Свидание в келье святой Марты
Капитан шел пошатываясь, от него исходил отчетливый винный дух и помятая, хотя и щеголеватая одежда изобиловала подозрительными пятнами. Но для влюбленной девчонки всё это было ничего не значащей мелочью. Главное другое: прекрасный, как солнце, всадник пригласил её на свидание и одарит сегодня лучами своей любви. От этих сладких мыслей кружилась голова и часто билось сердце. Джали недоверчиво блеяла, словно призывая хозяйку одуматься и покинуть грязный притон, в который ввел девушку бравый капитан. Страшная старуха криво усмехнулась, увидев парочку: она прекрасно помнила, как ранее Феб привел наверх какого-то укутанного в черный плащ господина. Фалурдель прожила достаточно, чтобы знать: в мире, где парочки любили предаваться любви, существует достаточное количество желающих посмотреть на них. Жаль девочку, какая она славная с виду, немного лохматая, но это не беда, зато сложена чудесно и так мило опустила глаза. Бедненькая, несмотря на годы проведенные за не самым благопристойным ремеслом, Фалурдель не была лишена сострадания. А Эсмеральда шла за капитаном, одновременно страшась и желая того, что её ожидало. Уже два года девушка мечтала, как её полюбит благородный господин, обязательно военный, в блестящих доспехах с острой шпагой. Как он её спасёт от страшной опасности, а после полюбит невероятно и предложит стать его супругой и любимой! Ах, как чудесны девичьи мечты! Но девушка не была глупой, она прекрасно понимала, что человек, подобный Фебу, вряд ли женится на бедной цыганской плясунье. Нет, такой красивый и смелый господин заслуживал принцессу, девицу самой высокой морали и самой прекрасной наружности. Цыганка испустила горестный вздох: разве может она, смуглая от загара, уличная танцовщица, бороться за сердце чудесного рыцаря? Она не заслуживает даже того, чтобы целовать его пыльный сапог, что уж говорить о супружестве. Нет! Пусть ей не суждено пойти под венец с милым Фебом, но она желает, чтобы первым её мужчиной стал именно он: красивый, благородный, храбрый. А там уж пусть будет то, что будет! Если он откажется от неё как от возлюбленной, то, может быть, примет в качестве служанки? Эсмеральда на всё пойдет, лишь бы не разлучаться с любимым! В этот вечер капитан перебрал с вином: сначала весьма удачно попался Жеан Мельник, потом этот сумасшедший чёрт в черном, заплативший за номер, так что у благородного Феба высвободились средства на еще одну бутылку вина, которую он благополучно прикончил перед тем, как встретиться с малышкой цыганкой. Да уж, всё было весьма удачно, если бы не щедрость того господина со странными пристрастиями, то капитан не смог бы позволить себе такую роскошь, как келья святой Марты, и пришлось бы опрокинуть девушку в какой-нибудь совсем уж убогой дыре, а так номер на верхнем этаже с видом на Сену! Да, все складывалось крайне… Но тут пол поплыл под ногами, еле как опираясь на девушку, ему удалось доползти до сундука и, повалившись на него, захрапеть. Эсмеральда тихо воскликнула, затем принялась осторожно тормошить спящего Феба, но сон его был подобен злым чарам. То есть выстрели у него под ухом бомбарда, то и тогда бы красавец капитан не смог пробудиться. В отчаянии прикусив губу, она осторожно присела рядом с ним на сундук и погладила золотистые вспотевшие волосы. Джали всё блеяла и прыгала по крышке люка: не нравилось здесь козочке, и было отчего! Ведь вскоре со скрипом распахнулась дверь в смежной комнате, и оттуда вывалился человек в черном плаще, отчаянно чихая и протирая слезящиеся глаза. Цыганка вскочила на ноги и, прикрыв рукой рот, смотрела во все глаза на того самого злющего монаха, который не давал ей покоя последние полгода. — Что, спит? — спросил священник, отрясая с плаща и лысой головы налипшие сор и пыль. — Спит, — пролепетала цыганка, доставая своё маленькое жало. — Убери, — нахмурился монах, затем продемонстрировал ей собственный нож, который прятал на груди. — Как видишь, я тоже вооружен, — он убрал нож. — Уходи, призрак! — вскричала красавица, выставив впереди себя руку с кинжалом. — Тебе здесь делать нечего, девушка, — Клод Фролло посмотрел с осуждением на тело капитана. — Он проспит до самого утра, могу за это поручиться. — Откуда ты знаешь, поп?! — цыганка сделала выпад вперед для устрашения, но тут же её тонкую руку перехватила жилистая рука монаха. — Ах! — нож выпал, монах пнул его в сторону Джали, козочка успела отскочить. — Хватит, — он, продолжая держать её тонкое запястье, другой рукой приобнял девушку за талию. — Пойдём, я тебя не обижу, и нам есть что обсудить. — Нет! Мой Феб! — она забилась в железных объятьях. — Пусти меня, старик, урод, козёл! — Тебе вроде бы нравятся козлы? — он кивнул на возмущенную Джали. — Пойдём, клянусь, что тебе ничего не грозит! — Как можно