Помощничек

      Они молчат, как молчит вся библиотека двадцать один час в сутки (один час звучат их перепалки и два — встречи читательского клуба). Раздумывая над следующим ходом, Минхо покручивает красную фишку фалангами и вдруг цепенеет.       Шорох, вздрагивание книг, рваный вдох и шепотливая просьба быть потише.       Он швыряет грозный взгляд в сторону стеллажей, от которых исходят вседозволенные звуки, и ударяет фигурой о случайный пункт на игральной доске. Скрипит по полу ножка стула. В пару стремительных шагов приближаясь, Минхо кулаком стучит по вишнёвой стенке стеллажа и повышает голос:       — На выход вместе со своими гормонами, шпана!       Это не то поведение, которое он обычно позволяет себе со студентами, но как бы ему хотелось, чтобы и подобные выходки не были тем поведением, что обычно позволяют себе студенты в его библиотеках.       Сбивчивый шёпот, суета, мышиные шаги, и из паутины книжных шкафов выбегают две девушки, поспешно натягивая медицинские маски на красные лица и одёргивая клетчатые юбки на ходу. Они уносятся за порог, чересчур стыдящиеся для извинений.       — Это литературный дом или публичный?.. — ворчит Минхо, возвращаясь к столу, где Сынмин уже ждёт его с прямой спиной и подозрительно мягкой улыбкой.       Падая на игральную доску, взгляд Ли стеклянеет.       — Мат, — с нежностью говорит Сынмин, пока библиотекарь с тоской смотрит на своего загнанного в угол генерала.       Он почти выиграл, но необдуманный ход и оставленная без внимания на минуту возмездия игра — и Сынмин, потягиваясь, довольно обдумывает, как бы распорядиться выигрышем. Настроение Минхо ухает куда-то под ноги, и он вяло попинывает его, одновременно с тем складывая чанги.       — Ну? Какое желание?       Он наклоняется, чтобы втиснуть настольную игру в закормленный неразобранными газетами ящик, и проклинает традицию играть на желания вместе с несправедливой способностью Сынмина выигрывать из раза в раз — что в чанги, что в КНБ, что в пресловутого Марио.       — Перестань быть моим лучшим другом. — Сынмин выкладывает из синего рюкзака пенал с щеночком и стопку черновиков с целью наконец-то сосредоточиться на докладе.       Дверь из матированного стекла бесшумно открывается, и в библиотеку входит очередной безлицый студент. Он потерянно озирается при виде пустующей стойки той раздутой тётки, к которой ни один студент не осмеливался заходить за книгами, и облегчённо выдыхает, когда натыкается на знакомые черты. Одногруппник Сынмин, тоже с вокала, тот тихий и безбашеный парень, взявший дополнительный индивидуальный проект просто так, не наделяет его и каплей внимания. Приходится прокашляться:       — А где?.. — Студент кивает на стойку.       Прижав очки к переносице, Сынмин отвлечённо тычет пальцем в нагнувшегося библиотекаря и обратно зарывается в шебуршащий стаканчик с канцелярией.       — Если вы забыли свои трусы или типа того, то, поверьте, я не постесняюсь и надену их вам на голо…       Разгибаясь с медленно опускающейся на нахмуренную бровь тёмно-русой прядью, Минхо видит вовсе не тех наглых девчонок из читательского клуба и обрывает себя на полуслове. Нацепляет мигом профессиональное дружелюбие, через силу захлопывает дверцу переполненного ящика каблуком чёрной лакированной туфли и поправляет крупный шёлковый бант под шеей.       — Здравствуй. Чем могу?       От его вежливо подобравшихся губ и выпавшего с них смягчённого тона студент теряется сильнее. Ладонь парня с кожей немного смуглой забирается в волны волос, от постоянных окрашиваний едва не хрустящих и отдающих розовым золотом. Подпрыгивают и его глаза, из-за маски кажущиеся непозволительно круглыми и словно разглаживающие своим взглядом незнакомого библиотекаря: начищенные туфли, брюки угольного цвета со стрелками, заправленная в них виноградная рубашка, свободными складками прилегающая к телу и от локтей переходящая в плотные манжеты до длинной линии ума на ладонях.       — Книга, — выпаливает студент, кланяясь, вспомнив, что был задан вопрос. Неловкость читается в его сведённых коленях и вжатых плечах, и без того узеньких.       — Оригинально, — иронизирует Минхо после ответного короткого поклона, подмяв маску у носа и стуча каблуками по направлению к своей стойке. Мимо новоприбывшего проносится его сладкий шлейф; на одеколоне мужчины прописаны ирис, карамель, ваниль и роза, что для любого нормального человека значит неразборчивую духовитую белиберду. — Сдаёшь или?..       — Беру.       — Имя?       — Хан Джисон.       — Ха-ан Джи-исо-он… — вышёптывает Ли, снимая маску с одного уха и барабаня по старенькой клавиатуре.       Прямой нос с родинкой слева, косые тени скул, блестящая неброским макияжем кожа и аккуратное напряжение в лице. Лицо опущено под углом, при котором его рассекает сонный весенний луч, отсвечивающий от маленького глобуса на завороте длинной «г»-образной стойки. Джисон, отвечающий на вопросы слишком резко, будто бы в скоростном интеллектуальном шоу, теребит лямки рюкзака, побаиваясь отжать локти от боков и снести что-нибудь неуклюжим движением.       — А Вас? — непонятно зачем вырывается у него. — Как зовут, в смысле.       Мужчина поднимает голову и за несколько секунд перестраивается с недоумения на формальную вежливость.       — Ли Минхо. Не могу найти тебя среди заказчиков.       — Э-э-э… Не было заказа.       — Хм? Хочешь здесь что-то почитать?       — Нет… Думал взять «Гарри Поттера» с собой.       Множество студентов, не читающих новые буклеты на стенде возле входа, приходит с этим запросом. Минхо хочет их молча к стенду разворачивать, но из раза в раз учтиво декларирует текст буклетов вживую.       — Чтобы обезопасить бумажные издания, с этого семестра мы не выдаём книг на руки, извини. Можно заказать то, что нужно, и забрать у нас. На сайте библиотеки есть список интернет-магазинов, с которыми мы сотрудничаем. Могу предложить заняться чтением здесь. Для этого есть все условия.       Минхо — инициатор этой идеи, подхваченной директором. Он не мог сидеть сложа руки и ежедневно приходить в просторный, но полупустой зал библиотеки и глядеть на плачевное состояние книг. Отмена домашнего чтения была закономерным ходом, учитывая, что функция эта особой популярностью не пользовалась и своим исчезновением могла повысить посещаемость библиотеки.       Но студент ожидаемо не слышит.       — Всего одну. В порядке исключения. Пожалуйста.       Волна раздражения поднимается по горлу, однако улыбка блекнет всего на секунду. Сотни студентов с претенциозными нотками выпрашивали то же самое. Прежде чем в сто первый раз разжёвывается невозможность никаких исключений, телефон загорается сообщением от Сынмина. Ким Сынмин Я знаю его. Разреши, пожалуйста.       Две секунды уходит на прочтение, три — на обмозгование. На шестую секунду Минхо услужливо улыбается Хан Джисону:       — Какой год?       — Третий, — благодарно выдыхает студент, хотя Минхо думает, что мог это и для жалобы или порчи спросить.       Начало марта. Весенний семестр спросонья стучится в окно, и на его зов с каникул выходят несчастливые учащиеся, а Ли Минхо — на новое место работы. Едва ознакомившиеся с изменениями в библиотеке, многие студенты ещё доносят книги, взятые до, а потому их списочек на компьютере удалять рановато. Клацая мышью, Минхо курсирует по папкам и старается не делать замечания по поводу внимательного взора студента, скачущего то на монитор (с попыткой перегнуться через стойку), то на него.       — Кажется, с компьютером что-то. Не находит твоего имени в списке посетителей.       Заподозрил бы что-то неладное, если бы Сынмин, кстати, незыблемо сидящий над бумагами с одним наушником в ухе, чудным образом не ручился за паренька. Впрочем, на террориста какого-нибудь Хан Джисон не похож. Разве что на неудавшегося ухажёра, решившего таким способом подкатить.       — Это… Я вряд ли зарегистрирован.       На губах Минхо переливается прозрачный блеск, их краешек крючком загибается:       — Ты на третьем году обучения и ни разу не ходил в библиотеку?       Джисон пристыженно оттягивает толстовку с Микки Маусом.       — Нет?       — Ладно, на. Записывайся. Что там дать?       Хан медленно думает над вопросом, молясь не ляпнуть «Свой номер», хотя однозначный ответ при нём ещё со вчерашнего дня, когда препод по английскому объявил о спасительной возможности исправить оценки тем, кому надо. (И тем, кому не надо, в лице исключительного Ким Сынмина)       — «Гарри Поттер». Первую часть. На английском.       — Посмотрим…       Пододвинув ручку и пустой бланк переволновавшемуся пареньку, библиотекарь, ещё не запомнивший точное расположение книг, но активно работающий над этим в свободное время от мониторинга университетского сайта, ищет в компьютере произведение Джоан Роулинг по номеркам стеллажей и — естественно, думает он, — «Результаты поиска: 0». Но директор упоминал, что год назад проводилась программа по введению современной литературы. Извинившись, Ли отлучается в комнату с табличкой «Архив». Записав свои данные, при этом с трудом вспомнив собственный телефон и оставив бланк на стойке, Джисон, набрав побольше воздуха в лёгкие и облизнув губы, подсаживается к Сынмину.       — Хэй, с каких пор у нас… такие работники?       Рука продолжает что-то увлечённо строчить. Сынмин даже не снижает громкость голоса.       — Если бы чаще занимался учёбой, то знал бы, что Кан-сонсэнним отстранили ещё на каникулах.       Кан-сонсэнним, просившая себя называть так и никак иначе, была строгой женщиной зрелого возраста и, что важнее, дальней родственницей директора, боявшейся компьютеров за «смертоносное радиоактивное излучение» и оставлявшей всюду крошки от печенья, которые студенты среди своих называли старческим песком. Неудивительно, что её сменили.       О столик хлопает «Гарри Поттер и философский камень». Потрёпанное фиолетовое издание со знаменитой троицей и бородатым Хагридом, держащим фонарь.       — Не нравлюсь? — в шутку за спиной.       Джисон вдавливает книгу себе в грудь и беспомощно глазеет на библиотекаря снизу вверх.       — Нравитесь! То есть… Я…       — Собирался уходить? — участливо подсказывает Минхо, натянуто улыбаясь.       — Да, да, спасибо…       Только за локоть по пути хватают и устанавливают зрительный контакт.       — В моих обязанностях сказать пару слов о писательнице, если нет спешки.       Джисон поглядывает на Сынмина, ища в нём мнимой подсказки и, к ужасу, не находя её.       — Я фанат Роулинг, — как можно беспечнее отвечает студент. — Сомневаюсь, что услышу что-нибудь новенькое.       — А про то, что Чарли предпочитает женщинам драконов?       Приятно удивлённый, Джисон улыбается немногим более расслабленно.       — Кто так не делает?       Минхо щурится, фыркает в маску.       — Через неделю сможешь вернуть? Не хочу провиниться перед директором. — И он глазами говорит: «Но готов пойти навстречу студентам». — Последняя формальность, раз уж такое дело: страницы не загибать, не пачкать, не изрисовывать и обложку не портить. Никому не разболтай наш секрет, хорошо?       — Ам, постараюсь… До свидания!       Взяв свои вещи в охапку и наскоро поклонившись, студент покидает библиотеку, подзабыв банально прикрыть за собой дверь. Минхо вздыхает. В крайнем случае отчитается директору, что Хан Джисон из тех, кто одолжил книгу на каникулы и пока что не успел вернуть.       — Я думал, библиотекари должны уметь ладить с людьми, — вставляет Сынмин, не прекращая скоростное письмо.       — Помолчи, дорогой, я стараюсь. Когда охреневшие подростки обжимаются за полками, это не так-то просто. Объяснишься?       — Это бывший сосед по комнате Чонина.       — И всё?.. — недоверчиво уточняет Минхо, как будто у них обоих внешняя отстранённость не компенсирует большого сердца, для которого этой причины достаточно.       Сынмин вставляет второй наушник. «В архиве всё равно пока не ведётся пересчёт, — размышляет Ли Минхо, шагая к стойке, чтобы занести Хан Джисона в список посетителей, — что может случиться?»

