Помолвлен на Семье

      Взгляд нечаянно сползает на руку сидящего перед ней молодого человека, длинные ухоженные пальцы, аккуратные манжеты белоснежной рубашки, скреплённые незаметной пуговкой под цвет, что скрывают тонкие запястья.       На безымянном пальце левой руки у него загадочно поблескивает кольцо, изредка мерцающее призрачным, невидимым Пламенем. Женат или же Помолвлен.       Помолвлен с Семьёй. Простая истина, почему-то долго доходящая до остальных людей пытающихся претендовать на сердце юноши. Он давно отдал свою верность, свою жизнь, свою душу — Семье. Он не может принадлежать кому-либо другому. Только своей Семье. Полностью и безвозвратно. Он не может по другому.       А жаль. Действительно жаль. У них могла бы быть настоящая, счастливая, обычная семья. Та у которой дни состоят из рутинного порядка вещей, в чем-то серая, но несомненно счастливая по своему. Может у них бы были дети. Похожие на него или на неё, или совершение непохожими ни на одного из них. У них могла бы быть обычная тихая любовь, без страсти и без ссор. У них это всё могло бы быть, но вместе с тем быть не могло.       Взгляд будто прицепленный, не иначе как цепями, следует за движением изящной кисти. Он ослабляет узел на галстуке и опирается подбородком о ладонь, понимающе грустно и немного тоскливо улыбаясь. Такая же улыбка, она наверняка уверена, отразится в зеркале если она взглянет туда, посмев оторваться от янтарных глаз, в которых ни капли сожаления, просто тихая грусть по несбыточному.       Ни капли сожалений иначе само его Пламя поглотит его, сомнения точат твердую решимость, а именно решимость питает и контролирует огонь, то Пламя что теплится внутри. Капелька сожалений могла быть у того Савады Тсунаеши что признавался ей в любви отчаянно краснея, когда-то очень давно перед всей школой, держа перед собой букет ромашек.       За окном мелко накрапывает лёгкий дождик, будто капает слезами бескрайнее небо. Не то чтобы тоскливо настолько что слёзы наворачиваются, но просто, просто немного грустно. Просто оплакивание старой мечты, давно переставший походить на ту.       Солнечное ласковое пламя вырывается, на минутку, от жёстких цепей самоконтроля, лизнув полыхнувшее в ответ оранжевое Пламя, позволяя себе на секунду сплестись в причудливом танце.       Они оба на самом деле жуткие эгоисты.       Цепи, цепи, цепи спадают и два старых друга прощаются, не говоря ни единого слова, они им не нужны. Им не нужны слова, когда все и так ясно по глазам, по горькой улыбке что чуть тронула губы, чтобы потом снова вернуться в холодную, вежливую маску.       Киоко Сасагаве не может принадлежать Савада Тсунаеши. Зато Солнце может принадлежать своему Небу, как и Небо своему Солнцу. Абсолютное взаимопонимание. Искра пламени и нежность. Стремительно ломающееся сознание, Пламя стирающая любовь к Нему и перекраивающая чувства в любовь к Семье, к Небу. Ломать себя больно, жутко, переворачивать чувства не выжигая, а переправляя ещё труднее и больнее. Забыть и уйти или ломаться, оставшись. Выбор очевиден. Она не может по другому.       Киоко Сасагава умеет отпускать людей и смирятся, тихо спокойно сидеть не рыпаясь, закрывая глаза на всё.       Солнце Вонголы не умеет отпускать. Оно жадно цепляется за связи-нити с Семьёй, оно готово наброситься на любого кто попытается навредить её Семье. Солнце Вонголы не умеет смиряться и закрывать глаза. Ведь её Небу нужны открытые глаза чтобы увидеть врага вовремя, ведь её Семье нужен защитник. Она улыбается и её улыбка напоминает оскал. Даже нет. Её улыбка и является оскалом.       Ведь её Небо хотело чтобы она осталась.       Он не может по другому.       Она не может по другому.       Полное взаимопонимание, танец двух огней, выжженные чувства перетекшие в болезненную и такую неправильно-правильную привязанность.       Они не могут по другому.