верить такому, как ты?! — девушка все не успокаивалась. — Видит Бог, я еле сдерживаюсь! — он сгрёб её в охапку и потащил к люку. — Пойдем, упрямая девчонка! Фалурдель стала свидетельницей любопытной картины: высокий монах, подозрительно похожий на архидьякона Фролло, тащил истошно орущую цыганку, резвая козочка бодала его рожками. — Это тебе! — монах исхитрился кинуть на прилавок золотой экю. — Забудь все, что видела. — Уже, — коротко ответила сообразительная старуха, жадно загребая золото. В это время суматошная троица оказалась на улице, здесь священник отпустил свою жертву. — Давай, беги отсюда! — велел он ей. — Но, перед тем как уйдешь, знай, что я тебя люблю, девушка. — Какая любовь?! — возмутилась цыганка, порываясь вернуться в притон, но священник заступил ей путь. — Пусти, мой Феб, моё солнце остался там! — Ничего с ним не будет, — раздраженно произнес священник. — Твоё солнце надрался до состояния свежего кадавра. — Чего? — она наконец-то замолчала и, только хлопая длинными ресницами, смотрела на него снизу вверх. — Мертвецки пьян! — сделал неутешительное заключение священник. — Знаешь, как я оказался в той комнате? — Откуда мне знать, колдун? — девушка скрестила руки на груди и нахмурилась, выпятив нижнюю губку. Клод потер переносицу, чтобы прогнать настойчивое желание утащить её в темный переулок и там либо придушить, либо … тут мысль скромно обрывалась. — Твой шевалье за то, что я оплатил ваше гнездышко, провел меня наверх, чтобы я понаблюдал за вами, — безжалостно произнес монах. — Неправда! — завопила она так, что ночная тишина зазвенела от крика. — Тише, глупая, не веришь мне — давай вернемся и спросим у старухи, — предложил священник, отпинывая Джали. — Вот ещё, ты, подлый поп, наверное, подкупил её! — Эсмеральда рыдала. Тяжело вздохнув, священник решился на последний довод. — Если ты сейчас не уйдешь, то я утащу тебя в этот проулок, — он показал на чернеющий зазор между домами. — И довершу то, что не смогла осуществить пьяная туша наверху! Угроза возымела действие: девушка распахнула черные глаза, в свете уличного фонаря они блестели золотыми искорками. Клод любовался прекрасным запрокинутым лицом, но тут же она отпрыгнула от него и, подозвав свистом козочку, бегом скрылась в ночи. Скоро будут гасить огни, ему тоже пора было покинуть это место. Священник потрогал нож, благо сегодня он не понадобился. Как знать, быть может, его время еще придет. Сейчас Клод вспомнил о беспутном младшем братце, который остался досматривать пьяные сны на куче мусора. Жеана он нашел все таким же спящим и бесчувственным. Вновь тяжело вздохнув, монах поднял брата и потащил его по направлению к собору Нотр-Дам, сегодня Жеан проведет ночь в святых стенах. Внезапно архидьякону пришла в голову одна весьма странная мысль, которую он решил проверить. Немного взбодрившись, Клод потащил младшего брата в другом направлении.Превратности любви
Жеан Фролло орал как резаный: он проснулся в сыром подземелье, на стенах чадили факелы, а вокруг него громоздились пирамиды человеческих черепов и груды белых костей. Вскоре Клод, притаившийся в сторожке монфоконского склепа, имел удовольствие лицезреть бешено орущего школяра, который улепетывал подальше от страшного места. Поздравив себя с удачным розыгрышем, священник вышел наружу и спокойно направился в сторону Ситэ. Последствия не заставили себя долго ждать: этим же вечером к нему пришел Жеан, странно присмиревший и чрезвычайно серьезный, он со слезами на глазах умолял брата простить его, так как чуть не попал прошлой ночью в преисподнюю. — Что же случилось, Жеан? — с улыбкой бесконечного всепрощения вопрошал Клод. — Я вчера, — парень всхлипнул. — На те деньги, что ты мне дал, я напился как последняя свинья. — Да, — согласился архидьякон, хотя давно ли он видел пьяных свиней? Не так уж давно, вот вчера чуть одного усатого поросёнка не зарезал. — Я проснулся в страшном месте: вокруг были кости и пахло тленом, — школяр ухватился за голову. — Я не хочу так больше жить! Прошу тебя, помоги мне! — Конечно, ты ведь знаешь, что для меня ты самое дорогое существо на свете, — архидьякон поморщился, вспомнив красавицу-цыганку, но Жеану об этом знать не обязательно. — Забери свои вещи и временно поселись в монастыре, здесь, под защитой святых стен, тебя не коснутся соблазны, и нечистый отступится. Как всегда, легкий на подъем, Жеан уже этим вечером вселился в одну из пустующих келий. Обретение брата немного развеяло душевную мрачность архидьякона, но все равно не до конца изгнало из тяжелой от недосыпа головы мысли об Эсмеральде. Все только ухудшилось, когда, выйдя после повечерия пройтись по ночному Ситэ и, может быть, навестить домик Фламеля, Клод столкнулся с поджидавшей его цыганкой. Девушка сделала над собой усилие, чтобы подойти к