всё в порядке. Просто… я привык быть один. — И ты бы не хотел, чтобы кто-то был рядом?.. — Нет. По крайней мере… не в этот раз, — мужчина бросил взгляд на планшет. Голова вновь вернулась к статьям и формулам, стоило мечтаниям отойти на второй план, — Будешь ещё спрашивать? Или твой «сеанс» закончен? — Эй, я только начал узнавать от тебя что-то, кроме Чернобыля, — парень боднул проводника в плечо, — неужели ты думаешь, что я так просто это оставлю? Ты ж на утро снова в планшет уткнёшься и никакого другого слова я из тебя не вытяну. — Тут ты прав, — двойник невесело кивнул в знак согласия, — у меня не будет времени на болтовню. Только перемещение. — А оно у тебя до этого было что ли? — риторически перебил Вершинин, склонив голову набок, — Ты вторые сутки нас ведёшь к станции, не проронив ни слова. Держишь нас в строю, всё точно по времени. Даже меня вся эта тема с перемещением уже заебала. — Сейчас только она нам и нужна, Паш, — безучасно обронил протезник, — Я должен… подготовить тебя ко всему. Всё-таки вас ждёт незнакомый мир… кто знает, с чем вы столкнётесь во время погони за Клэр. К сожалению, она опаснее, чем ожидалось… — Ой, да брось ты. Как дед, чесслово, — Павел отмахнулся от услышанного, не желая по новой начинать этот разговор, — Подготовишь меня, когда мы переместимся. Возможностей полно будет. Уж вместе с твоим умом и нашей командной работой перехватим и призовём к ответу эту больную бабу в два счёта. — Одного настроя мало, чтоб не остаться с носом, Паш. Этот человек изворотливее, чем кажется. — Да всё нормально будет, — Вершинин нахмурился, недовольный чужим пессимизмом, — ну вот… только мы прогресс с этим монологом увидели… ты вроде даже начал улыбаться… всё, сука, испортил. Давай сначала. — Спрашивай. — Не торопи, а то с мысли собьёшь, — юноша слегка изменил положение, подобрав колени под себя. Сидеть в прежней позе уже не выходило: мышцы затекли, — И… глаза закрой! Я всё вижу. — Ладно-ладно, — увы, хитрость не сработала, мужчина вновь прикрыл веки, — закрыл. Не понимаю, правда, что это тебе даёт. Ассоциации я могу увидеть и с открытыми глазами. — В темноте обостряются другие чувства. Картина становится гораздо атмосферней. Эй, да ты же сам это знаешь. С одним-то глазом. Применял, наверно, другие ощущения на практике. — Знаю и применял. Но полезно иногда пробежаться по базовым знаниям. Тем более… с ними у тебя большие сложности. — Ой, иди ты. Хорошие у меня знания. — Будь они, эти «хорошие знания»… тебя б не выгнали с двух университетов на первом-втором курсах… — последнее было произнесено мужчиной одними губами. Не справившись с накатывающим раздражением, он едва не выдал важные детали. Раскрытие личности всплыло слишком резко. Лишь бы не услышал… лишь бы не понял… — Стоп… откуда ты знаешь?.. — растерянный голос Павла заставил душу протезника подпрыгнуть от страха. Проводник напрягся, — Ну, в смысле… что меня из универов выпнули…? Никита прикусил язык. В самый неподходящий момент у него не было никакого ответа. Даже правдивая ложь, которую он, например, плёл про себя и Антонова в Чернобыле… теперь не подавала ему никаких весомых идей. А парень ждёт ответа, объяснений. Прожигает злобным и подозрительным взглядом дырку в его макушке. Одним молчанием сковывает двойника в цепи, не позволяя пошевелиться. Кажется, что как только двинешься — бросится как зверь. — Кто ты? Сказано с нажимом. С требованием. Ему нужен ответ. Поэтому, собрав волю в кулак, протезник всё же повернулся к Вершинину лицом. — Я долго живу в этой реальности, Паш, и отлично знаю каждого в Чернобыле, — стараясь сохранять твёрдость своего голоса, начал Никита, — во время совместных эксперименов с Антоновым видел тебя. Вернее… не совсем тебя, а твоего двойника. Пашу этого мира. — Того… которого Костенко у окна застрелил?.. В квартире. — Да, его, — мужчина