* * *

      — Эй, гомофоб.       Минхо нехотя отрывает осуждающий взор от двух девушек из собравшегося читательского клуба. В клубе этом одни девочки в количестве пяти человек, приличные, очкастые, и Ли всё ещё в толк взять не может, откуда в омуте такие черти. Ещё раз застукает — свалит на них шкаф.       — Самокритично, — отзывается он Сынмину, прислонившемуся к стойке, на которой принтер, ежедневник, пестрящий цветами органайзер, распечатанные Суни, Дуни и Дори на уровне глаз и парочка суккулентов.       — Пустишь переночевать?       Отгоняя искорку радости, замкнувшуюся в груди от этого предложения, Минхо кидает безразлично:       — Зачем?       — Нужно за ночь доделать презентацию, а Чонин храпит, как бабка.       Мельком вспоминается сосед по комнате Кима, о котором заходит речь. Взбалмошные волосы, лисье обаяние, много стёба и ещё больше бисера: на ушах, на шее, на запястьях, на пальцах — даже на щиколотках. Всё это в ёмком и ласкательном «Йени», куда входит также детский (или дедовский) десятичасовой сон и грубые пинки, если сунешься будить раньше времени. Очевидно, Сынмину достаточно подключить наушники и доделать презентацию в изоляции от внешнего — он так и ходит по университету, не освобождая ушей. Но копия ключей от квартирки-студии лучшего друга всегда болтается в кармане брюк и отвлекающе бренчит брелоком с лилиями.       — Сегодня буду поздно, — предупреждает Минхо, ведь согласие так же очевидно, как то, что Сынмин просто хочет провести вместе время. — Закажешь что-нибудь нам на ужин. И… одно условие.       Просканировав глазами монитор с открытой однозначной вкладкой (Хан Джисон — «Harry Potter and the Sorcerer's Stone» — до 220317) и календарик с котиками, где крестиками зачёркнуты числа до сегодняшнего восемнадцатого марта, Минхо вытягивает спину, потягивается вправо-влево, заглатывает зевок.       — Хан Джисон. Вы же учитесь вместе?       — Да? — кивает Сынмин с таким тоном, словно предпочёл бы отрицательный ответ.       — Скажи ему, чтобы занёс уже книгу. Вчера был последний день.       Сынмин опирается на локти, чтобы, подтянувшись, перегнуться через стойку и своровать клубничную конфетку из стеклянной чаши, ловко уклонившись от шлепка Минхо и по руке, и по попе. Иногда кажется, Ким за тем в библиотеке и торчит часами, чтобы воровать конфеты да действовать на нервы.       — Сомневаюсь, что смогу помочь.       Шелест розового фантика.       — В смысле?       — Джисон… не самый ответственный студент.       — Что ж, мне плевать. Либо книга будет здесь, — Минхо постукивает ногтем по дереву, — к концу вечера, либо я использую его рот как мусорку для всех твоих фантиков.       Сынмин от неожиданности разгрызает конфету.       — Заодно передашь, что вкус в литературе у него ужасный.       — Он разве не одного «Гарри Поттера» взял?       — Одного, но…       На днях это было. Во второй в жизни раз Джисон прошмыгнул в библиотеку, растёр брызги общего антисептика по ладоням и скрылся, поздоровавшись с Ли Минхо вполголоса, в паутине стеллажей. Народу тогда набралось немеренно, все они были угодливо приглашены элементарным человеческим желанием начать с нового семестра учиться на износ, что, как известно, спустя две недели после выхода с каникул исчерпывает себя. В обилие окрылённых студентов можно было остаться незамеченным. Медицинская маска на лице придавала уверенности на пару с обволакивающим книжным запахом (древесный аромат, приятная дымка, земляной оттенок и ирисовая сладость духов нового библиотекаря), тянущимся недалеко по коридору здания и зазывающим к себе. Смешно было, каким шумным, смешным и активным Джисон закрепился в умах своих знакомых и как в общественных местах, где имя его никому ни о чём не говорило, жался в тени.       — «Привет, как дела?» Нет, звучит тупо, — бормотал он себе под нос, расцарапывая полку. — Хай? Доброе утро?       Варианты приветствия в попытке подобрать наименее позорное казались одно несуразнее другого. Чанбин был прав. Нужно было что-то делать с паршивой социальностью. Но тут дело обстояло точь-в-точь как с тренировками: Чанбин воодушевлял, настраивал, тащил за собой, а Джисон выл и отмахивался.       Консервативный препод требовал работу исключительно с бумажными материалами для грядущего задания, которое обязано было вытянуть Хану оценку, поэтому рисковать не приходилось. Конечно, он грамотно перефразирует некоторые статейки и налепит презентацию с жирным шрифтом, чтобы шестидесятилетнему профессору было читабельно, но фактический материал придётся искать на руки. Удобный предлог заявиться в библиотеку и, не удерживая дрожи в коленях, попробовать кое с кем снова заговорить, потому что, ну, Чанбину уже нечего отвечать на «Я умру жалким девственником» и «Нет, Бини, я не собираюсь ничего с этим делать».       Поцелуй с Йени не в счёт. Он просто был слишком милым.       — А, это ты.       Джисон отшатнулся. Виноградная рубашка, руки на боках, прищур поверх маски и причёсанные волосок к волоску тёмно-русые волосы, пушистыми дугами обрамляющие лоб.       — Так дышишь. Я подумал, тут опять какая-то парочка обжимается.       О, позорище. Нужно было отвечать? Хан рефлекторно открыл рот и вдруг понял, что губы его разомкнулись давно, давая проход тяжёлым от нарастающего волнения выдохам. От одного представления о грядущем разговоре сердце зашлось так, что мощное биение отошло на второй план, хотя всё ещё с силой тарабанило грудину. Огромная бежевая рубашка со смешанными геометрическими принтами вибрировала под сердцебиение. Минхо подошёл сам.       — Прикольная маска, — озвучил Джисон свою первую внятную мысль, о чём тут же пожалел.       Библиотекарь забавно скосил глаза. Нижнюю часть его лица скрывала не одноразовая маска, как в прошлый раз, а тканевая чёрная. С кошачьими усиками и белым носиком.       — Спасибо. Нормально чувствуешь себя? Просто твоё дыхание. — Мужчина кивнул на Джисона. — Душно?       Хан закусил язык, чтобы не выдать абсолютно идиотский и очевиднейший подкат.       — Кулер в той стороне. — Не получив разъяснения, старший смерил его озабоченным взглядом с головы до пят и указал большим пальцем себе за плечо. — Нашей библиотеке не нужен вырубившийся от перенапряга студент, хорошо?       — Хорошо, — чуть ли не отважно кивнул Джисон, стукнувшись подбородком о ямочку между ключиц. — Ай…       — Что-нибудь подсказать? — не реагируя на нелепость, участливо спросил Минхо и сложил руки за спину.       По заглушённому маской голосу и преобразовавшимся в полукруги глазам понятно было, что улыбался. Скорее всего, формально. Джисон не знал, чего хотелось больше: чтобы отстали от него наконец или, наоборот, пристали. Он хихикнул своей мысли и прокашлялся. Пальцы нащупали вишнёвой покраски полку и заотбивали по ней стандартный перебор, который Хан вчера практиковал на гитаре.       С Минхо не было напряжения, как с другими профессорами или с той же Кан. Сказывалась несущественная разница в возрасте — между новым библиотекарем и третьегодками стояло максимум года три. Атмосферу он излучал, скажем, заманчивую. С такими хотелось подружиться.       — Да не, я это… — Я что? — Выбрал уже.       — Хорошо. Что выбрал? Давай найду, а то на одном месте уже пятнадцать минут стоишь.       Бля.       Он забыл, за чем приходил, ещё на пороге. Надо было накатать список или подсказку на тыльной стороне ладони… В следующий раз так и поступит, чтобы вновь не вываливать первыми пришедшие на ум названия книг британских авторов и не смотреть виновато на окрасившееся озадаченностью лицо молодого библиотекаря.       Минхо чудом их нашёл, но комментировать не стал, за что Джисон его мысленно осыпал благодарностями, как-то даже захрабрившись. Всё оказалось не так страшно. Опозорится — не впервой, просто сбежит и не зайдёт сюда больше, как все года до этого. Он сунул руки в карманы, перестав нервно наигрывать перебор, спустил одну лямку рюкзака с плеча, болевшего после тренировки Чанбина, и подглянул в архив, где исчез Ли Минхо.       — Можно конфетку?       — Можно, — безэмоционально донеслось из глубин удивительно внушительной, замусоренной и тёмной (потайной, хрюкнул про себя студент) комнаты. Как будто обратная сторона просторного и светлого зала, называемого библиотекой.       Без приглашения шагнув внутрь и чавкнув клубничным леденцом, заранее закинутым за пухлые щёки, Джисон втянул плотного воздуха из пыли и залежавшихся книг. Страшно было — пиздец, но «Делай вид, что уверен в себе» — золотое правило социофоба. Тут же висело вороньего цвета пальто Ли Минхо и эко-шоппер.       Под давящий на глаза свет люминесцентной лампы Минхо вышел из-за рядов металлических стеллажей, перешагивая через коробки, коробки и ещё раз коробки, по мере удаления пожираемые тенью всё кровожаднее. К боку его прижалась пара никому не интересных томиков, маска сползла на носогубную складку, открывая рассеянный румянец усталости. Фиолетовый бант потрепался.       — Чувствуешь?       — А? — Джисон почесал висок.       — Запах. Он другой. Там, — указал на дверь, намекая на главный зал, — пахнет новыми книгами. Здесь — старыми.       Он перехватил один из томиков, бережно отворив его и склонившись к пожелтевшему от времени развороту. Нос мягко, как при первом поцелуе, коснулся плохо пропечатанного текста и захватил крепкого аромата.       Хан, не думая, склонился тоже. Не так близко, чтобы показаться извращенцем, но достаточно, чтобы демократично вторгнуться в личное пространство и уловить особенный запах (и книги, и ириса), прикрыв благоговейно веки.       — Теперь открой свою, — попросил Ли, захлопнув книгу так, что чуть носы им обоим не оттяпал. Джисон приоткрыл совсем новенькую книгу, что ему минут пять назад всучили ещё в зале. Обложка податливо хрустнула. Придавленные белоснежные страницы понежились в пальцах Минхо, когда он пригладил название главы.       Они синхронно вдохнули до избытка в лёгких смесь типографской краски, клея и свежей бумаги.       — Реально по-другому пахнет! Я и не задумывался…       — Ещё бы, — хмыкнул Минхо и вышел, проигнорировав «Это оскорбление?»       Темой проекта было чтение книг на английском как наиболее эффективный способ изучения языка. Планировалось на примере разобрать идеальный вариант — «Гарри Поттера», больше ничего. Но Джисон порешил так: чем больше произведений он проанализирует (чем дольше он задержится в библиотеке), тем лучше. Можно было предоставить разные по уровню сложности языка романы, закопаться в нюансы лексики и проиллюстрировать технику чтения на чужом языке на конкретных примерах, несмотря на вопиющее нежелание заниматься этим всем. Обстановка умела подталкивать. Перехватив стопку сомнительных сборников, Джисон выбрал местечко в зоне видимости стойки, договорившись с уходящим в пятки сердцем занять один из стационарных компьютеров, расположенных в линию у декорированной под кирпичную кладку стены. Минхо на него не смотрел.       — Не чиркать, — строго сказали над ухом, и погрузившийся в работу Джисон чуть не выбил подлокотник компьютерного стула. От его внимания ускользнуло, как среди царствующей ирисовой сладости запах вдруг окреп, а его главный источник вырос за спинкой (так ярко надушены обычно женщины в возрасте, за которыми запах крепится в любом помещении, где они пробыли дольше минуты. Это лучше, чем запах мыла и смерти от Кан-сонсэнним, но Хан уверен, что от долгого нахождения в библиотеке у него заболит голова и иссохнут ноздри).       — Извините. Мне нужно плотно работать над текстом для проекта про чтение на английском. — Джисон попытался улыбнуться как можно непринуждённее и не отключиться от непредсказуемого внимания к своей персоне: Минхо склонился, задевая грудью его плечо, чтобы проверить страницу.       — А мне нужно поддерживать сохранность книг. Убери карандаш, пожалуйста.       Собравшийся было выделять в предложениях узкоспециализированные термины в подтверждение того, что для прочтения необходим как минимум уровень B2, Джисон отложил карандаш. По приходе домой он обнаружил, что одежда его пропахла чужим одеколоном и книгами. Попросить взять произведения с собой он не осмелился, вместо этого пообещав себе, что вернётся.

* * *

      Весна. Вернее, её кроткий шлейф: всюдный гололёд и солнце отчего-то золотистее, чем в февральские дни, окончившиеся недельку-другую назад. Сынмину нравится, что их университет сравнивают с английским замком. Нравятся французские окна в зданиях из серого кирпича, к лету обрастающие плющом, нравится сад с фигурными кустами, но не нравится, что лёд ленятся сбивать.       — Давай помогу!       DAY6 в наушниках перебивает чей-то зов, и Сынмин освобождает одно ухо, подрумянившееся на мартовском морозце.       — Джисон?       — Так точно! — Парень нагоняет его и лучезарно улыбается. На нём какая-то белая шубка, то ли стильная, то ли несуразная.       — Ты пришёл до начала занятий? — наигранно удивляется Сынмин. Второй наушник тоже выпадает и приземляется на вязаный мамой шарф. На улице Сынмин нарядности предпочитает теплоту и всегда держит горло защищённым — голос бережёт.       — Эй! — Хан несильно бодает его плечо, дуя губы. — Такое было всего-то…       — Всегда? — пресекает его Сынмин с лёгкой улыбкой и поправляет рюкзак на плече. Это преувеличение: образовательная дисциплина не позволяет пропускать больше трёх занятий за семестр, если не хочешь провалить предмет. Набрав за две недели критические два пропуска, Джисон и так вынужден подмазываться через дополнительный индивидуальный проект. — Что-то нужно?       — Да почему сразу… Просто хотел помочь подняться, у меня вон! — И он гордо красуется мартинсами на ребристой подошве, что больше его головы.       — Что у тебя вон? Комплекс роста, из-за которого ты носишь высокую платформу?       Джисон с поражением сдувается и впритык сдвигает брови, блестящие гелем.       — Понятно, почему с тобой никто не общается… Кстати-и, — неловко подводит он, выставляя всё-таки локоть, чтобы помочь взойти. По тону читается с лёту, что сейчас он и начнёт разговор, ради которого подошёл, но Сынмин всё равно просовывает руку ему под локоть и закрывает глаза на возможность из-за всем известной неуклюжести Хан Джисона грохнуться именно по его вине. — Говоря о Ли Минхо… Не в плане, что он никто! Я просто подумал, что вы, ну… общаетесь?       — С чего? — Ким умело утаивает улыбку, пока они осторожно поднимаются по заледеневшим ступеням, как престарелая парочка.       — А зачем ещё столько торчать в этой библиотеке?       — Учиться?       — О. Об этом я не подумал.       В какой-то момент они оба опасливо вцепились друг в друга и приостановили разговор. Только оказавшись на оттаявшем бетонном крыльце, они разъединяются и глядят друг на друга выжидающе.       — В общем, ты не знаешь, у него есть кто-нибудь?       Сынмин приходит на занятия за полчаса до их начала, спешить некуда. Тем более вырисовывается крайне занимательная картина. Он наклоняет голову и потряхивает ей, чтобы скинуть чёлку с глаз, притворяясь не самым умным студентом на потоке, коим он и является:       — Кто-нибудь?       Джисон шкрябает своей гигантской подошвой крыльцо, взгляда с него не соскребая.       — Ну, девушка там, парень.       — А, конечно. Я.       Хан выпучивает на Сынмина глаза и даже непроизвольно отклоняется подальше. Спустя пятисекундную паузу Ким позволяет смешку расцвести в груди.       — Шутка. Нет у него никого. Да и вряд ли будет. Он невыносимый.       — Тогда вы подходите друг другу, — всё ещё отходя от сказанного, бурчит Джисон и кажется полностью обезоруженным. — Ладно, можешь просто сказать, что ему нравится? Пожалуйста.       Видно, волнуется. Смотрится мило и забавно. Если бы он не был заранее с Сынмином знаком и не работал с ним вместе пару раз, то и смелости бы не набрался подойти. Сынмин наблюдателен. Он понимает, какого внутреннего переполоха Джисону стоило начать этот разговор. Понимает, почему в действительности тот пропускает некоторые занятия и проекты с публичной защитой зачастую с первого раза проваливает. Он не глупый, не безответственный. Он просто пуглив до всего, что выходит за четыре стены его комнаты, где главенствует бардак и чанбиновские носки поджидают, как мины, на каждом шагу (Сынмин больше никогда не согласится делать совместное задание в их комнате).       Оттого-то он не может отказать.       — Ему интересны книги, вопросы экологии, коты и организованность.       И немедля уходит. Однако Джисон не идёт за ним внутрь.       — Ты куда? Начало через пятнадцать минут.       — Как куда? — подзапыхавшись, поворачивается Джисон, перепрыгнувший все ступени одним махом. — В магаз за кошачьей едой. Успею-успею, всё под контролем!       — Лучше б Поттера вернул.       Но Джисон уже мчится через сад на всех парах. Отодвигая парадную дверь, Сынмин на ходу придумывает, как бы отмазать этого оболтуса перед преподавателем.       — Конечно, за кошачьей едой… Книги, чистота и организованность явно не про тебя.       Он мысленно извиняется перед Минхо, однако интуиция его обычно не подводит — вот и весь секрет его удачливости в играх. А интуиция подсказывает, что Джисону стоит попробовать.