нему. Она молчала, а он не решался задать вопросы, так они и шли некоторое время в полной тишине. Козы с ней не было, как и Гренгуара. Молчание начало тяготить, и Клод заговорил: — Ты чего-то хотела? — Да, — легкая дрожь в голосе выдала волнение, он посмотрел на неё и заметил, что девушка шла склонив голову. — Феба арестовали. — Когда? — ему было абсолютно все равно на капитана и арест, но хотелось, чтобы она продолжала говорить. — Вчера ночью эта старая дрянь обвинила моё солнце в колдовстве, — девушка всхлипнула. — Бедный господин Феб, это из-за меня он оказался в большой опасности! — Что за глупости?! Он дворянин, солдат короля, его не могли просто задержать, — Клод ничего не понимал. — Но его арестовали! — она уже плакала в голос, редкие прохожие оглядывались на них, пара любопытствующих открыла окна. — Тише, девушка, — архидьякон занервничал, но, заметив узкий проход, завел её туда. — Расскажи медленно все, что знаешь. — Что тут говорить? Эта ведьма нажаловалась на Феба, и его арестовали, сейчас держат в тюрьме, я больше ничего не знаю! — Эсмеральда уже захлебывалась в слезах. Не зная, что предпринять, он слегка тряхнул её. — Успокойся, может быть, его еще выпустят, — священнику было немного жаль такой бескорыстной любви, подаренной столь жалкому субъекту. — Спасите его! — вскричала она, уже не владея собой и цепляясь за его сутану. — Спасите, и я стану вашей, вы ведь этого хотите? В темноте были видны лишь очертания нежного лица, он вообразил, как, должно быть, прелестно распухли от плача губы и как её огромные глаза влажно поблескивают. Фантазия повела его дальше, и вот он почти увидел крупную хрустальную слезу, что медленно скатывалась по смуглой щеке. Какое она сокровище — прелестное юное создание с горячим сердцем! А сейчас, словно это какая-то мелочь, девчонка предлагает себя чуть ли не первому встречному! И всё ради какого-то вертопраха! Гнев начал разрастаться в груди, Клод собирался грубо оттолкнуть её и гордо уйти прочь, но девчонка совсем лишилась разума: она обвила его руками и прижалась влажным от слёз лицом к его груди. — Прошу вас, помогите, — голос звучал все глуше. — Я всё сделаю, только спасите его! Он задумался, как легко можно получить желаемое: не надо похищать, угрожать или преследовать, достаточно только пообещать спасение этому молодчику, который и так должен был выйти на свободу в ближайшее время. Можно еще потребовать некого залога, заставить её отдаться ему. Перед глазами возникла жаркая в своем бесстыдстве картина: обнаженная красавица в его объятиях, но почему-то девушка привиделась ему плачущей. Слезы, скатываясь по щекам, капали на высокую голую грудь, от этого зрелища, нарисованного богатым воображением смелыми мазками, всё воодушевление схлынуло с него. Ведь точно так же она станет рыдать с ним и будет каждую минуту думать о Фебе, а причиненная боль лишь утвердит девушку в её неприязни. Неужели это то, чего он желает? То, о чём смел молить Господа и Богоматерь? Девушка не отпускала его, но плач постепенно стих. — Покажи мне, где живешь, — быстро велел он ей. — Мне нужно поговорить с тобой. Она поняла, что он согласен, а значит прощайте мечты о родителях и красавце-капитане. Опозоренная, она никому не будет нужна, но сможет хотя бы помочь своему солнцу! Эсмеральда потянула священника за собой, шли они молча, каждый погруженный в свои безрадостные мысли. Гренгуар изумился, когда увидел, что в их убогое жилище входит мэтр Фролло, еще больше поэт поразился, когда его отправили погулять с Джали. Но, бросив на этих двоих проницательный взгляд, Пьер без лишних слов подозвал козочку. Вот, значит, для кого девушка берегла себя, очень жаль. Теперь стала понятна ревность священника, когда Гренгуар рассказал, как подглядел переодевание красавицы. И, конечно же, это был он, тот второй, кто пытался похитить Эсмеральду! Пьер ударил себя по лбу и даже сплюнул с досады. Есть ли справедливость на этом свете? Отчего юная и прекрасная дева достанется не трепетному поэту, а высохшему от учения монаху? Никогда не понять Гренгуару мироустройства. Эсмеральда, оказавшись наедине с монахом, испугалась: дыхание её участилось, она вся была напряжена. Словно натянутая до предела струна, вот-вот могло лопнуть смирение, уступив место животному ужасу. С большим трудом ей удалось взять себя в руки: главное — Феб, его спасение, а что будет с ней, не так уж важно! Она встала зажмурившись, ожидая натиска, который поклялась выдержать с честью. Клод подошел к ней и, обняв руками за талию, произнес: — Теперь ты откроешь глаза и скажешь, что любишь меня! От удивления она и правда посмотрела на него, в тусклом свете чадящей свечи его тёмные глаза, казалось, горели огнем. — Зачем? — слабо спросила девушка: неужели ему мало того, что она готова отдаться, зачем