Цепочка

И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего. Ин. 4,21

Простыня уже совсем смялась и наполовину свесилась на пол. В доме покойного Федора Павловича были двое. Не то сидя, не то лежа в кровати, они цеплялись друг за друга неуклюже и торопливо, хотя спешить было незачем. Но Иван как будто боялся, что вот-вот им помешают. Алеша уже почти перестал вздрагивать от его горячего дыхания и уже подавался навстречу шарящим по его телу рукам. Прелюдии занимали у них много времени, потому что как бы Иван не терял голову во время близости, он не мог спокойно войти в Алешу, пока тот не переставал отчаянно краснеть и стыдливо отводить взгляд. Легким движением Алеша повернул голову, неловко ища своими губами губы брата, бывшие до этого где-то у него за ухом. Он вовлек Ивана в поцелуй, тот тут же откликнулся, активно и даже грубовато. Невесомо касаясь его разгоряченной кожи, Алеша провел прохладными пальцами вдоль его спины снизу вверх, оставив затем руку на шее. Иван чуть не взвыл, и откуда несмышленый Леша, почти вчерашний еще девственник, мог так тонко угадывать, чего ему хотелось? Алеша мог пробудить, вытащить из глубин его мятой души все, что угодно, хоть радость, хоть горе, хоть еще бог знает что… Вот и сейчас он доводил Ивана почти до дрожи, до исступленной страсти, которая совсем скоро должна была накрыть его с головой, но пока этого не произошло, он разорвал поцелуй и до неприличия хриплым голосом сказал: – Посмотри на меня. Взгляд у Алеши был только самую малость затуманен возбуждением, в остальном он был полон внимания, сочувствия и вечной печали. А глаза у Алеши иногда были печальные до того, что у Ивана в груди щемить начинало. И что с этим делать он не знал, то злился и уходил, то заговаривал о чем-то постороннем, реже не выдерживал и прижимал брата к груди, безуспешно пытаясь выяснить, что не так. Однако сейчас ему было совсем не до печали, тем более, что, закусив губу и опустив глаза, Алеша уже без былой застенчивости положил руку ему на член. Иван дернулся и шумно выдохнул. Последние крупицы самообладания утонули в ритмичных движениях чужих пальцев. Не выдержав и полминуты, Иван одним движением оттолкнул Алешу на простыни, а сам навис над ним. Тот смотрел на него с готовностью в любой момент продолжить начатое, вот от этой-то покладистости, от этого наивного, но совершенно осознанного доверия, что-то щелкало в голове Ивана, Алешу хотелось до безумия и с каким-то дьявольским собственническим оттенком. Мало было просто сойтись в постели, ему нужно было выжать из брата все, что тот мог дать, а может, и больше. И уже не было ни уколов совести, ни стыда, ни морали. Только низкое карамазовское сладострастие. Он пил взахлеб из кубка жизни, который планировал бросить к тридцати. Но в один миг, казалось, в самый неподходящий, Ивана словно окатило ледяной водой. Сквозь жар, пылкое нестерпимое желание и разрозненные многочисленные прикосновения к мраморной чувствительной коже Алеши, сквозь этот пьянящий хаос, Иван обнаружил то, что заставило его отшатнуться. Его руки крепко сжимали серебряную цепочку, на которой висел Алешин крестик, а за запястья схватился сам Алеша, пытаясь ослабить давление, но силы были неравны. Лицо брата было красным, только уже не от смущения, а от удушья. Задрожавшие пальцы Ивана тут же отдернулись. На шее Алеши уже красовалась бордовая линия. – Ты в порядке? Я не хотел… Прости, я сам не знаю… Прости… – Судорожно бормотал Иван, хватаясь за голову. Он прокручивал в голове произошедшее только что, но никак, решительно никак не мог вспомнить, в какой момент начал душить Алешу и почему вообще это сделал. – Я-то ничего… – Он ощупывал шею, с горечью глядя на Ивана. С горечью… Конечно, куда уж ему снисходить до злобы или недоверия. Он ведь и переживал не за себя, а за Ивана, которого одолевало что-то страшное. Но всего пару мгновений назад он смотрел совсем по-другому, он был напуган, на глазах выступили даже слезы, однако он не был удивлен. И этот взгляд – Иван предчувствовал – надолго впечатается в его памяти. Как это могло произойти?.. Он просто не мог, нет, он никогда не хотел навредить Алеше! Это просто невозможно… Иван мелко дрожал, еще немного и с ним бы случился припадок. Но Алеша осторожно обнял его, накрывая их обоих одеялом: – Мы что-нибудь придумаем. – Шепотом пообещал он, словно из них двоих он был старшим братом. Что-то похожее случалось и раньше, но в прочих случаях Алеша мог словами заставить Ивана опомниться, когда тот перегибал палку. Первый раз Алеша поцеловал его не по-братски почти сразу же по приезду Ивана после гибели отца. Он был нерешителен и ужасно боялся, что Иван с омерзением отвергнет его, тем временем как на этот шаг он решился как раз из-за подозрений о его тайных желаниях. Каким образом Алеша смог разглядеть их за парой разговоров и странных взглядов, оставалось для Ивана непостижимым. Алеша наверняка и сам не подозревал о своей проницательности и даже расчетливости, но он действовал так, что слово за слово, прикосновение за прикосновением, они и оказались в спальне. – Леша, – не выдержав тишины, позвал Иван. – Но это же грех. Мне ладно, но ты ведь веруешь. – Грех, – со вздохом согласился Алеша, – но еще большим грехом было бы бросить тебя с твоей бедой. – Они впервые говорили о том, что происходило между ними. – Значит, ты это только из жалости. – С горьким смешком заключил Иван. – Я люблю тебя. И если тебе нужна такая форма любви, то я готов принять и это. Иван глубоко вздохнул. Слова Алеши были простыми и правильными, от этого становилось спокойнее. Пожалуй, в этом и была их разница — Алеша никогда не стремился усложнить простые вещи и правильно делал… На пару мгновений Ивану показалось, что они действительно «что-нибудь придумают», надо будет показаться доктору, если понадобится, съездить и в Петербург, после всех судебных разбирательств, разумеется. Не лечат, что ли, нервные расстройства? Одно только присутствие Алеши уже обнадеживало, бог знает, насколько раньше он сошел бы с ума, если бы не брат. Уже почти засыпая, Иван заметил как в углу промелькнула тень, напоминающая человеческую.