* * *

      В кармане розовых штанов — три штучки кошачьего соуса с тунцом. Там же одноразовая маска, которой Джисон пользуется уже неделю. Он надевает её, чувствуя себя более уверенным, и толкает дверь, за которой настаивается библиотечная тишина и её характерный запах.       Чем больше он посещает библиотеку, тем меньше тревоги по этому поводу испытывает. Пугающее неизвестное становится всё понятней; в том-то и проблема социальной тревожности — побороть её можно лишь регулярными встречами с самым страшным.       Однако есть Минхо, и облажаться перед ним ещё страшнее, чем перед кем-то незнакомым.       Ноздри щиплет яркий аромат, и голова сама по себе мечется правее, натыкаясь на Ли Минхо. Он отставляет одеколон и трёт запястьями под ушами. Проезжается по студенту прищуром, тщетно пытаясь застегнуть обратно манжеты, и первым инициирует поклон на градусов двадцать.       — Книгу принёс?       Приветливая улыбка Джисона самоуничтожается. Глупо было рассчитывать на тёплый приём после того, как подвёл. В этом действительно есть его вина. Он мог прийти вовремя, он даже вышел в назначенный час, но… простоял в коридоре у двери с полчаса, не заходя. Смотрел, как люди выходят и заходят, всё порываясь переступить порог сам, — бесполезно. Изгрызанная под воздействием страха кутикула до сих пор побаливает. Струсил просто зайти и отдать. Просто зайти и отдать.       — Принёс. Но я хотел бы взять ещё кое-что.       Минхо вздыхает и садится за компьютер. Прыснув пахучего антисептика у входа, почти вприпрыжку Хан движется к стойке, параллельно уговаривая дыхание и пульс прийти в норму и перестать подчинять организм себе болезненными импульсами и нехваткой кислорода. К счастью, присутствующие рассажены в дальней рабочей зоне и слишком поглощены учёбой, чтобы высмеять его.       Ли пролистывает «Гарри Поттера» и удостоверяется, что книга не пострадала. Между делом спрашивает:       — Почему задержался?       — Домашки много было, — заготовленная ложь. Не скажешь же, что пошёл на поводу у иррациональной тревоги и не смог банально посетить общественное место.       — Можно ведь делать её здесь. — Захлопывает книгу, складывает руки на столе. — Это сильно повышает организацию. Почему именно с собой?       А этот исход не продуман. Джисон перебирает пальцами по стойке.       — Я не кусаюсь. — Минхо щёлкает суставами. Жаль, подкидывает разум Джисона. — Ладно, имей в виду, счётчик доверия на минусе. — Он смотрит исподлобья и ручку наставляет предупреждающе. Джисон делает умоляющие глазки, и библиотекарь сдаётся. — Что в этот раз?       — Вообще-то… Что угодно.       Минхо печатает не глядя, удары кнопок становятся резче.       — Что?       — Ну, я же для проекта разбираю книги в оригинале, — спешит изъясниться Джисон, краем глаза натыкаясь на распечатки милейших котов возле компьютера и добавляя ещё один пункт к причинам обхаживать Ли Минхо. — Любая художественная литература подойдёт.       — Чиркать не будешь? — недоверчиво произносит Минхо, окончив переоформление Джисона в списке. — Учти, никакой ластик не спасёт.       Запальчиво покивав, Хан следует за ним вдоль полок. Некоторые студенты по рефлексу отвлекаются на них, и Джисон неосознанно держится к библиотекарю ближе, пока они под отсчёт каблуков не скрываются в паутине стеллажей.       — Жди здесь, — наказывает тот и через минуту приходит со свежепокрашенной деревянной стремянкой. Ставит, проверяя её равновесие, и взбирается на несколько ступеней. Он среднего роста, но стеллажи превышают его на четверо голов за счёт высоты потолков. — Одна девочка из читательского клуба, Рюджин, когда заказывает через нас книги, то после прочтения приносит их и оставляет тут. Благодаря ей появилась целая полка с Кингом. По-моему… Да, нашёл, есть «Мизери» на английском.       — Ого!       — Читал?       — Обижаете! Был фанатом Кинга лет в пятнадцать, пока к сплошной фантастике не пришёл.       Он перенимает книгу и без раздумий подаёт руку, помогая слезть. О бывшем любимом авторе заговорив, и не замечает, что на его руку сначала смотрят странно, а потом недоумевающе принимают.       — Он хорошо подойдёт, спасибо. И не подумал чего-то о нём. Язык как раз не заковыристый, а сюжеты почти каждого берут. Читали?       Спустившись, Минхо подтягивает брюки и вновь тщетно из-за тугих петель для пуговиц возится с манжетами. Поодаль мельтешат звуки письма и колоти по клавиатурам.       — «Мизери», наверное, моя любимая. Не знаю, есть что-то в том, когда он пишет не о мистической небылице, а о реальной опасности.       — Например, о сумасшедшей фанатке, собирающейся сделать из вашей кожи переплёт для книги, которую заставит написать, переломав вручную ноги?       Закрытая маской улыбка Ли Минхо достигает его глубоких карих глаз.       Он удаляется, чтобы вернуть лестницу на место. Пользуясь случаем, Джисон судорожно подбегает к пластиковому окну и находит, как и ожидалось, на дереве чёрного кота. Его присутствие там он высчитал ещё на улице. Гибкого и зеленоглазого, этого кота знали все учащиеся и, идя наперекор запретам, подкармливали его прямо в аудиториях. Ласковое имя Чёрт он получил за очаровывающую проказливость и бесстыдство. Джисон предлагал назвать его Бэтменом из-за блестящего чёрного окраса и ассоциацией с летучей мышью (Чёрт всегда спал, свесившись с веток), но его идею отвергли сторонники Марвел.       Чёрт дёргается, острым зрением заприметив, как из приоткрывшегося окна высовывается рука в мятном рукаве свитера и манит к себе. Махнув хвостом, кот делает несколько грациозных шагов навстречу и встаёт на месте. Лысое разветвлённое дерево упирается в стену и в ветреную погоду царапает окно. Чёрт усаживается на ветвь с весельем в зрачках-полосках, дальше идти не собираясь.       — Ну же, — молит Джисон, как можно тише издавая привлекающие звуки.       Он посчитал, Минхо оценит, если наткнётся на него, подкармливающего бездомное животное. Но Чёрт, кажется, посчитал иначе.       — Ты что делаешь?       Разумеется.       Возвращается Минхо, и он не излучает прежнего дружелюбия. Джисон уже репетирует извинения за своеволие, как Ли, завидев кота, меняется в лице кардинально.       Когда Сынмин говорит о том, что Минхо нравятся коты, Джисон не придаёт этому особого значения. Они нравятся любому здравому человеку. Но при виде того, как дымка отстранённости рассеивается в глазах Минхо, как пушистые брови выстраиваются домиком, как он примыкает к окну, это ошибочное мнение рушится.       Минхо очень нравятся коты.       — Какой хорошенький, — выдыхает он прямо в стекло, отчего оно покрывается мутным пятнышком. Со скрипом старший стирает его манжетом, что он так и не застегнул.       — Его зовут Чёрт.       — Чёрт? — Смешок. — Прелестно. Ты знаешь его?       — Да, все знают. Местная звезда.       Джисон вытаскивает из кармана лакомство в продольном пакетике и постукивает им себе по ладони.       — Можно мне? — просит Минхо, и веки его опухают от улыбки.       — Без проблем, — сияет Джисон, — кроме того, что Чёрт сегодня не в настроении.       — Передо мной он не устоит, — говорит Минхо с грудинной усмешкой, забирает кошачий соус и в два счёта распечатывает его.       Окно открывают пошире, прохлада пользуется гостеприимством и пробирается внутрь. В оглядке проверив, что никто его в таком положении не застанет (Хан умиляется), Минхо высовывается наружу и протягивает надменному коту лакомство с зазывающими причмокиваниями. Невысоко, второй этаж.       — Осторожней, — посмеивается Джисон, плечом подпирая стену.       Чёрт вдруг совершает шажочек вперёд, и Минхо, бросив самодовольное «Видал?», старается активнее. Он уже по пояс выставился из окна, виноградная рубашка растянулась, покидая брюки и забираясь наверх по спине, усеявшейся мурашками от холода. Расстёгнутый манжет открывает кисть и карту синих вен на ней. Минхо всё тянется, упрашивая кота подойти, и подмерзает даже Джисон в своём свитере. Он сконфуженно отводит внимание от обнажившихся выступов позвоночника и кончиками пальцев придерживает старшего за талию.       — Осторожнее, — повторяется, пытаясь касанием подправить рубашку и спустить её вниз. Упускает миг, когда кот запрыгивает на выступ у окна и требовательно мяукает.       — Вот так, — воркует Минхо, подставляя один конец красного пакетика. Принюхиваясь, животное марает носик, достаёт язык и лакомится. — Вкусно? Вкусненько?       — Это уже несправедливо.       Хотя Джисон прекрасно понимает животное. Окажись на его месте, он бы без раздумий забрался на руки Минхо.       В надежде вызвать какую-нибудь особенную реакцию Джисон также просовывается в окошко и прижимается предплечьем к Ли, однако тот не видит никого и ничего, кроме Чёрта. Итого, они слушают чавканье кота и по очереди подразнивают его, наглаживая спинку с торчащим позвоночником. Их мизинцы сталкиваются у Чёрта на шее. Кожа у Минхо ледяная.       — Заболеем щас, давайте закругляться, — распоряжается Джисон.       — Но он не доел.       — Он вечером тут тоже бродит, тогда и накормите. У меня ещё эти штуки есть, если надо.       Минхо сдаётся, вычёсывает напоследок Чёрта от макушки до хвоста и отстраняется. Пока Джисон борется с тяжёлым окном, библиотекарь машет животному через стекло с хрупким «Пока-пока!» и выпячивает губу на то, как жалобно выглядит разориентированный кот.       — Изверг, — слышит Джисон, усиленно избегая того, как поправляется чужой пояс брюк и заправляется в него фиолетовая рубашка.       Он мямлит что-то себе самому непонятное. Ли приступает к манжету. Так, сейчас главное звучать максимально равнодушно, а вместо покашливания привести связки в порядок самым тихим сглатыванием.       — Могу одолжить свой пиджак. Дубак же. Всё равно только чтобы подмазаться к преподам его надеваю. Вечером заберу.       Он не планирует забирать, на самом-то деле. Сунется разве что подсмотреть, насколько невероятно Ли Минхо будет выглядеть в его одежде.       Минхо ковыряется в пуговицах, за маской не распознать толком эмоций его.       — Что? Нет. Плечи-то свои видел? С таким же успехом можешь предложить мне детскую кофточку.       Джисон медленно моргает.       — Тогда-а… горячего кофе? — лепечет он, доверяя контроль над ситуацией своему бескостному языку и обещая за все слова погнобить себя позже. Стискивает ткань розовых штанов, глотает участившийся пульс. — У Вас материал, — чтобы лишний раз коснуться, он поддевает шёлковый рукав, перебирая его и игнорируя чужой удивлённый взгляд, — тонкий очень. Простудитесь. А другого такого крутого библиотекаря Вам на замену нет.       — Крутого? — переспрашивает Минхо, и сквозит в голосе неприкрытое веселье. — Спасибо, но я предпочитаю кофе со льдом.       — Я тоже! — восклицает Джисон, подскакивая от неожиданного воодушевления на носках. — Стойте, это намёк на то, чтобы я всё-таки купил Вам?..       Минхо задирает голову и смеётся. Бант тянет ворот вниз, и его шея с переливчатым кадыком попадает под свет лампочек на подвешенном деревянном бруске. Смех у него такой, что впору злодеям в мультфильмах приписывать. Мелодичный, высокий, гладкий на слух. Но самое обворожительное, несомненно, то, как он закрывается ладонями и насилу успокаивается, вспомнив, где находится.       — С каких пор студенты могут позволить себе лишнюю порцию холодного американо? — Он скашивает голову и смотрит из-под длинных ресниц. Лампы отражаются в его влажных, то чёрных, то коричневых радужках, под которыми полными складками собираются нижние веки.       — Я занял у Чана, — не задумываясь, чеканит правду Джисон, на что библиотекарь снова прыскает и порождает в студенте желание заставлять его смеяться как можно больше. — Не смейтесь! Дайте я лучше помогу.       Он указывает подбородком на расхлябанные манжеты. Разогнавшейся кровью в ушах звенит волнение и страх всё испортить (что — всё? У него что-то получается?). Минхо молча выпрямляет руку, и Джисон вылупляется на неё так, словно не этого просил. Он запоздало повинуется команде мозга начать застёгивать пуговицы. Ирисовый одеколон вблизи гуще и слаще (Джисон и не заметил, как свыкся с пропитавшим зал ароматом). Ткань приятная, кожа — тоже, только холодит. От прикованного к себе наблюдения пуговицы выскальзывают из пальцев.       — Ухаживаешь за мной?       Вопрос застаёт врасплох. Едва справившись с пуговицей, Джисон по неожиданности надкусывает щёку изнутри.       Стук по дереву. Библиотекарь и студент синхронно оборачиваются и выходят из-за полок. У стойки поджидает взъерошенный парень, обнимающий себя от холода. Он машет приветственно, и на костлявой руке его гремят многочисленные браслеты из бисера.       — Заказ забрать, — неглубоко кивая обоим, сообщает Чонин не слишком внятно из-за фиксирующих зубы брекетов. Его направленный на библиотекаря и студента взгляд — взгляд услышавшей посторонний шум лисицы.       Прежде чем отойти к нему, Минхо негромко, с подразумевающейся, как кажется, ухмылкой обращается к Джисону:       — Спасибо, что застегнул.