еще подкреплять это словами любви? — Мне не нужно твое тело, вернее, оно мне нужно не в первую очередь, — тихо ответил священник. — Я хочу, чтобы ты меня любила, если не можешь по-настоящему, то притворись. Просто скажи мне так, чтобы я поверил: «Я тебя люблю». — Я тебя люблю, — машинально повторила девушка. — Не так, — он отрицательно покачал головой. — Скажи, как если бы я был капитаном. Она зажмурилась и, преодолевая отвращение, попыталась представить на месте старого монаха красавца Феба, ей почти удалось. Священник был такой же высокий, как капитан, его руки были большие и горячие. Она обняла его за шею и, не открывая глаз, тихо выдохнула: — Я вас люблю. — Теперь поцелуй меня, — потребовал священник. Всё так же с закрытыми глазами она привстала на цыпочки и с нежностью коснулась его губ. Он порывисто обнял её, прижал хрупкое тело к себе и продолжил целовать мягкие губы. У неё перехватило дыхание, девушка открыла глаза и ужаснулась, увидев так близко страшное, иступленное лицо. Она принялась отталкивать мужчину. Клод выпустил её, он встал, оглушенный пережитым потрясением. — Я помогу твоему капитану, — сказал священник, отдышавшись; девушка попятилась от него. — Но ты каждый день будешь говорить мне эти слова и целовать. Большего я не прошу, просто постарайся быть убедительной. Она сглотнула подступивший к горлу ком: неужели это не ограничится одним вечером? — Буду приходить после повечерия, надеюсь, ты будешь встречать меня веселой и приветливой, пусть ты меня обманываешь, но делай это хорошо, — он лихорадочно обвел глазами скромную обстановку. — Здесь не дворец, но там, где ты, мне все кажется исполненным величия и красоты. На полчаса ты будешь притворяться влюбленной в меня, это не продлится долго, зато поможет твоему капитану. — Феб, — воскликнула девушка и, сложив молитвенно руки, горячо добавила. — Хорошо, как скажете, только помогите ему. — Будь по-твоему, — он уже взялся за ручку двери. Первым делом архидьякон отправился на Суконную улицу, где иногда селились судейские чиновники, здесь в одном из непримечательных домов обитал украшенный благообразными сединами прокурор духовного суда. Мэтр Шармолю был огорошен поздним визитом дорогого учителя и последующими расспросами о деле Шатопера. Выяснилось следующее: старуха-сводня обнаружила, что экю, ранее врученный ей капитаном, превратился в березовый лист. Возмутившись, женщина поднялась наверх, где растолкала спящего Шатопера и потребовала уплаты за номер и по ранее накопившимся долгам. Мучимый похмельем и потерей памяти, капитан настолько оскорбился, что, обнажив шпагу, пригрозил старой ведьме расправой, если она не отстанет от него. — Эта женщина утверждает, — тут Шармолю наморщил лоб. — Что капитан крикнул ей: «У дьявола на рогах твой экю, а если не отстанешь от меня, то я и тебя к нему отправлю». Чувствуете? «И тебя отправлю» — глупец признался в ворожбе. — Не слишком ли это притянуто, мэтр Шармолю? — осторожно поинтересовался Клод. — Вовсе нет! — тут Шармолю огляделся и, удостоверившись, что служанка вышла из комнаты, понизив голос, продолжил. — Это еще не всё! Сводня подняла шум, капитан, взбесившись, бросился вниз все так же с обнаженной шпагой, на его беду по мосту проезжал отряд ночного дозора во главе с Жеаном де Гарле. Это был действительно неудачный день для Шатопера, по слухам, он крутил любовь с женушкой де Гарле, и младший сын капитана ночной стражи был не от него, — Шармолю ехидно засмеялся. — Конечно же, никто не пропустит такого шанса поквитаться. Шатопера скрутили и отправили в Шатлэ, туда же доставили старуху, которая и передала эти слова про дьявола. — Капитан был один? — поинтересовался Клод. — По словам старухи, была с ним какая-то рыжая девка да быстро сбежала от него. Не суть, монету он сам лично вручил сводне, а потом та возьми и превратись в березовый лист! — Это все мелочи, — Клод вздохнул, не хотелось ему, чтобы Феб так скоро оказался на свободе, но, кажется, иного выхода не было. — Еще не всё, — мутные глазки прокурора масляно заблестели. — Я понимаю, что вам, как человеку редкого ума и святости, может быть, неприятно слушать некоторые подробности. Но молчать об этом — значит предоставить неполную картину. — Продолжайте, — разрешил Клод, приготовившись слушать. — Вы ведь знаете, как бывает слаба мужская натура, даже облечённая духовным саном? Ну, не лично, конечно, — поспешил добавить прокурор. — Опосредованно, так сказать. Так вот, наш Шатопер соблазнил незаконнорождённую дочь Филиппа Лелье! Здесь даже архидьякону стало понятно, что дела Шатопера весьма плохи. Посягнуть на дочь главного королевского прокурора — это надо обладать тем еще безрассудством. Но, заметив, что выражение лица Шармолю все еще было крайне пикантным, архидьякон догадался, что это еще не всё. — Кого