выдохнул от облегчения, юноша, кажется, начинал верить и подхватил его ложь, — так вышло, что… Все наши эксперименты с прибором были рядом с его местом учёбы. Я неоднократно с ним сталкивался. Иногда общаясь, он рассказал мне о… тех университетах. У меня в голове так и засело. Не думал, что… эти неудачи случались и с тобой. Я думал, что в другой жизни всё иначе. — Видимо нет… — гнев и подозрения немного угасли, Павел задумчиво опустил голову, — значит… и этот Я провалился. — Наверно, мне не стоило тебя с ним сравнивать, Паш. Извини. С языка слетело. Всё-таки вы разные. — Всё нормально. Просто в СССР у меня мозги те же. И проблемы тоже. Спасибо, что сказал. Жаль, что я так и не смог расспросить Его о чём-либо. Узнал бы всё раньше. Протезник покачал головой. К счастью для него, Тот Паша и Антонов были в могиле. Неважно, от рук Костенко или от рук его единомышленников. Главное, что единственные источники информации мертвы и проверить ложь никак не получится. Пронесло. «Провалили мы с тобой вместе, Паш. Разве что… я это сделал гораздо раньше. Лет на 30.» — Ладно… — Вершинин встряхнулся, отгоняя непрошенные мысли, — что уж тут поделаешь. Давай продолжим? Мне по-прежнему интересно, что же творится в твоей голове. — Хорошо. Спрашивай. — Итак… где бы ты хотел сейчас оказаться? Если б… рай был реален, то каким местом он для тебя является? — Сложно сказать. Для меня самый простой рай — снова оказаться на знакомых улицах Москвы. — Я знаю, но… может, у тебя есть какое-то иное место? — Скорее местность. Простор. Я бы хотел оказаться, скажем, на огромном поле или… наоборот, где-нибудь в тесном лесу. — В этих местах есть что-то особенное? — Мне не хватает прогулки. Велопрогулки. Ощущения скорости и ветра. Так что… там есть множество накатанных тропинок для велосипедов. — Есть ещё что-то необычное? — Не что-то, а кто-то. Вижу… собаку. Кажется, немецкая овчарка. Взрослый кобель. — Он как-то реагирует на тебя? — Он сопровождает меня. Радуется, лает. Будто знает и всегда знал. Бежит рядом с моим велосипедом или впереди него. Зовёт. — Как выглядит твой велик? — Самый обычный. Серебристого цвета, чтоб не выделялся. — Может, ты что-то слышишь? — Гул проезжающих мимо меня машин. И ещё… кажется, журчание. Вроде неподалёку речка или озеро. — Погода соответствует твоей велопрогулке? — Сложно сказать. Я чувствую сразу два варианта. Приветливая солнечная погода… и в то же время дождливая и прохладная. — Что больше по душе? — Наверно, всё-таки дождь. — Мне стоит спрашивать про людей?.. — Нет, Паш. Я один. Вернее, с собакой. Но всё равно один, без людей. Не спрашивай об этом. Ответ всегда один.«Мышцы приятно ноют от усталости после долгой велопрогулки. Очертания дороги начинают тонуть в ранних сумерках. Маленькие капли грибного дождика падают на плечи и спину, а ветер тут же обдаёт холодом. Впереди, громко шлёпая по лужам сильными лапами и пачкая свою короткую шерсть, с высунутым языком бежала овчарка. Она то и дело замедляла свой темп, чтобы поравняться с мужчиной, снова ускорялась, оббежав велосипед, бросилась вдаль, громко гавкая и зовя человека за собой. Её тяжёлое дыхание заглушал рёв проезжающих мимо машин, что, включив фары, ехали с другой стороны дороги. Собака оглашала окрестности заливистым лаем, стоило машинам проехать мимо. Никита глубоко вдохнул влажный воздух, в котором чувствовались нотки хвойного чистого леса. Впереди трава и извилистый маршрут. Снова свободен. Уставший и радостный. А впереди ещё много времени и пейзажей…»
Вот только… в этом видении было ещё кое-что. И оно было скрыто от Паши по множеству причин:«Он не был один. Позади слышен знакомый смех. Звонкий, живой… и его обладатели были хорошо известны: Аня… Лёша… Настя… Гоша… живые и невредимые… которые стараются догнать протезника в импровизированной гонке… кричат: Подожди, Паша, постой!..»