* * *

      — Куда без маски?       Кофе в раскрасневшихся от весеннего ветра ладонях вздрагивает и опасно плещется изнутри бумажного стаканчика. Джисон шарится по карманам, но джинсовка с белым мехом пуста, не считая горстки сдачи из кофейни, что он планирует спустить на жвачку в автомате (или выкрасть у симпатичного библиотекаря клубничный леденец из мисочки, потому что мало ли монетку вставит как-то не так и словит на себе посторонние взгляды).       — Здесь в любом случае никого не бывает, — шутит Джисон, маска забыта. В такой поздний час библиотека и вправду пустует.       Встречающий студентов стоя в соответствии со своими обязанностями Минхо обратно садится за ежедневник, обложку его подогнув. Кончик ручки изгрызан, он тихо ругается, когда размазывает чернила ребром ладони.       — Знаю. Просто не хочу видеть твоё лицо.       Джисон смеётся облегчённо. С последней их встречи, где он был очевиднее некуда, он не знал, куда себя деть. Являлась ли реакция Минхо зелёным сигналом, или это всего-навсего воспалённый мозг выдавал давно желаемое за действительное? Под сердцем теплился почти щенячий восторг, хотелось того или нет. Хан пришёл к тому, что если раньше им двигало простенькое желание получить, наконец, опыт и вдарить по рамкам, сказывающимся на учёбе самым неблагородным образом, то теперь ему интересен сам Ли Минхо с таким же интересом к Кингу и Роулинг и этим своим невыносимым вайбом.       Неформальное общение, с которым его встречают, сбрасывает груз сомнений и импонирует гораздо больше, каким бы милым ни был держащий маску вежливости Минхо. На деле он гораздо проще и даже раздражительнее, чем может показаться. С чем связана такая перемена, Джисон не знает, но и подумать об этом времени нет — все отделы полушарий заняты приятным волнением, вытесняющим нацело ежедневные тревоги о грядущей защите проекта. Отчасти потому Хан и приходит. Он отвлекается, когда он не один.       Минхо не глядя сгребает с полки белую многоразовую маску и шлёпает ею о стойку. Глобус покручивается.       — Бери мою запасную. Постиранная. Уйдешь — вернёшь.       Не грубо, больше сфокусированно. Почему-то столь небрежное обращение, как у давних знакомых, мгновенно развевает задержавшийся на одежде уличный мороз. И от страха завести разговор остаются твёрдые крошки.       Хан ставит кофе на стойку и закрывает маской лицо, скомканно поблагодарив.       — Кажется, я книгу потерял.       Компьютерный стул резко стонет, когда Минхо отвлекается от письма и разворачивается всем корпусом.       — Ты что?       — Мне очень-очень жаль! — Ладони Джисона взметаются в защите. — Вот, кофе в качестве извинения.       — Кофе в качестве извинения? — скептично повторяет Минхо. Вот-вот задёргается веко. — Так же начальству сказать, когда недочёт будет?       — Нет-нет, не то чтобы потерял… Мне просто так кажется. Такое часто бывает, да? Вон Чанбин на прошлой неделе! Искал-искал носки свои, те, что со свинкой. В шесть утра меня на ноги поставил! Порешили, что те пропали с концами. А вчера взяли и нашлись. Угадайте, где?       Оседает ожидающее отклика молчание, разреженное поддакиванием часов.       — Где? — равнодушно подыгрывает Минхо.       — Под подушкой, конечно! Под моей! Я это к тому, что у нас комната такая… Найдётся ещё книга эта… Наверняка найдётся.       — Вот найдётся, — Ли устало щиплет переносицу, — тогда и приходи.       — Хэй, — сочувствующе вылетает у Джисона, — выглядите уставшим. — Он пододвигает кофе. — Держите, взбодритесь хотя бы. И извините, что потревожил. А книгу я дома поищу, обещаю.       Минхо протирает скулы с длинным выдохом. Плечи ссутулены вследствие сидячего образа работы, глаза слезятся от продолжительной работы за компьютером.       — Не в моих интересах обдирать бедных студентов. Сам пей. Вижу же, что замёрз.       Внутри себя Джисон и надеялся, что получит вежливый отказ. Вместо двух дешёвых кофе, на которые он занял у Чана, он попросил купить один подороже, чтобы не навлечь на Ли проблемы с животом. А холод был собачий, совсем не весенний, безжалостный. Всю дорогу через кампус идущая из коричневого стаканчика дымка так и дразнила своим теплом, своей сладостью.       — Ох, правда? Можно выпить?       Утыкаясь заново в блокнот, Минхо приглушённо зевает, губ не размыкая.       — Валяй.       Синие краски вечера проливаются через окна на очерки библиотеки, мебель и рядки книг. Освещение насыщается жёлтым и мажет по рубашке цвета спелого запотевшего винограда. С жадностью Джисон присасывается к пластиковой крышечке, но давится от прожигающего взора Минхо.       — За десять минут ты выпьешь его и выкинешь этот стаканчик на улице, — заговаривает он, обвиняюще ткнув в студента покусанной ручкой, — а твои правнуки умрут от количества непереработанного пластика.       У Джисона в который раз отросли волосы, их выкрашенные розоватые кончики покалывают шею сзади, и он чувствует, как давит на виски пружинистый ободок.       — Не умрут, — он барабанит по стаканчику, — потому что не родятся. Я гей. Да, эм, не переживайте за них. Стаканчик же вообще бумажный?       Огорошенный ни с того ни с сего признанием, библиотекарь взмахивает ресницами, наверное, раз пятьдесят, прежде чем поёрзать на скрипящем стуле.       — Если бы этот стаканчик был просто бумажным, то впитал бы весь кофе. В каждом таком стакане есть прослойка пластика для сохранения тепла и непропускания влаги. Этот слой, к твоему сведению, не перерабатывается. При нагревании внутренние стенки выделяют вредные вещества, из-за которых ты, вполне вероятно, заболеешь раком через лет тридцать.       Он произносит «вредные вещества» с интонацией человека, который понятия не имеет, что это конкретно за вещества, но который в споре уступит лишь в случае угрозы жизни его домашним питомцам.       — А если кофе со льдом?.. Стаканчик не будет нагреваться.       Наверное, у Минхо всё-таки дёргается глаз, раз Джисон замолкает и выхлёбывает всё одним махом.       Во рту безнадёжно пересыхает, кисловатый кофейный осадок забирается в нос через каждый выдох в одолженную маску. Джисон отшагивает к аппарату с водой и неловко вписывается в него. Хорошо, что Минхо ничего не говорит. Он вообще перестаёт замечать чужое присутствие и его недавнее откровение в том числе. И что-то подсказывает, что так даже лучше. Что-то подсказывает, что это может быть следующий зелёный сигнал.       (А что-то шепчет на подсознательном уровне: кто за язык тянул? Ты всё испортил. Выдумал, что можешь понравиться кому-то? Смешно.)       Об ориентации Джисона знали лишь Чан и Чанбин, и то благодаря его вечным жалобам об отсутствии отношений и опыта в них. Признаваться в этом малознакомому совершенно не входило в его планы. Конечно, он предполагал, что сейчас люди относятся к этому гораздо ровнее, чем, например, в его школьные годы, сопровождающиеся гноблением за нежные цвета в одежде. К тому же, несмотря на свою колючесть, Минхо был добр. Он заботился о животных и шёл на уступки студентам, как бы вымораживающе они порой себя ни вели. К примеру, Джисон стал свидетелем некоего инцидента в тот раз, когда работал над проектом в библиотеке. Один парень пролил воду из аппарата на близлежащую стопку макулатуры и заодно на взятый с полки учебник, что положил около. Он закатил истерику о неисправности аппарата, что пнул несколько раз, затем нагрубил Минхо, попросившему помочь за собой убрать, и вызывающе толкнул его в грудь на примирительное предложение заменить книгу для посетителя. Студент гневался, что настрочит жалобу и новенького библиотекаря, «жующего сопли вместо работы», вмиг сметут. Угроза была вполне реальной, потому что к жалобам на сотрудников в их университете относились категорично. Студент сбежал, а Минхо, закатав рукава, возился с пролитой жидкостью, имея при этом непроницаемый вид. Это была отличная возможность проявить себя, помочь, но Джисон вжал голову в плечи и не мог подняться, а когда только-только набрался духу, к Минхо уже подошла девочка, кажется, из читательского клуба. С обидой и благодарностью одновременно Хан навострил уши. «Я давно хотела извиниться, особенно за тот случай. Позвольте мне помочь», — сказала она, что для Джисона звучало примерно как «Смотри и учись, неудачник». На вопрос о своём настроениии Минхо ей отвечал лишь, что срывы бывают со всеми, особенно с людьми учащимися, и что он понимает того паренька, зла не держит — ему разве что книгу жаль и не по себе от того, что шум помешал многим занимающимся.       Подобных случаев, должно быть, на дню десятки. Поэтому Ли Минхо, без сомнения, добр. Хан чувствовал себя безопасно, произнося ему те два неожиданных слова, но он не мог не испытать холодного волнения. Потому что это звучало как намёк, как подтверждение. А Минхо кроме минутного ошеломления не выказал ничего. Но он, скорее всего, настоящие эмоции и не раздавал кому ни попадя.       Что же, Джисону невыносимо хочется пить.       Стаканчиков у кулера отчего-то не выставлено. Хан не решается задать вопрос и пробует отыскать их сам, снабжая пересохшее горло слюной. Он отворяет дверцу тумбы, прислонённой к массивному кулеру (которым пользоваться-то страшно) и умещающей на себе из бумажной лозы корзинку для макулатуры.       И под ноги ему с шумом вываливаются десятки пластиковых стаканов.       Минхо медленно переводит своё внимание на него, беспомощно следящего за покачивающимися на бочка́х стаканами, складывающимися в форме его будущей смерти. Даже спрашивать не надо, почему Минхо прячет их от общего пользования, после такой-то лекции о вреде пластика. Провалины под глазами смотрящего из-за маски выделяются особенно — Ли устал, недосыпает. Он встаёт, а Джисон не способен и сдвинуться, когда Минхо выходит из-за стойки и садится у его ног на корточки, начиная всё собирать.       — Извини, не надо, я сам, — спохватывается Хан и буквально вырывает башенку стаканов у библиотекаря, вдавливая её в свою грудь и нервно загребая оставшиеся стаканы.       Они предательски выскакивают из его рук, и в конечном счёте всё рассыпается вновь. Он жмурится. Вдыхает.       — Пожалуйста, разреши мне помочь.       Он не откроет глаз до тех пор, пока не услышит ответ. Были бы здесь Чанбин и Чан, они бы присвистнули. Хан Джисон не из тех, кто охотно признаёт свою вину перед теми, с кем не близок, не из тех, кто суёт нос не в своё дело, и уж точно не из тех, кто добровольно торчит в библиотеке и порывается к взаимодействию с окружающими. Но вот он, жарящийся в стыде, как в масле, не собирается отступать назад.       Он безоговорочно уверен, что испортил впечатление о себе, и, более того, собственноручно выращивать романтический интерес между ним с Минхо — глупость, идея фикс. Внезапно, из-за одной-единственной неудачи, прежние представления искажаются и Джисону уже не видится в действиях Минхо никаких намёков. Будущее резко и временно представляется тупиковым, как для всякого мнительного человека, впервые напоровшегося на препятствие на непротоптанной развилке.       Он не считает себя непривлекательным, просто Ли для него, неуверенного, неопытного, самонадеянного в некоторой степени, словно вне зоны досягаемости. Он хочет теперь лишь попробовать подружиться, пока есть шанс задавить первую симпатию на корню и исправить всё то, что натворил. И больше никогда, никогда не пробовать проявлять инициативу, чтобы не сидеть опозоренным на холодном полу библиотеки и не кормить жажду внимания, которой Джисон подвластен во много больше, чем готов признать.       Он, конечно, безгранично устал от себя. От того, что хочет знать, что к нему могут действительно испытывать романтический интерес. Он не хочет смотреть на всë попробовавших ровесников и чувствовать себя обделëнным. Он не хочет испытывать стыд за малый опыт во многих сферах жизни из-за того, что просто-напросто зайти в публичное место страшится, как юродивый какой. Он хочет перестать жалеть себя по таким глупым причинам. Хочет знать, что кто-нибудь пожелает его поцеловать, обнять как человека любимого не в дружеском ключе. Хочет иметь право дарить любовь касаниями парню. Он не хочет думать, что у него никогда такого не будет. Не хочет переживать зависть к другим из-за этого. Он не хочет ощущать вот это ядовитое «Скажите мне, какой я бедненький и одинокий».       Он понимает, насколько эта проблема по существу мелочна. Он живёт с ней годы и изо всех сил вытравливает её утешениями о том, что наличие отношений или опыта в них не придаст ему важности, полноценности. Но болит. Болит, ибо все говорящие ему эти истины твердят их с позиции того, кого уже не раз любили в том самом смысле, который Джисону кажется даже... фантастическим. Похлеще того, о чём разглагольствует Стивен Кинг в «Жребии» или что Джоан Роулинг расписывает на семь частей. Хан может представить себе мир магии и полный вампиров городок, но чтобы два человека испытывали друг к другу взаимный романтический интерес? Как это у всех получается? Чтобы кто-то в принципе влюбился в такого, как он?       Он не сможет понравиться такому, как Ли Минхо. Ничего страшного. Он будет в порядке. Временно поболит — не из-за того, что он без Минхо, а из-за того, что он без кого-либо, — после чего сменится новым переживанием. Периодически будет всплывать, но Хан выучил, что этим мыслям нужно просто дать ужалить себя на тройку дней, прежде чем снова идти дальше. Парадокс: с друзьями проблем у него никогда не было. Подружиться с Ли Минхо — звучит красиво.       — Ага, ты уже помог.       Так, нужно натянуть улыбку.       — Кажется, Вы сильно устаёте. Возможно, я могу хоть чем-то помочь?       — Не ходи сюда.       Задевает, но Джисон уверяет себя, что это шутка.       — Пожалуйста. — Морщится от того, как навязчиво звучит. — Помогу и отстану. Слово даю.       — Время-то на это найдётся, помощничек?       — Да, — железно лжёт Хан. Ноги затекают столько сидеть на корточках. — Я могу, ну, позвать друзей своих, мы песни пишем, концерт тут устроим, чтобы народу больше повалило, и…       — Концерт? Мы в библиотеке.       — А.       Хочется верить, что Минхо чуть-чуть улыбается, когда роняет лицо в ладони и затягивает воздуха через зубы.       — Короче. Если книгу не найдёшь, купишь точно такую же, понял?       — Со стипендии, — ручается Джисон.       — Хоть с ворованных денег, главное, чтобы она была у меня. Сейчас прибираешь тут всё и, умоляю, оставляешь меня одного, а завтра…       Карие радужки Джисона отсвечивают жёлтым и с надеждой крепятся на поднимающегося Минхо, колени которого издают неприятнейший обоим хруст; что библиотекарь, что студент кривятся.       — Жду вечером, часов в шесть, поможешь рассортировать кое-что. Если сможешь, приходи пораньше. Вдвоём это много времени не займёт.       Притворяясь счастливым на контрасте с вялым старшим, Джисон подпрыгивает, отряхается сзади и ступорится, когда навстречу ему протягивается ладонь. Он прослеживает за направлением взора Минхо и со смущением фиксирует его на своей талии, выделяющейся из-за короткой длины джинсовки и высоких джинсов в обтяг.       — Рукопожатие, — подсказывает Минхо растерявшемуся Хану и хихикает так, что тот уже жалеет о решении заводить с ним строго приятельские отношения.       — Точняк.       Он вкладывает свою руку в его и нарочито крепко пожимает. Минхо покачивает головой на его попытку казаться сильнее, чем он есть, и практически оттаскивает свою ладонь.       — У Вас кожа нежная, — с неподдельным изумлением подмечает Хан.       — Завязывай, а, — отвечает ему Минхо полушёпотом, затерявшимся в маске, и ретируется. Джисон волнуется, что ляпнул лишнего (но кожа правда неимоверно нежна!), однако, когда он тайком поглядывает на пишущего Минхо, то глаза того оформлены в дугу из-за улыбки, следа которой не было и в помине на протяжении этого вечера.       Маску Хан, кстати, вернуть забывает.