еще успел соблазнить наш капитан? — безрадостно поинтересовался Клод. — Это не подтверждено, но ходят слухи о сожительницах трех судей духовного суда, которые побывали в постели Шатопера, — прокурор хохотнул. — Так что врагами себе он обзавелся многочисленными. — Думаете, его все же осудят за колдовство? — Почти уверен, — Шармолю благостно улыбался, затем сделал голос еще ниже. — Мэтр, когда мы с вами приступим к опытам? — Возможно, очень скоро, имейте терпение, мэтр Шармолю, — весомо произнес Клод, отпивая разбавленное вино. Они продолжили говорить о герметике, смазливая служанка принесла им кувшин с вином. Клод проводил девушку задумчивым взглядом: наверное, эта девица греет постель почтенному прокурору. В дверях девушка обернулась и подарила Клоду совершенно очаровательную улыбку, отчего на её щеках заиграли ямочки. Архидьякон чуть не поперхнулся, Шармолю нужно лучше присматривать за овечками из собственного стада, чем злорадствовать над бедами ближних. Уже выходя в ночи от прокурора, он, немного захмелев, ущипнул за щечку девушку, провожавшую его. Разбитная служанка вновь обольстительно улыбнулась и пропела: «Мужчину, если даже тот Не промах сам насчет подсидки, Его зазноба обведет Вкруг пальца с первой же попытки, И он отдаст ей все пожитки». — Откуда это? — нахмурился архидьякон. — Не знаю, — девица пожала плечами и, перед тем как открыть ему дверь, поцеловала Клода в губы. — Доброй ночи, мессир архидьякон. Он не успел ничего ответить, когда она ловко отворила дверь, и он оказался на улице. Клод вернулся в собор одновременно раздосадованный и немного польщенный. Захоти он, и смог бы повторить один из подвигов Шатопера, наставив рога на седую голову Шармолю. Эта мысль приятно грела мужское самолюбие, особенно после слёз и просьб Эсмеральды. С другой стороны, дело вызволения капитана оборачивалось непредвиденными хлопотами. Решив все мысли оставить на завтра, архидьякон добрался до своей кельи, запер её и буквально без сил свалился на кровать. Почти сутки без сна дали о себе знать смертельной усталостью.Томление духа
Феб с азартом гонял крыс по камере, вот паршивцы того и норовят утащить что-нибудь из корзины со съестным, которую ему собрала Флёр-де-Лис. Умница, правда, вина не додумалась положить, но все остальное было неплохим, гораздо лучшим, чем те помои, что раздавали с тюремной кухни. Феба поместили в относительно просторную и светлую камеру, если бы не крысы он, пожалуй, бы даже насладился покоем и вынужденным бездельем. Несколько раз его водили на допрос, он все отрицал, хотя и не мог припомнить всех обстоятельств. Например, ему сказали, что он был с какой-то рыжей девкой, хотя Феб мог бы поклясться, что у него должно было состояться свидание с цыганской плясуньей. Как же её звали? Еще имя такое совершенно невозможное, может быть, Менарда? Да, почему бы и нет? Прелестная малышка, такая невысокая, с крепкими, как яблочки, грудками и соблазнительным задком. Такую курочку неплохо было бы потоптать. Вроде бы свидание было назначено ей, а вдруг он передумал и вместо цыганки притащил другую девку, например, рыжую Изабо? Вполне вероятно. И откуда у него целый экю, чтобы заплатить за номер? Смутно припоминался какой-то чудак в черном плаще, хотя, может быть, это был всего лишь сон? Феб не сильно переживал за себя, он дворянин, и, как только выяснится, что он невиновен, его должны выпустить, и тогда уж Шатопер разнесет вонючую нору на мосту Сен-Мишель! Старая потаскуха! С чего она вздумала на него жаловаться?! Капитан сокрушался подлости человеческой натуры. Но дни шли за днями, вот миновал уже месяц, а он не имел никаких известий. Терпение покинуло капитана, по какому праву его держат в тюрьме, не отпустив домой? Скоро он начал срываться на крик, вынуждая тюремщика прибегать к самым гнусным угрозам, включающим избиение капитана дубинкой или обещания запихнуть эту самую дубинку… Шатопер отвечал отборной бранью, и двое расходились чрезвычайно довольные: капитан получал желаемое разнообразие серым будням, тюремщик просто был поклонником замысловатой ругани. Ценителем, так сказать, хорошего слога. Надо заметить, что ежедневные перебранки не остались без последствий: тюремщик проникся к беспокойному господину искренней симпатией. Он даже изредка угощал Шатопера вином и слушал истории о похождениях капитана. После дежурства толстый Реми возвращался домой, где набрасывался на свою худосочную и злую супругу, после смерти последнего ребенка они зареклись заводить еще детей. Но то ли рассказы Шатопера обладали живительной силой, то ли жена перестала быть сильно злой, к концу месячного заключения капитана она стала выказывать признаки беременности. Феб искренне поздравил приятеля — хоть кому-то везет в этой жизни. Корзины с едой и чистыми вещами ему исправно