— Никит? Никита! Услышав своё имя, проводник вздрогнул и вернулся в реальность. Снова замечтался. Бросился в омут с головой… чтобы вновь почувствовать этот призрачный вкус счастья. Когда всё хорошо и спокойно… когда не нужно о чём-то беспокоиться… когда мир вокруг действительно является раем. — Я снова… забылся. Извини, Паш. — Всё в порядке. Тебя немного трясло от чего-то, но… ты был таким счастливым. Я даже на секунду забыл, что сижу рядом. Видимо… рай, который ты описал, действительно затянул. — Это правда. Я мог оттуда и не выплыть. У тебя… есть ещё какие-то вопросы? — Давай ещё парочку задам и на сегодня хватит. Думаю, тебе с головой достаточно путешествий в своё подсознание. — Более чем. — Итак… сосредоточься на времени. Оно проносится сквозь твоё тело. Как бы ты описал своё окружение в этот момент? — Что-то твои вопросы становятся размытыми. Ударился в философию или абстракцию. Не пойму точно. — Ох, просто ответь на вопрос, Никита. — Ладно. У меня нет какого-то конкретного ощущения. Вернее… в голове всплывает место, где я ощущал течение времени острее всего. — Что это за место? — Подъезд. Мой этаж и дверь моей квартиры. — Как выглядит этот подъезд? Его ремонт? — Всё выглядит безобразно и обшарпано. Серые стены с грязными пятнами от разбитой бутылки алкоголя или… даже чьей-то крови. Не пойму точно. Вокруг пыль, зловещая тишина… — Как-то… слишком мрачно после рая. Где ты? В квартире? Или в подъезде? — В подъезде. Сижу на лестничной клетке, просунув ноги через железные перила и смотрю вниз. — Просто смотришь? Или делаешь что-то? — Курю. Затягиваюсь уже третьей сигаретой. — Зачем так много? Тебя что-то беспокоит? Ты пытаешься унять стресс через курение? — Нет. Я ничего не чувствую. Просто курю. Мне хочется курить. Будто стараюсь убить себя посредством этого.«В подъезде уже долгое время затхлая ужасная атмосфера. Клубья серой пыли поднимаются от малейшего шага жителей, которых давно перестал волновать вид их дома. Всё вокруг словно застывшее, мёртвое и забытое. Никита безучастно уронил голову на железные прутья, сжимая в руках очередную сигарету. Чирк зажигалки на секунду освещает выцветшее отвратительное место слабым языком пламени и сразу затухает. Протезник с готовностью делает вдох, вбирая ядовитый дым в свои лёгкие. К горлу поступает мокрый гадкий кашель. Тело бедняги неестественно содрогнулось при приступе, но он упрямо продолжает затягиваться снова. За спиной обшарпанная дверь своей квартиры. Он не хочет возвращаться. Не хочет и выходить наружу. Он хочет испариться в окружающем его аду. Медленно и мучительно догорает сигарета, выпуская дым… а следом за ней угасает и жизнь Никиты. Он считает минуты, когда закончатся его страдания…»
— Ох, наверно, мне стоило задать другой вопрос… упасть в очередной кошмар из рая… ужасно. — Я в порядке. Эти мысли все равно есть. И без визуализации они живут в моей голове. Даже не отвечая на какие-то вопросы, я ощущаю так течение своего времени. Пока не догорит последняя сигарета… — Не могу представить, каково это… стоит ли мне продолжить? — Остался последний вопрос. Давай. — Как бы ты описал свою личность? — У неё нет описания. Это внутренняя борьба различных клонов… меня, любимых и ненавистных мной людей. — Ох, неужели, я услышал в твоей речи про людей! Хорошо! Как проявляется эта борьба? — Разобраться довольно легко. Светлые люди, которым я дорог, спасают меня от боли и тьмы. А… другие стараются заставить страдать и мучиться до конца моей жизни. Или… пока просто не сойду с ума. — И… кого больше среди этих образов? — Очевидно, что злых. После того, как я стал помогать Антонову, круг хороших людей у меня на нём и закончился. А врагов я нахожу всю жизнь. — Где… происходит борьба? — В зеркалах. Буквально. Среди зеркал. — Как всё происходящее воздействует на тебя? — Я нахожусь на грани. Это единственное, что могу понять сам. — А… люди? Кто они? Можешь назвать имена? — Не дождёшься. Знаю каждого, кто танцует на моих нервах, но никогда не озвучу имена. Они касаются только моей жизни, ясно? — Я попытался, ха-ха.«Стекло. Хрупкое и опасное. Оно оглушительно разбивается и стремительно разлетаются на множество осколков, впиваясь в измученное человеческое тело. Пробираются под кожу словно мелкие живые паразиты, пуская кровь и вырывая крики боли. Вокруг толпы различных теней, что, неестественно извивая свои тонкие тела, отдалённо напоминали знакомых Никите людей. Их глаза искажены злобой и страданиями. Скитаются, кружат вокруг него, не видя смысла в собственном существовании. В груди мужчины нарастает крик. Он остервенело бьёт очередное стекло, рыдая от сжимающих его страданий. Его человеческое отражение бьётся в страшных конвульсиях от физической и душевной боли, из рта и рук без остановки хлещет кровь, смешиваясь со слезами. Он умирает изнутри. Заблудился в своих воспоминаниях, ненависти и страхе. Он уже не осознаёт происходящее. Весь мир — разбитое отражение его планов и ожиданий, которое медленно душит его самого.»
— А ведь я только обрадовался, что ты смог отогнать свои мрачные мысли… в итоге мы снова к ним вернулись, Ник. — Я смог дважды разглядеть что-то светлое. Это разве не прогресс? — Может, попробуем ещё раз? — Ты задал свои два вопроса. Я хотел бы отдохнуть. Отложи новый допрос на потом. — Но… — Потом, Паш. Я сегодня сказал достаточно. Протезник кивает Павлу в сторону входной двери. Если этот «сеанс откровений» продлиться хотя бы ещё секунду — мужчина просто сойдёт с ума. Он несколько раз проходился по краю, едва не обнажив свою тайну, и рисковать более не намерен. Нужно всё обдумать. — До рассвета ещё пару часов. Иди поспи, «психолог». — Я тебе ещё не все вопросы задал. Не отвертишься в следующий раз. — Иди давай.Если бы всё было так просто…