* * *

      Половина седьмого. Сильный ветер склоняет ветви под окнами — Чёрт не может сегодня прийти. Минхо взбивает волосы. Его преследует ощущение, что, несмотря на вчерашний душ, он липкий и грязный: волосы колет, кожа чешется, от пуловера, заменяющего фиолетовую рубашку, несёт по́том. Щёлк по переключателю — в архиве загорается свет, падая на коробки. Вздох, полный нежелания.       Топот, грохот двери, сбитое дыхание, что вскоре пышет прямо в затылок.       — Извините за опоздание!       Хан Джисон: ноги иксом, запутавшийся в розовых волосах ободок и яркая громоздкая одежда, из которой смугловатые руки торчат спичками. Он кидает рюкзак на пол и хлопает в ладоши.       — Погнали?       Минхо не акцентирует на том, что у парня на подбородке скатана его, Ли, белая маска. Подбешивает энтузиазм, но и отругать за задержку язык не поворачивается. Минхо списывает всё на упадок настроения.       Честно говоря, его хмурости нет причины. Он подумал о чём-то несущественном и расстраивающем несколько дней назад и с тех пор сдулся, зная, что плохие дни придётся просто переждать. Он давно усвоил эту жизненную истину, пускай не находил ей объяснения. Принимал, что настрой может рухнуть так же безосновательно, как воспрянет неделей спустя и позволит какой-то период времени наслаждаться своей деятельностью по-прежнему.       Он оттого впервые за время работы фиолетовую рубашку сменил. Гладить её с утра сил не было. Вместо этого он наугад открыл KakaoTalk и на лагающей клавиатуре написал Сынмину можешь перекантоваться сегодня у меня с подмигивающим смайликом, не сочетающимся, однако, с его паршивым настроением.       — Завезли новые книги, все на английском. Навыки студентов развивать и прочее. Надо будет расставить их, и можешь идти. — Минхо садится на колени перед коробкой и принимается звучно срывать с неё скотч, наполовину заглушая собственные слова.       — Раз плюнуть.       Главная дверь остаётся открытой, не капитальный ремонт же, в конце концов (хотя он бы не помешал). В помещении занимается своими делами, с окружающей обстановкой не считаясь, ещё парочка студентов в наушниках. Минхо благодарен, что Джисон выполняет его поручения правильно и без лишнего балабольства. Наверное, это то, в чём он нуждается в такие периоды жизни — в тихой работе и присутствии кого-то. Они освобождают один из вишнёвых стеллажей в зале и перетаскивают затёртые учебники с него в архив. Вместе с ними и книги Рюджин на то время, пока не прекратят завозить новые издания к этому семестру и перестановка не закончится. Регулярно обновляя доску жалоб на сайте библиотеки и так же регулярно удивляясь, что кто-то действительно пишет отзывы, Минхо нередко натыкается на жалобы о качестве книг. Он согласен. Большинство изданий старые, как сам университет. Заменить их новенькими, когда сложнейший шаг — начинание — позади, оказывается успокаивающим занятием.       — Не спросите, почему я опоздал?       Минхо трёт вспревший лоб. Ветер неустанно гудит, отчего повышается ощущение волнительной безопасности внутри помещения. У них перерыв на пять минут, не больше.       — Не спрошу.       — Ладно, — немного обижается Хан, присаживаясь на столик в рабочей зоне. — Вы из-за этого, — кивок на трансформирующийся стеллаж, — такой загруженный?       Пометавшись между «Слезь со стола» и «Замолчи, пожалуйста», Ли не выбирает ничего. Он поддаётся мимолётной воле и садится на другой край столика. Устеленная черновиками стойка который день мозолит периферию, и его проблема в виде них кажется настолько немощной, что и делиться ей с заваленным учёбой Сынмином — кощунство. Подсознание насмешливо подкидывает, что сидящему рядом Хан Джисону уж точно учёба не докучает, а раздражение копится и копится под ложечкой, подстёгиваемое ежечасными выходками студентов и капризной сменой погоды, из-за чего по ночам спать невозможно — холод грызёт. К чёрту.       С каждым разом, когда Минхо указывают на его безэмоциональность и закрытость, он всё больше прогибается под долгом соответствовать сложившемуся образу при попытке поделиться чем-то своим. И иногда, как ни старайся, соответствовать не выходит.       — Я люблю свою работу, и подви́гать коробки мне несложно. Сложно, когда директор сваливает их на меня вместо того, чтобы вкладываться во что-то реально полезное.       — Думаете, чтение на английском не полезно?       — Думаю, что это никому не сдалось. Не принимай на свой счёт, я говорю в контексте именно библиотеки, потому что ты — единственный за всю мою практику, кому сдались оригиналы книг. Чудак, который захочет, купит себе да прочтёт, выделяя слова для запоминания, а не пойдёт сюда, где я за лишний штрих с ножом за его спиной встану.       — Не у всех есть на это деньги. Особенно у студентов.       — Не у всех есть желание читать в целом, тем более на чужом языке. Особенно у студентов, — парирует Минхо. — Я предлагал нормальные идеи для повышения посещаемости, но большинство из них отвергают.       — Например?       Бедро Джисона растекается по столу, когда он, вовлечённый, меняет положение на более открытое для диалога.       — Например, договориться на обмен книгами с городской библиотекой. Директор согласился, но запросил, как видишь, английскую литературу. Это неплохо, повторюсь, просто... Такой текст вызовет трудности у любого, и его захотят взять с собой, а не читать здесь. А это опять сильное изнашивание книг, опять пустой зал... Дело ведь отчасти в обстановке. Я хочу, чтобы моя библиотека была безопасной для всех вас. Уже раз двести предлагал отменить проклятые пластиковые стаканчики. Меньше закупаться надо будет, а дети пусть свои кружки таскают, не обломятся, но нет же. Ладно хоть сбор макулатуры разрешили. — Большой палец указывает на вход, где стоит корзина со сданными черновиками.       — Ого… Шарите за экологию?       — Ага, шарю, — усмехается Минхо, — в отличие от директора. Я всё понимаю, но, согласись, скинуть по пути ненужные бумажки в корзину и при надобности тут же взять листочек себе — полезно и просто. Или, допустим, можно было бы сделать пункт сдачи одежды для переработки текстиля в прачечной на первом этаже вашего общежития.       — Вы правы. — Задумавшись, Джисон выводит мыском кеда рисунки на полу. — Но, не подумайте, меня, например, это не трогает. Имею в виду, я хотел бы разбираться в вопросах экологии, спасать природу и всё такое, но это так запарно.       — Вот именно, — подчёркивает Минхо, распаляясь и наклоняясь поближе, чтобы держать зрительную связь и знать, что его слушают. Джисон на это подгибает краешек губ, маски обоих спущены, и они впервые видят друг друга полноценно (во многих смыслах). — Мои предложения облегчат экологическую помощь. Тебе не нужно будет читать тысячу научных статей, а потом искать пункты обмена поближе к дому, когда в университете, куда ты ходишь ежедневно, всё на виду. Положил лишний лист в стопку, скинул ненужную одежду в отсек под рукой — и думать не надо.       — Ну, я бы поспорил с тем, что бываю в университете каждый день, — Джисон высмеивает себя, стуча коленями друг о друга. — Но звучит… Разумно. Жалко, что никто этого, кроме нас, не принимает.       Слово «нас» нагоняет незваную дружественную атмосферу, и Минхо, проверив часы, хлопает себя по ляжкам с призывом вернуться к работе, поторапливая Джисона, лениво отказывающегося вставать. Так, работа возобновляется, и Минхо даже с каким-то раздражающим облегчением признаёт, что дышится проще, чем с утра.       До тех пор, пока Джисон снова не открывает рот.       — Значит, любите свою работу?       Они раскладывают книги в алфавитном порядке. Светлая синева вечера, разрезанная очертаниями деревьев, делает тени от мебели чернее, словно бы на камере яркость настроили в минус. Это любимая часть рабочего дня. Минхо нравится подслушивать в такие вечера дискуссии читательского клуба и не спеша протирать пыль.       — Знаешь, почему? Потому что работа в библиотеке предполагает тишину.       Джисон не понимает намёка.       — Круто! Просто я привык к вредным профессорам, которые вряд ли подозревают о существовании любви к своему делу в принципе.       Случаем затрагивается животрепещущая тема, и Минхо закатывает на самого себя глаза из-за того, как взбурлило в нём желание продолжить разговор. Джисон распределяет произведения по первой букве в имени писателя и по порядку передаёт, а Ли, пользуясь незначительным преимуществом в росте, ставит их на полку.       — Думаю, они любили свою работу когда-то, но несносная ребятня довела их до трясучки.       Джисон щёлкает языком за щекой.       — Это не оправдывает занижение оценок просто так. Нам однажды за лабораторку с одной девочкой поставили разные оценки, притом что ответы были одинаковые! И когда я спросил, почему мой балл ниже, что я услышал? «Потому что ты — это ты, а она — это она».       — Ты списал у неё? — хмурится Минхо, уже не контролируя, что ему дают, и механически складывая книги друг за другом.       — Пару заданий.       — Тогда это всё объясняет.       — Что это объясняет? — насупливается Джисон, дольше обычного роясь в коробке.       — Нужно зарабатывать знания, чтобы зарабатывать соответствующие оценки.       — Я готовился сам!       — И списал часть. Плюс, я уверен, списывал постоянно до этого.       — А смысл из кожи вон лезть, если меня оценивают из личной неприязни?       — Так надо было с самого начала «из кожи вон лезть» и добиваться расположения к себе, Джисон, а не бездельничать. Ученик должен быть организованным, чтобы возникать по поводу несправедливости. Не ты ли первым проявляешь неуважение, когда пропускаешь уроки и ничего не делаешь, м?       Он звучит резче, чем хочет, но не жалеет об этом. Спор ведётся шёпотом. Мнение по этому вопросу сложилось ещё в школьные года и стоически не сдавало позиций. Ли Минхо всегда преуспевал в учёбе и выкладывался ради этого на полную. Естественно, он терпеть не мог таких раздолбаев, как Джисон, сидевших в конце класса и мешавших банально слышать лекцию уставшего учителя. Второй раз с первого дня знакомства он произносит имя Хана, ведь желание быть правым, по-преподавательски поставить на место и внушить свою правду неумолимо гудит.       Гудит и недовольство собой, недовольство тем, что поделился своими проблемами. Неужели не смог бы попридержать их у себя? Если Джисон сочтёт это за разрешение, если будет набиваться продолжить общение, то придётся снова открываться новому человеку шаг за шагом, пытаться раскрыться и верно преподать себя, искать к нему подход и энергию на это, ждать комфортной ступени взаимоотношений... Изматывает, несмотря на то, что Хан сумел его заинтересовать. Он понятный, иногда забавный, живой какой-то, и, что главное, он читал «Мизери».       А в ответ он — нет, не стыдится, — злится тоже. Костяшки белеют от того, с какой силой он держит книгу. Аргументы застывают на его губах.       — Конечно, оценивать предвзято — бред. Учителя действительно часто перегибают палку. Но не они одни, — заканчивает, в свою очередь, Минхо и отбирает книгу, чтобы поставить её на полку и как обычно отыскать в этом процессе успокоение.       Но успокоения не находится. Разговор обрублен, и воздух плотнеет с каждой секундой, оглашённой часами, вдруг ставшими громкими. Пасмурность не расступается на их лицах.       Никто не хочет уступать.       Сболтнул лишнего? Совесть шепчет: «Ты не знаешь Джисона и не можешь судить о нём». Погорячился? Гордость Ли хрипит. И почему его это вообще волнует?       Возможно, потому что Хан Джисон относился к нему поразительно терпимо и чутко.       Тик-так. Ветер не успокаивается, по асфальту закручивает и мечет сорванные непогодой лепестки сливы.       То и дело Ли простреливает взглядом часы, отсчитывая нескончаемые секунды до конца смены. Он хочет вставить ключ и понять, что дверь его квартирки не заперта. Хочет, чтобы к нему вышел Сынмин и помог снять пальто. Хочет посмеяться над его учтивостью и проглотить этот пересоленный комок, вставший в глотке.       Стрелка переваливает за семь, книги кончаются. Стеллажи расположены друг к другу тесно, однако Джисон изворачивается и выходит, не задевая Минхо.       — Спасибо, — пресно кидает тот. — Коробки я сам уберу.       — Не за что, — буркает Джисон без улыбки и хочет сказать что-то ещё (Минхо внимательно вглядывается в его глаза, ожидая), но кивает на прощание и оставляет маску на стойке, тихо прикрывая за собой дверь.       Минхо бредёт обратно с целью проверить расстановку новых книг. Мозг отключился ещё в начале спора и не контролировал работу. На удивление, алфавитный порядок соблюдён, кроме…       Последние четыре книги нижней полки. Попытка напакостничать?       Сжимая челюсти, Минхо присаживается на колено и сканирует авторов. Кассандра Клэр, Артур Конан Дойл, Лаймен Фрэнк Баум, Лен Дейтон.       — И что?..       Он, поднимаясь, тихо стонет. Если такова уловка, то неплохо придумано. Чтобы исправить нарушенный порядок, придётся передвинуть явно больше четырёх книжек...       Ли подскакивает. Со спины примыкает холодное объятие. Сынмин подошёл бесшумно. От него веет мартом и собачьей шерстью. Подкармливал бродягу, должно быть.       — Ты чего? — В противовес наружному протесту Минхо сжимает опоясывающие его талию руки.       — Ты попросил меня прийти на ночь. Мне показалось, настроение у тебя не очень, поэтому я решил дождаться конца твоей смены вместе и пойти домой вдвоём. — Сынмин укладывает подбородок Минхо на плечо. — Как всё прошло?       — Мы повздорили, и этот засранец специально напутал книги. — Лакированная туфля показывает на нижнюю полку.       Сынмин хмыкает, отчего по лопаткам проходится согревающая вибрация, и расцепляет руки. Прежде чем Минхо расстраивается, ладони кочуют на его плечи, и, слабо раскачивая друга в беззаветном массаже, Ким высовывается из-за его плеча, щурясь.       — Call, — говорит он. — Это послание.       — Прости?       — Нам утром профессор на свои подростковые годы жаловался и рассказывал, что оставлял своей первой любви сообщения в библиотеке через первые буквы. Кассандра, Артур, Лаймен, Лен. Call.       — Кол? И что это? Его средняя оценка за курсы по пикапу?       Сынмин бархатно смеётся.       — Он хочет, чтобы ты ему позвонил.       — Перехочет. — Минхо фыркает, и, хоть веки его свинцом наливаются, под ними отчётливо рябит мысль, что книги находятся в конце, значит, Джисон расположил их так уже после ссоры. И почему эта перепалка его терзает? — Ну всё, Мини, ты меня укачаешь.       — Я удивлён, что он пошёл на такие меры. — Зная, что претензия показная, Сынмин игнорирует её и раскачивает Минхо дальше, большими пальцами разминая забитую шею. — Телефонные разговоры наверняка даются ему с трудом.       — Ты о чём?       — О Джисоне. И о его социофобии. Помнишь, ты первый раз готовил суп с манду? Я отпросился в туалет на следующий день, а там Джисон. Просто сидел в обнимку с рюкзаком. Ему было слишком страшно идти на пару.       — Страшно?       — Да. Я всегда думал, что он прогуливает и развлекается, но он просто отсиживался в туалете.       — Может, он пропускал контрольную, потому что не подготовился…       — В тот день была обычная лекция. И он был бледен от паники, Минхо. Ты не замечал, как скованно он ведёт себя на публике? Не стал говорить сразу, не моё дело, но я из-за этого попросил тебя тогда отдать ему книгу. Сомневаюсь, что он бы смог находиться на людях, чтобы читать. Его старания познакомиться с тобой глубже, чем ты думаешь. Удивительно, что он всё ещё не послал тебя, учитывая, что он даже интересовался про тебя через меня.       Что ж. Ли облажался.       — Подожди... Мой суп был настолько плох, что ты пошёл в университетский туалет?