доставляли, но к ним не прилагалось ни записки, ни письма. Поначалу капитан на это не обращал внимания, а сейчас загрустил, его бы сейчас порадовала весточка от прелестной невесты, хоть бы что-нибудь из своего вышивания прислала. Клод же придумал способ спасения капитана, для этого требовалось переступить через свою гордость и написать письмо королю и его медику. Оба письма вскоре были готовы, но отправлять их он не спешил, ибо был занят весьма приятными и волнительными делами. Каждый день после повечерия Клод спешил к дому Эсмеральды, девушка его ждала, она встречала архидьякона нарядная, с приветливой улыбкой на алых устах. Девушка вела себя как нежная возлюбленная, спрашивала, как у него прошел день, помогала снять плащ, затем, положив на плечи руки, самым искренним образом говорила заветные слова: «Я вас люблю». После чего следовал продолжительный поцелуй. Но волшебство заканчивалось, как только он отрывался от соблазнительных губ, девушка тут же преображалась, на лицо набегала туча, и она уже спешила отойти от него подальше. — Как там Феб? — жадно вопрошала красавица. Клод вздыхал и рассказывал о том, что знал от подкупленного Реми: капитан благополучен, его хорошо кормят и содержат в сухой камере. Каждый день почти одно и то же, но девушка все равно с жадностью и обожанием ловила каждое слово. Такое не сыграешь, подобное обожание, что читалось на прелестном лице, рождалось от самой искренней любви. Выслушав священника, она выразительно смотрела на дверь, и он без лишних слов уходил. Те полчаса обмана, что предшествовали горьким минутам, дарили ему невероятное блаженство. Любим, желаем! Священник выходил от девушки окрыленным. Гренгуар, привыкший к визитам мэтра, отбивался от любопытствующих арготян сказками, что Эсмеральда готовится принять христианство. Бродяги издевательски поддакивали, все догадывались, какого рода уроки веры получала цыганка. Но девушка была столь мила, столь добра и сострадательна, что даже её грехопадение не пошатнуло пьедестала, на который её возвели обитатели Двора чудес. Одинокой девушке было сложно, хорошо, что она нашла себе покровителя, тем более такого высокопоставленного. А монахи, всем известно, склонны тратить на любовниц неразумно большие суммы, этот же, по слухам, был большой шишкой в церковной иерархии. Клопен и герцог Матиас имели разговор насчет девушки, в итоге каждый согласился, что Эсмеральда обязательства свои выполняет, а значит пока не требуется вмешательство. Клод после Эсмеральды шел к дому прокурора, где проводил некоторое время в компании польщенного Шармолю, который без устали слушал рассказы архидьякона об алхимии. Прокурор не оставлял надежды, что мэтр вскоре пригласит его для совместных опытов. Как было бы кстати найти философский камень: тогда он смог бы обеспечить приданым Жакетту — свою незаконнорождённую дочь и по совместительству служанку. Её покойная мать была славной женщиной, расторопной и услужливой, три года назад она умерла от кишечной хвори. Разморенный вином, прокурор засыпал за столом. Клод же дожидался, когда покажется улыбчивая Жакетта, девушка манила его к себе. В её тесной комнатке он передавал ей какой-нибудь приятный пустячок, за что получал нежнейший поцелуй. Дальше идти у него не было никакого желания: пусть прокурор был личностью малосимпатичной, но лишать старика поздней радости было бы слишком жестоко. Клоду просто льстило, что его пытаются соблазнить и, видимо, считают не таким уж старым и уродливым. Девушка призналась, что любит парня из соседнего дома, который работал младшим приказчиком в лавке хозяев. Но и архидьякон ей весьма нравился, такая восхитительная неразборчивость даже умиляла. — Мне нравятся мужчины постарше, — она соблазнительно улыбнулась. Он целовал егозу, просто чтобы продлить игру в любовь, и вскоре уходил, Жакетта же, переместив хозяина на кровать, бежала на свидание с милым, после визитов архидьякона она становилась особенно страстной. Красивый господин, вот бы хоть раз был посмелее! В соборе всё шло почти благополучно, Жеан же демонстрировал чудеса перевоспитания. Он не только взялся за учебу со всей страстностью порывистой натуры, но уже выбрал путь юриста и настолько прижился в монастыре, что даже окончательно переехал сюда. Вино он пил значительно меньше, только изредка пропускал пару стаканчиков с приятелями и тут же старался скрыться, чтобы не заставили пить больше. К ночным пташкам он охладел и уже присмотрел себе единственную дочь протонотариуса Робера Мистриколя Герметту. Мэтр Мистриколь, познакомившийся с Жеаном в одной книжной лавке, весьма воодушевился, когда узнал, что миловидный школяр приходится младшим братом архидьякону Жозасскому. Так Жеан получил возможность бывать в доме протонотариуса, где царили крепкий достаток и сытость. Почтенный Мистриколь вместе со своей дородной супругой получил не только верную спутницу жизни, но и весьма симпатичное приданое, которые удачно поместил в несколько предприятий. Жеану нравилась Герметта, пухленькая и смешливая девица лет пятнадцати, интерес не укрылся от хитрого протонотариуса. Он вознамерился породниться с господином архидьяконом. Так что школяр вполне устроил и обозначил свою будущность. Квазимодо же демонстрировал мрачность, даже любимые колокола не могли развеять его грусти. Клод замечал странности в поведении воспитанника и, кажется, догадывался, с чем может быть связана его отрешенность и опечаленность. От священника не укрылось, как преображался горбун, когда замечал, что на площади танцует прекрасная цыганка, как смягчалось свирепое лицо и с какой любовью глядел на девушку единственный глаз. Клод не знал, как решить эту проблему, Квазимодо пребывал в неведении относительно того, какие отношения связывали его воспитателя с девушкой, и неизвестно, как он поступит, когда раскроется правда. Ломая голову над решением этой загадки, священник однажды подбросил на колокольню рыжего котёнка. Квазимодо с ума сошел от тревоги, котёнок был мал и слаб, горбун выкармливал его размоченным в бульоне хлебом, иногда удавалось принести с монастырской кухни сливки и вареную рыбу. Котёнок прижился и совершенно не боялся колокольного звона, горбун повсюду носил друга с собой. Отчего-то присутствие хорошенького котёнка смягчило горожан по отношению к звонарю: люди, видя, как тот заботится о слабом животном, невольно прониклись симпатией к Квазимодо. Уже не неслись ему в спину проклятия богомолок, уже не пытались в него кидать камнями мальчишки или обсмеивать бродяги. В конце концов от него отстали. А горбун, получивший возможность свободнее перемещаться по Ситэ, все смелее отходил от родной площади. Вскоре он обзавелся новым другом, вернее, подругой. Эсмеральда пугалась собственных чувств: игра в любовь, принятая вначале как неизбежное зло, постепенно переросла в нечто большее, затмив собой даже главную цель — спасение Феба. Во время поцелуя священник становился все смелее, он мог позволить себе, посадив её на стол, прижиматься к ней слишком тесно или ласкать грудь, или сжимать округлое бедро. Вначале она протестовала, прерывая поцелуй и тем самым положив конец игре, но теперь позволяла ему слишком многое. Дело времени, когда он потребует окончательную плату за свои хлопоты. В одно утро в середине апреля он сообщил ей, что отправил прошение королю по поводу Феба. Тогда она поняла, что неизбежное случится сегодня, но странный монах ограничился обычным поцелуем, после чего поспешил уйти. Странным образом на красавицу влияла необходимость каждый день признаваться в любви: вначале слова выговаривалась с трудом, затем с безразличием, потом с привычкой и, наконец, с волнением. Её радовало, что в его глазах всякий раз, когда он слышал эти признания, загоралась радость, что он затем принимался целовать её страстно и крепко. Девушку охватывал восторг, и хотелось продолжения, которое, впрочем, никогда не следовало. Постепенно Клод рассказывал ей все, что узнал о капитане от Шармолю, вначале она отказывалась слушать и злилась, затем задумалась. Пожалуй, это было похоже на правду, у Феба, наверное, было очень много женщин, он ведь даже имени её запомнить не мог, просто звал малышкой или прекрасным дитя. Да и та злая девушка, в доме которой она побывала и где встретила капитана, наверное, никакая не сестра ему, а невеста. Посеянные семена сомнений давали всходы, и чем сильнее она отзывалась на ласки монаха, тем тише был голос любви к прекрасному всаднику. Да и любовь ли это была? Так, просто мечта о спасителе, о рыцаре, который увез бы её из ужасов окружающего мира, защищал бы и оберегал. Но неужели защитник всегда должен быть военным? На следующий день, после того как Клод сообщил, что написал королю, он не пришел, как и в последующие дни. В конце недели встревоженная Эсмеральда увидела сияющего, как солнце, Феба, который вновь во главе своего отряда патрулировал Ситэ; её он не узнал, хотя и улыбнулся милостиво. Девушка в тревоге чаще приходила на Соборную площадь, после танцев она задерживалась, высматривая своего монаха, но тот не показывался.Разрешение