* * *

      Весь следующий день телефон кажется неподъёмным, и Минхо даже дорабатывает в письменной форме свою идею сделать в библиотеке «зелёную стену» целиком из растений, лишь бы не брать его. Сынмин на парах, без него совсем уныло, и, конечно, целая дилемма разворачивается внутри насчёт одного-единственного звонка.       Минхо жуёт маринованную редьку и ковыряется в ланч-боксе с пометкой «БИО», проигрывая телефону в гляделки. Вкладка со списком зарегестрированных студентов открыта на неполном окошке, в одной из последних строк выведено Хан Джисон, а напротив — номер телефона. Простая формальность — оставлять контакты на случай пропажи книг… Минхо вскидывает палочки одновременно с появившейся идеей.       Конечно. Джисон так и не вернул книгу. Позвонить и потребовать её принести — чем не повод?       Гудки уже тянутся в трубке, когда Минхо догадывается, что Хан может быть на паре. Возникает конфузливое желание сбросить, но едва он отводит телефон от уха, на экране начинается отсчёт секунд принятого звонка. Суни, Дуни и Дори с обоев телефона смотрят на хозяина осуждающе.       — Да?       Он мнётся. Есть шанс скинуть и забыть об этом импульсивном действии, номер Джисону незнаком. Но в повторном «Да, кто это?» слышится, как кажется, надежда, и Минхо смахивает все сомнения подросткового стиля и возвращает свой образ.       — Это Минхо.       Ответа нет ровно десять секунд.       — Вы разгадали послание?       Голос искажён динамиком.       — Я же не такой тупой. — Минхо покручивается на стуле, говоря тихо, чтобы не помешать занимающимся студентам. Слова Хана сопровождаются эхом, как если бы он говорил в просторном бассейне. Возможно, он вышел из аудитории, чтобы ответить в коридоре на звонок. — Ты где?       — В туалете.       Минхо моргает семь раз без остановки. Никакой мерзкой шутки не просится на язык, потому что два и два складываются: время пар, Джисон в туалете. Минхо сглатывает.       — Один?       — Да.       Не складывается впечатление, что его атакует тревога, но Минхо быстро пролистывает воспоминания о том, как он сам сидел за партой, как каменное изваяние, пока страх плохой оценки с чавканьем разъедал черепную коробку. Он прислушивается. Дыхание Джисона тяжёлое, и что-то фонит.       — Что за звук? Что-то знакомое.       — Звук? А-а-а… Я набиваю «We will rock you» по раковине.       Минхо выдавливает из себя смешок.       — Вот что тебя успокаивает?       Стук прекращается.       — Почему Вы думаете, что мне нужно успокоиться?       Мелькает мысль написать Сынмину и попросить его ненадолго отлучиться, побыть с Джисоном, но на время учёбы у него всегда стоит беззвучный режим.       — А тебе не нужно? — напрямую спрашивает Минхо.       Молчание красноречивее правды.       — Как насчёт… послушать оригинал, чтобы отвлечься? — предпринимает попытку он.       — Наушники сломаны. Не... Не сбрасывайте, пожалуйста.       Ответственность за чужое самочувствие вытесняет голод. Минхо проигрывал подобную ситуацию не раз. Для персонала учебных заведений велика возможность рано или поздно столкнуться с каким-нибудь плачущим учеником, которому необходима помощь. Все заготовки на этот случай, как назло, забываются, и Минхо не придумывает ничего лучше, чем запеть.       Немного погодя постукивание возвращается, смешиваясь со всем известным припевом. Сынмин часто говорил, что у голоса Минхо есть потенциал, он был высоким и нежным. Заглушая звук ладонью, Ли изо всех сил не зажимается и поёт тихо, но чисто. Его задача — помочь, и если Джисон не может послушать успокаивающую его песню, то Минхо попросту напоёт её.       Горло перенапрягается.       — Кхм, вообще, я не знаю слов, кроме «We will rock you».       Раздаётся хихиканье и эхо ему вслед.       — Это была самая милая версия этой песни из всех, что я слышал. И Ваш забавный акцент.        Из-за ярко выраженного диалекта его бывшего преподавателя он привык смягчать согласные. Минхо чешет разгорячившееся ухо в полной благодарности, что этого никто не видит, и не придумывает, чем бы отбить, как Джисон, откашлявшись, воспроизводит куплет наизусть. Компьютерный стул скрипит, когда под воздействием чужого голоса Минхо неосознанно начинает раскачиваться. Джисон тоже не близится к жёсткости и торжественности Queen, от нервов берёт немного выше нужного, но строчки так рикошетят от кафеля и просачиваются в уши, что Минхо почти не узнаёт его. Красиво.       Благодаря пению дыхание Хана кое-как выравнивается.       Пока непрошенные плаксивые ноты не струятся из динамика. Желваки проступают на челюстях Минхо.       — Джисон?       Судорожный влажный вдох. Он больше не поёт.       — И-извини. — Звуки заглушены, потому что Джисон прикрывает динамик рукой и давит всхлипы. Так резко выцвел.       — За что?       Лицо Минхо растеряно, но голосу он не даёт надломиться, чтобы держать Джисона на линии.       — Вы злитесь, да? За то, что я не на занятии. Я не хотел сегодня снова прогуливать, честно…       Совсем как ребёнок, он не столько плачет, сколько задыхается. Под мышкой скапливается пот.       — Я не злюсь. Тебе необязательно идти сегодня туда, ладно?       — Это последний пропуск. На следующий поставят незачёт. Деньги, которые родители вложили в обучение... Я и так максимально освободил своё расписание... Смог отсидеть все пары, кроме... Я не понимаю, что со мной не так. Скоро защита... Я не сумею, это слишком...       — Тише, тише. Ты дрожишь. Выдохни-ка, идёт? Я могу поговорить с профессором и сказать, что ты помогал мне. Вину возьму на себя.       — Но вчера Вы сказали…       — Вчера я сказал правду, — перебивает Минхо. Он зол, на самом деле, но на себя. Вкрадчиво и ласково: — Но эта правда касалась не тебя. Я не знал настоящую причину твоих пропусков и говорил про тех оболтусов, которым на учёбу плевать. Ты — другой случай. А сейчас можешь, пожалуйста, перечислить, что видишь перед собой?       Джисону требуется половина минуты, чтобы собраться.       — Этот способ никогда не помогает мне, — на одном дыхании выдаёт он, и сердце сжимается от того факта, что Джисон неоднократно проходил через это состояние.       Ли впивается ногтями в колено.       — Хорошо. Там есть окно?       — Забло… Заблокировано.       — Тогда, м-м-м… раковина. Умойся холодной водой. Если есть с собой попить, то самое время. Если нет, хотя бы прополощи рот, слышишь?       В трубке — прерывистое дыхание и клацанье зубов, разбавленное механическими шорохами.       — Джисон? Джисони. Нам нужно умыться.       Сопливый кашель, а после:       — Да, да… Можно включить громкую связь?       — Конечно.       Отдалённо зашипел напор воды, и Минхо дал себе минутку, чтобы откинуться на спинку стула и прийти в себя самому.       — Минхо?       Застигнутый врасплох собственным именем, Ли вжимается в телефон.       — Ты умылся?       — Да.       — Молодец. Что делаешь сейчас?       — Просто… просто хожу.       — Отлично. Коснись чего-нибудь. Обрати внимание, из какого материала это сделано.       Джисон, кажется, не дышит.       — Я не… Я, — он захлёбывается в попытке говорить ровно, — я не могу отвлекаться, зная, что это ничего не изменит. Я не могу концентрироваться. Я должен быть там, но я не могу. Мне очень жаль.       — Ты не пойдёшь на занятие, — отрезает Минхо. — И в этом нет… — Он одёргивает себя, подумав, что слова, которыми он собирается студента заземлить, могут обесценить его тревогу. Но это не так. Минхо представляет маленького себя и то, что хотел бы на месте Хана услышать. — Чтобы ты ни думал, придётся принять то, что, во-первых, при таком самочувствии ты пользы никакой на паре не получишь и не принесёшь. Во-вторых, всё почти закончилось. Поверь мне, твоя ситуация решаема. Ты способен исправить оценку. Ты способен подготовить проект и достойно с ним выступить. Ты способен работать над собой, чтобы пропускать как можно меньше.       Это больше, чем страх, чаще всего имеющий под собой реальную угрозу и сопровождающийся характерной, здравой реакцией организма, — это тревога, безосновательная, выжимающая каждую клеточку тела и испивающая до дна. Она рассасывает тебя, она ступает по пятам твоим каждый день и становится личным повседневным кошмаром. Её сложнее преодолеть, потому что тревожность бестолкова, и объект этого щекотливого, потливого ужаса, этого сброда панических идей — сама жизнь и все рутинные её проявления, механизм которых смертному не перешагнуть. Мы будем тревожиться от глупостей, если проходили через них прежде миллион раз. Мы будем сомневаться в себе, если в самом деле способны справиться. Мы будем придумывать поводы страшиться грядущего дня, потому что хотим к вечеру выдыхать свободнее.       Идёт шестая минута разговора.       — Дыши животом.       — Не. Могу. Страшно дышать.       Минхо облокачивается на стойку и больно сдавливает выгоревшие на затылке волосы.       — Свежий воздух поможет. Пойдём домой.       — Там люди, Минхо, — жалобной дробью пробивает Джисона. — Они увидят меня таким, опухшим и никчёным.       — В такое время на территории кампуса немного людей. — Он не договаривает, что все заняты учёбой. — Как мне помочь?       Он опасается, что Джисон напросится в библиотеку, и сам этого предлагать не торопится. Вживую он побаивается растерять выдержку и сделать только хуже.       — Окей, окей, окей, — Хан долго вдыхает через нос, где разгоняются сопли, — я пойду. Побудешь на связи?       — Конечно, Джисони.       — Не мог бы ты пообещать, что всё будет хорошо?..       — Я могу гарантировать, что всё будет в порядке, пока мы на связи.       Они не говорят, но крепко держатся за телефоны и дают о себе знать дыханием в один такт. По фоновому шуму Минхо убеждается, что Джисон сначала покидает туалет, затем петляет по коридорам и оставляет грохот парадной двери за спиной, выходя на улицу. Правильный ли совет он дал? Стоило ли Хану остаться?       — Вдохни поглубже.       — Я вижу людей.       — Сможешь обойти?       — Попробую…       — Получилось?       — Порядок.       — Ты хорошо справляешься.       Говоря это на автопилоте, Минхо и сам не понимает, отчего смущение выкрашивает его уши в неуместный розовый. Пока они молчат, на форуме он успевает настрочить пару ответов на стандартные вопросы о том, есть ли в наличии такое-то произведение такого-то автора.       — У тебя есть домашние животные? — спрашивает он, чтобы составить план дальнейших действий. — Кошки, собаки?       — Ну… Есть Чанбин.       Они посмеиваются.       — Но если серьёзно, я же живу в общежитии.       — Блин. — Ли корчится от проявленной невнимательности.       — Ты тоже волнуешься, — хрипло, но уже пободрее заявляет Джисон; его привычные отголоски игривости на первых стадиях расцветания.       — Так, — переводит тему Минхо, прикладывая телефон к другому уху и игнорируя то, как оно нагрелось, — как прибудешь, прислушайся к себе, договорились? Попей холодной воды, перекуси, прими душ, поспи, поплачь, если хочешь. Погладь Чанбина.       Смешок на выдохе щекочет ухо.       — Он у Чана.       — А, и комнату проветри. Что-то мне подсказывает, там благовония те ещё.       — Я бы обиделся, если бы это была ложь.       Звонок продолжается, разговор — нет. Вместо него мерное поскрипывание стула со стороны Минхо и шоркающие по асфальту шаги с завыванием ветра со стороны Хана. Изредка Джисон встревоженно проверяет, на связи ли Минхо, получая один и тот же утвердительный ответ. В какой-то момент библиотекарь садится за остывший обед, и Джисон, заслышав щелчки палочек, желает ему приятного аппетита.       Минхо вспоминает, почему выбрал свою профессию. Ученики плачут в туалетах и копят нервные срывы, как на подарок маме со стипендии. Система образования придирчива. Зная это по себе, стать её частью, чтобы усовершенствовать, — его цель.       Молчание логически подходит к концу лишь тогда, когда звенит ключ от открывающейся комнаты. Хлопок двери. Писк прошедшейся по считывателю идентификационной карты.       — Я дома. Спасибо большое.       — Не за что. Отдыхай.       — Ты уходишь?..       Джисон звучит подавленно. Минхо поджимает губы.       — Думаю, да, — как можно мягче говорит он, показывая подзывающему его студенту жест, означающий, что он скоро подойдёт. — При условии, что ты отоспишься.       Вдох:       — Попробую.       Они прощаются, и расстроенное «Пока» Джисона полосует Минхо по сердцу. Он надеется, что хоть сколько-то помог и что Хан не побрезгует плотно отужинать. Хотя работа быстро затмевает случившееся, к вечеру в контактах появляется новый номер под именем Нетайного поклонника.

* * *

      Читательский клуб собирается на большой перемене. Делая занятой вид, Минхо вслушивается в полилог девушек. Он заканчивает расписывать детали реализации своей идеи с «зелёной стеной», когда телефон коротко вибрирует. Он хватается за него, как за спасительную шлюпку, в надежде оторваться от работы, а в идеале — увидеть сообщение мамы с глупой фотографией Суни, Дуни и Дори в весенних шапочках. нетайный поклонник эйоу вассап сонбэнним [Фотография]       Ах, Джисон. У которого тоже остался номер Минхо, и о чём Минхо совершенно не подумал.       Открывается пустой диалог. Одно сообщение загружается быстро. Минхо просто надеется, что это не дикпик или около того — с Джисона станется.       На фотографии чёрный кот, под солнышком пригревшийся на подоконнике аудитории. Спящий Чёрт. Смуглая рука, принадлежащая явно Хану, поддевает его лапку. Против воли Минхо улыбается, потому что то, как кот щурится во сне, довольно уперев отъетую недавно щеку во вторую лапу, не может оставить равнодушным.       Но что на это отвечать?

мило. это же фотка из аудитории? ты на парах?

      Он немного боится спровоцировать новую волну вины, если он ошибся с предположением, но вчерашнее игнорировать не станет. Надо удостовериться, что с Джисоном всё в порядке. Это его долг как работника университета в отношении студента.       Телефон вибрирует незамедлительно. нетайный поклонник да ;)       Убогий смайлик.

умница.

      Минхо ограничивается тем, что просто-напросто привык говорить своим домашним любимцам за малейшее достижение, и кладёт телефон экраном вниз. Тот больше и не вибрирует.       А к вечеру, в час между догорающим послеобеденным солнцем и первыми сумерками, стеклянная дверь пропускает в библиотеку двоих человек, связанных поделёнными наушниками. В одном из этих человек угадывается Джисон второй же, пониже и пошире, в спортивном костюме, так лихо вертит головой, что зелёный провод наушников между ними вот-вот завяжется в висельный узел.       — Теперь я понимаю, почему ты предложил пойти сюда! — Незнакомый студент подбивает стушевавшегося Джисона в бок, и тот пошатывается. Посматривая на Минхо, что на шум предупреждающе вскидывает подбородок, Хан пихает парня в отместку и неразборчиво шикает на него. — Тут многое подлатали.       — Подлатали?.. — Джисон вдавливает свой наушник поглубже, одновременно заправляя за ухо вытянувшуюся розоватую прядь.       Минхо думает, что открывающий лоб ободок с красным бантиком смотрится на нём прелюбопытно.       — Хоть раз за три года из комнаты бы вылез, не задавал бы таких вопросов. Тут ещё полгода назад ни компов, ни пуфиков, вон, нормальных не было. Старое всё, как в музее, ходи и смотри только, а тронешь — развалится.       Библиотекарь театрально прокашливается.       — Здрасьте! — Громкий студент почтительно кланяется и уже тише, но всё равно слышимо обращается к Джисону: — Даже ту мымру сменили, видал?       — Видал-видал…       — Чанбин? — догадывается Минхо, кивая незнакомцу.       — Да, а откуда…       — Наслышан. — Минхо слащаво улыбается, и только знакомые с ним лично знают, насколько этот жест ядовит. — Конфетку?       Он пододвигает к посетителям мисочку с клубничными леденцами в попытке закрыть им рот. Пара подходит к стойке, и вместе с Чанбином в нос ударяет запах какой-то стойкой хмели, которой обычно пахнут все мужские уходовые средства. Он по-особенному улыбается фигурной скобочкой; маска, как у большинства, болтается под подбородком.       — Опа! Я почти согласен жить здесь!       «Я не согласен», — угрюмо думает Минхо, улыбаясь и с тоской предвещая, сколько шума натерпится его библиотека в ближайший час. Косой взор на Джисона, а у того глаза вперены в пол, щёки пунцовые-пунцовые.       Врезается в дверь кто-то третий. Одежда сплошь чёрная, накладные наушники окольцовывают шею, и от спешки пульсирует широкая грудь. Он смеряет катающего в ладонях фантик Чанбина и без промедления низко поклоняется Минхо. Тот даже сообразить не в состоянии.       — Извините за них, мы будем тихо.       И поспешно выталкивает Чанбина с Ханом к дальнему столику. Минхо и Сынмин, за ближайшим столом читающий, провожают их идентично апатичными взглядами.       Как и ожидалось, троица достаточно шумна, чтобы о теме их разговора знала каждая пара ушей, того не желающая. Чанбин пролил яблочный йогурт на распечатки проекта Джисона и теперь заглаживает вину помощью в единственном тихом (до их прихода) месте кампуса. «Это заразно», — заключает Минхо, рассматривая развеселевшего в компании Чанбина Хана. Джисон громче, ярче и смешнее обычного. Десна обнажается в порыве сильнейшего беззвучного смеха, ладонь звонко бьёт по ноге соседа по комнате, он подтягивает колени в груди и грозится свалиться со стула, пока не выдыхается, тяжко дыша и наглаживая занывший пресс. Можно даже сказать, он представляет собой дух этой небольшой группки, третий член которой печатает без устали на принесённом с собой ноутбуке и изредка пощипывает друзей, чтобы вели себя умереннее (не в состоянии, впрочем, не хихикать с них). Минхо не знает, кто это, но он ему благодарен.       Сынмин затыкает уши наушниками, пересаживается подальше и абстрагируется от отвлекающего фактора. Минхо невзначай пишет ему, что может пустить в архив, если тишина будет необходима, а сам же не способен выгнать троицу, идеально балансирующую на грани между нарушением общественного порядка и обыкновенным баловством.       И потому, возможно, что видеть оправившегося от ссоры и панического приступа Джисона ему важнее.       Они пересекаются глазами порой, и Джисон смущается, ненадолго делается тише и к этому же на время призывает Чанбина. Минхо нравится, как он отводит округлившиеся глаза и сдвигается, чтобы мощная спина их третьего товарища прикрывала его. Без зазрения совести Ли поглядывает на него в поиске его улыбки — сигнала о том, что всё нормально. И находит её. Дело замято.       Троица приходит каждый день и засиживается по полтора часа. Единожды даже вступает в ссору с читательским клубом. Его участница, представившаяся как Черён, не собирается мириться с посторонними восклицаниями. Смахнув длинную рыжую копну себе за спину, она ставит студентов на место, и пригнувшийся за стойкой Минхо держит за неё кулачки. Со стороны она выглядит, как прогневавшийся зайчонок, а вставшая позади неё Рюджин кидает извиняющиеся взгляды библиотекарю и приобнимает рыжеволосую за талию. Чанбину удаётся рассмешить Черён и мирно разойтись, а в качестве извинения представившийся Кристофером берёт за привычку таскать девушкам булочки с фасолью во время обеденных перемен, которыми те жертвуют ради собрания в библиотеке. Минхо всех, кто с едой, выгоняет, но Крис пускает в ход доверительную улыбку с глубокими ямочками, и он сдаётся. Люди не должны пропускать приёмы пищи.       В один из таких дней, пасмурным утром выходного дня, в который библиотека общежития держала двери открытыми включительно, Сынмин сидит за соседним столиком от энергичной троицы. Минхо подкармливает Чёрта через окно, дразнясь с ним как можно неприметнее. Небо задымлено плаксивыми облаками, навлекающими на город серую статичность в ожидании тёплого дождя. Библиотеку оплетает калейдоскоп сонных теней, и в такой обстановке даже Чанбин с Джисоном утыкаются в скучные книжки без лишнего энтузиазма. Сынмин читает Брэдбери, посасывая пятый по счёту клубничный леденец, а Крис битый час напевает себе под нос и стучит карандашом по чистому листку в полоску. Воедино смешиваются звуки сквозящего через приоткрытое окно ветра, шороха пишущих ручек, перелистывающихся страниц и скромного напевания. Это всё меньше напоминает скопление чужих друг другу людей. Они не близки, но ежедневные встречи, входя в рутину, создают среди них атмосферу безопасности.       И атмосфера эта нарушается непредвиденным хрупом. Чёрт оробело спрыгивает с веток. Минхо, сдавленно матерясь на его уход, претенциозно ставит руку на талию. Чанбину и Хану услышать мешают наушники одни на двоих, но вот Крис не отвлечься не может. Ему под нос кладут вырванный с тем самым хрупом листок. Он пробирается глазами наверх: по белым кроссовкам, классическим брюкам, по обтягивающему фигуру жилету поверх выглаженной белоснежной рубашки, острым воротничком обрамляющей шею с пухлой бабочкой. Ким Сынмин как с иголочки. На нём одном не смотрятся показушно классические костюмы, без которых он из дому не выходит. Худые ноги кажутся длиннее из-за достигающих талии брюк. Такой же серый жилет крупными пуговицами, застёгнутыми до последней, образует плотные складки, обтекающие узкий торс.       Крис мечется между положенным листком и истончившимися запястьями Сынмина — Ким чуть послабляет зажим рукавов и педантично подгибает их.       — Привет, — он оформляет губы в эфемерную улыбочку. — Кристофер?       — Верно. — Блондин хлопочет, сметает исчирканные бумажки в сторону и двигает стул, готовый к диалогу и приветливо, взаимно улыбающийся. По Крису с первых секунд можно об заклад биться, что человек он дружелюбный и ответственный. Минхо следит за развитием событий с прищуром.       — Меня зовут Ким Сынмин. Мне показалось, ты работаешь над новой песней. Могу помочь.       Сынмин подталкивает листок к Кристоферу, и лицо того вытягивается точь-в-точь, как у Ли, ведь хрупом тем был вырываемый из толстого, но аккуратного блокнота лист. Сынмин всегда носит его с собой, там он пишет лирику, где бы ни находился, и относится к блокноту с небывалым трепетом для человека исключительно рационального и практичного, не придающего особого значения материальным вещам. Но он вырвал страницу из блокнота и спокойно возложил её перед Крисом.       — Ты тоже пишешь? — Тот подставляет лист под свет лампочек и вчитывается, провожая каждую строчку указательным пальцем.       — Да, я одногруппник Джисона. — Сынмин говорит с мелодичной гордостью, что присуща ему в моменты обсуждения любимого дела. Он выдвигает из-под стола неудобный стул и присаживается, закидывая ногу на ногу и непринуждённо задевая носком кроссовка одно из разведённых колен Криса. — Это один из моих незаконченных текстов, никак не могу подобрать для него мотив.       — Любовная лирика? Очень красиво, — с кристальной искренностью оценивает Кристофер.       — Ты ведь не мог определиться со словами для мелодии, так?       Намёк до Криса доходит медленно. Он светится, как будто в нём трубит вечный двигатель, его улыбка — вольфрамовая нить, с которой капает раскалённая похвала идей Сынмина. Они соединяют свои творения воедино, внося поправки и влёгкую достигая компромисса. Сынмин не отводит ноги от чужого колена, подпрыгивающего в такт рождающейся песне. Его брюки магнитом потираются о чёрные джинсы Криса. Если строчка ложится на мелодию идеально, тот радостно сжимает щиколотку Кима. Смотреть за этим, зная, что с незнакомцами Сынмин не то чтобы тактилен, максимально странно. Их голоса как мёдом обволакивают библиотеку; Минхо даже забывает, что должен бы сделать замечание. Его мысли утопают в том, что происходящее — именно то, почему он с самого начала решил работать в библиотеках именно высших учебных заведений. Это места, где люди развивают самый интересный, по его мнению, выбор в своей жизни — выбор будущей деятельности. Здесь объединения единомышленников самых разных направлений, здесь скромные читательские клубы и бьющие ключом жизни писатели песен. Он рад играть незначительную роль в этом процессе, рад делать библиотеку комфортнее, чтобы обстановка давила на молодые горящие умы предельно меньше. Он рад, несмотря на то, что наивно и неоправданно ждал от нового места работы качественных перемен в жизни и совершенной отдачи.       И он будет рад больше, если у Сынмина в кои-то веки появятся отношения, потому что им не придётся выполнять данное на выпускном под первым в жизни градусом обещание: «Останемся к тридцати позорными холостяками — выйдем замуж друг за друга».       Чанбин и Джисон двусмысленно шепчутся, Крис с Сынмином не обращают на них внимания от слова совсем. Минхо пересекается вдруг взглядом с Ханом, его глаза — щёлочки под кровом ресниц, а в радужках — проникновенный карий, как приторная кофейная гуща.       Ли зачем-то подмигивает и наслаждается тем, как Джисон сползает по стулу и закипает на круглых щеках.