Клод провел в добровольном затворничестве две недели, он не выходил из собора и монастыря, предпочитая сосредоточиться на рутинных обязанностях. В воскресенье первой недели он увидел среди прихожан сияющую девицу де Гонделорье, её мать и сопровождавшего их капитана. Феб выглядел неплохо, правда, сбрил молодцеватые усы и немного похудел, но в целом представлял собой превосходное зрелище. После службы мадам де Гонделорье попросила архидьякона о приватном разговоре, выяснилось, что дама интересовалась, можно ли было устроить венчание в ближайшее время. Архидьякон ответил утвердительно, они обсудили все детали грядущего торжества. После ухода мадам де Гонделорье его огорошил Квазимодо, как всегда, в компании рыжего котёнка горбун робко поинтересовался, может ли он жениться. На вопрос, кем будет его жена, Квазимодо закрыл глаз руками. Выяснилось, что, гуляя по Ситэ, он познакомился с одинокой вдовой и её незрячей дочерью, девушке было почти двадцать лет, но из-за слепоты желающих жениться не оказалось. Сначала внимание прогуливающихся женщин привлек тонкий кошачий писк, затем мамаша чуть не упала в обморок, когда увидела страшного горбуна, но девушка просто поинтересовалась, можно ли погладить кота. Сообразив, что с ней не так, Квазимодо попросил повторить вопрос, после чего, проследив за шевелением губ, смог понять, что девушка хочет познакомиться с Плюмом. Так завязалось знакомство, которое привело к тому, что горбун и слепая девушка договорились пожениться. Клод выслушал эту фантастическую историю и в первую минуту заподозрил, что его воспитанник просто лишился ума от безответной любви, но, когда Квазимодо завел к нему в кабинет очень прямую девушку с молочно-белыми глазами, он был вынужден признать свою ошибку. Девушку звали Аньес, они с матерью держали маленькую мастерскую по прядению шерсти, жили они недалеко от собора на мосту Пон Нёф. Архидьякон благословил молодых людей: странная они пара — глухой и слепая, но, может быть, так было даже лучше. Спустя две недели затворничества к нему пришёл очень огорченный Шармолю. Прокурор поведал, что его дочь в тягости и поэтому в срочном порядке обвенчалась с соседским приказчиком. Клод ничем не выдал своего удивления, но в утешение прокурору преподнёс ему двадцать ливров с наказом передать девушке на обустройство. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало сообщение Жеана, что он желает познакомить Клода с семьей, с которой планирует породниться. Тут архидьякон не выдержал и сделал строгое внушение юноше, что ему еще рано думать о браке, но в итоге смягчился и согласился познакомиться с семьей протонотариуса. Знакомство вышло неплохим, мэтр Мистриколь рассыпался в любезностях, его супруга тоже смотрела на архидьякона с почтением, Герметта показалась Клоду весьма милой девицей. Условились, что бракосочетание совершится после того, как Жеан получит степень лиценциата. Возвращаясь к себе после похода к Мистриколям, Клод думал, что устал от этого безумного вихря чужих свадеб и союзов, в который оказался вовлечен. Мысли вновь вились вокруг Эсмеральды, как она там? Наверное, рада освобождению капитана, будет ли Шатопер продолжать знакомство с бедной цыганской танцовщицей? Незаметно ноги повели его по знакомому маршруту, очнулся Клод оттого, что стучал в заветную дверь. Ему открыл Гренгуар. Поэт, коротко поздоровавшись, кликнул Джали, Эсмеральда замерла посреди комнаты с какой-то странной улыбкой на губах. Как только Клод вошел, она подбежала к нему и, положив руки на плечи, произнесла долгожданные три слова, который стали для священника настоящим откровением. Он видел, как сияют её глаза, в которых не было и тени сомнения, и поцелуй, последовавший за этим признанием, окончательно завершил то, что зрело всё это время. Эсмеральду обвенчали с Гренгуаром; поэт не остался в накладе, он получил приличное вознаграждение, Джали и возможность жить в большом уютном доме, где у него имелась собственная комната на первом этаже. Вскоре поэт обосновался при дворе, куда забрал и умницу Джали, ставшую звездой королевского театра. Клод и Эсмеральда, как это водится, прожили долгую и относительно счастливую жизнь. Они стали родителями двух мальчиков, которые с детства отличались редким умом и прилежанием. Старший, Жеан, сделал карьеру писателя, чем особенно гордился Гренгуар, был благополучно женат и оставил многочисленное потомство. Младший, Готье, участвовал в качестве картографа в экспедициях Жака Картье, он так и не женился, хотя и привез из путешествий, к ужасу матери, красивую индеанку, с которой прожил в благополучном и бездетном сожительстве вплоть до своей смерти. Но это будет дальше, а сейчас в 1482 г. священник и цыганка дали друг другу обет вечной верности и любви. Она сама не понимала, как так вышло, что человек, которого она раньше боялась и избегала, смог проникнуть в её мысли и сердце и, видимо, навечно там обосноваться. Клод же знал, что встреча их была предопределена силами, в чьем распоряжении находятся человеческие судьбы. Позже, размышляя над тем, что привело к успешному исходу, он сошелся на мысли, что благодарить стоит Шатопера и его благословенное опьянение, без которого, возможно, Клод совершил бы одну из роковых неисправимых ошибок. Сейчас же, целуя любимую женщину, он обрел душевный покой, а она — долгожданную защиту.