* * *

      С крыши накапывают выжатки утреннего дождя. Улица сохнет и прогревается под лучистым солнцем. В некоторых аудиториях распахивают окна, слышны оживлённые с уходом насупистой зимы лекции. Библиотечная пыль сияет, левитируя в расплавленной меди солнечного света. Минхо сплющивает ноздри и чихает, сдувая крупицы пыли с очередной книжной полки. Тряпка сереет от протираемой им грязи.       Мнёт ноздри, промаргивается и возвращается к полке на уровне глаз. Но нескольких книг на месте нет. В отверстии с другой стороны стеллажа — круглоглазый Джисон. Минхо вскрикивает.       — Эй, потише там! Вы в библиотеке, в конце-то концов! — доносится упрёк от какой-то отличницы за компьютером, и Джисон зажимает рот ладошкой, чтобы не расхохотаться над шокированным и тотчас же обагрившимся злобой выражением на лице Минхо.       — Чё хотел? — шепчет библиотекарь, просовывая руку, чтобы протереть местечко, освободившееся от книг, что вытащил Джисон.       Убаюкивая произведения на груди, тот покусывает губы, и они достаточно тонкие, чтобы от этого пропасть из виду, подогнувшись к десне.       — Что? Даже не потрудился придумать причину, чтобы заявиться ко мне? — Бровь Минхо изгибается змеёй.       Он говорит не «сюда», а «ко мне». Подведённые глаза, кругленькие, блестящие, и распыленные около них розовые тени — Джисон постарался.       — Хорошо выглядишь, — не получая вразумительного ответа, закидывает ещё одну удочку Минхо и беззлобно ухмыляется, когда розовый рассеивается не только по векам Джисона, но и по его надувшимся щекам.       — Спасибо.       Это то самое сокровенное и непродолжительное время дня, когда солнечным светом укрывает весь периметр библиотеки. Попадает и на щурящегося Джисона. Канареечное сверкание роется в его волосах. Ободок не надет, пышная чёлка неприметно фиксирована лаком, гладкий лоб приоткрыт. Настигает осознание, что комплимент по поводу внешности был сказан не просто из шутливого флирта. Джисон выглядит хорошо. Минхо чувствует, как солнце печёт скулы.       — Вообще-то я придумал причину, — шепчет Хан, косясь в сторону отличницы, которой так или иначе не видно в ограждении стеллажей. Уже много лет они выставлены неудачным паутиновидным образом, путаясь узенькими коридорчиками и заглатывая высотой полок освещение в виде подвесных деревянных люстр на каждый такой коридор.       — Уже страшно.       Минхо кивком намекает, что закончил протирать. Джисон ставит книги обратно и перемещается правее, высвобождая следующий кусочек пространства и помогая избавляться от вальсирующей вокруг пыли.       — Надо свести Сынмина и Чана.       Минхо усердно борется с желанием протянуть руку подальше и треснуть его тряпкой по щеке.       — Кого?       — Чан — имя, которым Крис подписывается под нашими песнями. Мы зовём его так.       Ещё правее.       — Свести Сынмина и Чана? Только их? — Голова движением сытого хищника уклоняется вбок, Минхо ведёт тряпкой медленнее к ближнему к Джисону краю. Его живот напрягается от ликования при виде грозящегося выронить книги Хана. Прозрачный намёк на них самих. — Но если говорить о тех двоих, то по-моему они отлично справляются сами.       Сынмин не обсуждает происходящего и ведёт себя неизменно. Не считая наблюдения за Крисом, которое и не стремится скрыть. Возможно, его тянет к Чану шанс творить по-новому, но он со школы славится закрытостью для того, кто бы просто так подошёл к незнакомцу за дружбой. Чан хороший, даже слишком. Для Сынмина — в самый раз.       — Я просто подумал… Ну… Свести наших друзей будет…       — Предлогом ходить на двойные свидания?       — Минхо-хён! — Джисон страдальчески срывается с шёпота и громко ставит книги на полку, чудом не прищемив Ли пальцы.       Тот смеётся и обходит стеллаж, отрезая Хану путь к отступлению и внешне притворяясь бесчувственным. Студент отступает назад по мере его приближения, глаза навыкате, кривые ноги спотыкаются друг о друга. Минхо наклоняется под углом, невзначай мажет подбородком по неожиданно твёрдому плечу Джисона, успевая вдохнуть его кофейного запаха, и… убирает тряпку на стол позади него да отстраняется, вытирая руки о зад.       — Расслабься и кончай выдумывать, они сами разберутся. Не все такие безнадёжные в романтике, как ты. — Он засовывает маску с кошачьей мордочкой в карман и переводит тему. — Помоги лучше за цветами поухаживать, раз в помощники заделался.       На то есть уборщик, однако Минхо предпочитает поддерживать порядок в библиотеке и вручную — он холит и лелеет свою чистоплотность, воющую от хаоса на время некончающейся массовой перестановки. Джисон и смущается, и обижается, а познавая смысл фразы, светлеет.       — Что прикажете делать?       С того же стола Ли подхватывает заранее наполненный опрыскиватель и передаёт его, глаза в глаза:       — Сделаешь всё, что прикажу?       От подтекста Джисон, потупившись, закрывает глаза. Бедный опрыскиватель стискивается его пальцами. Возмущённый Джисон непередаваемо забавен.       — В общем. Стремянку забрали, чтобы снять уже эти несчастные фестивальные украшения в коридорах. — Рука в виноградном манжете взлетает, указывая на полуживые растения сверху. — Высоко, просто так не дотянемся. Стулья у нас либо компьютерные и неустойчивые, либо низкие и мягкие, в основном пуфики лежат. Делаем вывод, — Ли обводит расширенными зрачками ноги Джисона и хмыкает сам себе, — что ты сядешь на меня.       Джисон переминается на ногах.       — Мне на плечи.       — А…       Это любопытно — флиртовать в открытую. Минхо никогда себя так не вёл, но эту игру и не он первым затеял. Смущение, кажется, предназначено для того, чтобы отпечатываться на лице Джисона, того Джисона, который в шутку подставляет губы уточкой своим друзьям, шлёпает их по попе со смехом и травит взрослые шуточки не всерьёз.       Минхо заигрывает, не задумываясь, нужны ли ему последствия. Но когда на его плечи осторожно взбираются, боясь быть тяжёлым, то тепло стройных ног вынуждает органы в животе прокрутиться.       Джисон цепляется за верх стеллажа и всеми усилиями не смотрит вниз. Минхо глядит на него снизу вверх, касаясь выгоревшим затылком низа живота, и Хан напрягается.       — Задушишь.       — Прости, просто высоты боюсь.       Опирающиеся до этого на полки выпрямленные руки Минхо снуют по бёдрам Хана и, посомневавшись, приободряюще сжимают.       — Я тоже её боюсь, — признаётся Минхо без шуток, переходя с шёпота на низкий хрип. — Поэтому не уроню.       Рассаженные по большим горшкам, вялые цветы питаются солнышком. Витает полусладкий запах земли, в которой загибаются отсохшие лепестки. Джисон обильно поит растения, лепечет им что-то, протирает жирные пятна на горшках и увлажняет запылившиеся листья с их жёлтыми свёрнутыми кончиками. Ладони, придерживающие его ляжки, сквозь джинсы греют влажностью от долгого пребывания на одном месте.       Минхо на пробу ведёт выше. Джинсы свободные и все в рваных прорезях — кончики пальцев касаются голой кожи ног со светлыми волосами, тотчас оживающими из-за мурашек. Дышать на долю труднее — должно быть, из-за веса на шее. Минхо ощущает, как каменеют мышцы Джисона, а обладатель их и вовсе застывает с опрыскивателем в воздухе.       — Джисони? — зовёт вслух специально сладко. Ему самому подозрительно нравится, как имя смакуется на языке.       Палец проникает под джинсу, играясь с висящими ниточками и поглаживая кожу круговыми движениями. В вязкой тишине слышен глоток слюны сверху. Смуглые пальцы погружаются в причёску Минхо как бы для опоры и царапают пробор. Ресницы как клеем полили, и Ли смыкает их, самозабвенно прижимаясь щекой к бедру Джисона. Выторговав больше доступа, пальцы Хана перебором собирают пряди с виска, и Минхо в ступоре прикусывает язык, когда ловит подымающееся из груди придыхание.       Как давно он не получал таких ласк?       Ладонь гладит выше, нагло упираясь в тазовую кость и кончиками надавливая на внутреннюю часть бедра. Сверху — оханье, тешащее самолюбие, только вот Минхо себе отдаёт отчёт, что он трогает Джисона так, потому что хочет к нему прикоснуться, а не вызвать бурную реакцию. Хочет чувствовать пальцы в волосах. Ботинки Хана приходят в движение — пальцы в них поджимаются. Первым спазмом сводит низ живота.       — Погоди, — сипит Джисон, как после пятикилометрового забега. Минхо во внезапном страхе, что перешёл черту, затаивает дыхание. — Я что-то нашёл.       Ли даже благодарен предлогу опустить Джисона на пол, пока азарт не подопнул их за границу неловкости. Уши обоих пылают, однако поток эмоций обретает иное направление, когда Джисон демонстрирует звонко покачивающийся кулончик со звездой.       — Я думал, что потерял его, — шепчет Минхо. Облегчение затмевает любые посторонние эмоции, и он со всеобъемлющей благодарностью улыбается (тень ресниц падает на полные мешочки нижних век). На солнце кулончик блестит. — Это наша с Сынмином парная подвеска.       Джисон — розовые волосы в беспорядке, яркие губы, неспокойный кадык — на пороге слышимости говорит, отражая улыбку:       — Мило.       И нежно разворачивает Минхо за талию. Руки обвивают шею. Цепочка холодит кожу, с нервной долготой Джисон застёгивает её, опаляя дыханием загривок. Минхо с трудом не дёргается и податливо поворачивается назад. С талии подушечки пальцев Джисона переносятся вверх, пробегаются по шёлковым складкам рубашки и останавливаются на крыльях банта.       От близости Минхо рефлекторно закрывает глаза. Узел перевязывается смуглыми пальцами более слабо. Джисон растягивает фиолетовый воротник, разглаживает бант и спускается по груди, приоткрывая ключицы Ли и устраивая на них кулончик. В свете солнца шёлк будто расшит драгоценностями.       — Секси, — хихикает Хан, и Минхо приоткрывает учащённо порхающие ресницы. Разгоняется по его лёгким дыхание, вздувается грудная клетка от щекотливо-интимных касаний к ключицам; в образовавшемся вырезе чуть шершавая кожа то стягивает их, выталкивая, выделяя, то поглощает обратно. Оказывается, ногти студента покрыты чёрным лаком и смотрятся на груди Ли чересчур выгодно. — Блин, я сначала надеялся, что ты какая-нибудь ведьма.       Верхняя губа Минхо пухлее нижней, и, когда они расплываются по-новому, стеснительно и поджато, она выпирает, формируя робкую сердцевидную улыбку:       — Что?       — Ну, знаешь, появился из ниоткуда в старой библиотеке, ладишь с капризными чёрными котами и носишь рубашку эту… загадочную.       — Загадочную?       Джисон тихо хмыкает, отчего воздух, кажется, вибрирует между их лицами на расстоянии в пару ладоней друг от друга. Мозг не способен подкинуть ни одной целесообразной идеи, что с этим расстоянием делать. С каких пор Джисон стал таким самоуверенным? С каких пор они поменялись ролями? С каких пор Минхо, на атомы расщепляющий людей своим упрямым взглядом, не может подобрать очи с пола?       Вид у Джисона такой преданный и располагающий, щенячий почти, что уверенность берёт — с минуты на минуту запечатает губы поцелуем.       — Мы что, сейчас поцелуемся? — Минхо выпячивает губы, и Хан уклоняется, смеясь.       Накалённая до апельсинового свечения атмосфера постепенно остывает.       — Всё, ты мешаешь мне работать.       — Мешаю? — Джисон оскорблённо хватается за сердце. — Да я половину работы за тебя сделал!       — Вот и топай. — Минхо в четверть силы отталкивает студента бедром и заламывает пальцы по очереди, но на углу стеллажа, слушаясь интуиции, оборачивается, заставая Джисона на прежнем месте слегка поникшим. Шаг навстречу. — Слушай. Спасибо за то, что нашёл кулон. Это очень важная вещь для меня.       Минхо слепо тянется к Джисону и сжимает несколько его вспотевших фаланг.       — А ты… не такой холодный, каким кажешься. — Хан безропотно поддаётся чужому касанию, смотрит на него благотворно и перебирает пальцы библиотекаря, словно, играясь со струнами, настраивает любимую гитару.       Минхо не возражает. Их кончики пальцев неловко сплетаются, как нити пряжи в руках начинающего мастера, и размеренно покачиваются на порядок дольше, чем следует для обыкновенного знака благодарности.       Выпутывая руку, Джисон кивает на прощание с маленьким смешком и быстро покидает библиотеку. Смотрящий ему вслед Ли безудержно кусает расходящиеся губы. Грудную клетку щемит.

* * *

      Чанбин и Хан хрюкают с мема про бобров, наперебой тычут в экран, перематывая в тысячный раз видео, и валятся друг на друга от потери дыхания. Джисон утирает уголки глаз, в которых от смеха скопились слёзы, и не может надышаться. Чанбин кликает на следующий ролик и теряет соплю от нового взрыва смеха.       Сынмин, что с недавних пор сидит за отдельным столом с Чаном, но общается с ним мало и лишь посматривает исподтишка, перегибается, сбивает накладные наушники Криса и за подбородок поворачивает его непонимающее лицо к задыхающемуся дуэту.       — Ой, — Чан скребёт шею, — извини за них, пожалуйста. Сейчас попрошу быть потише.       Сынмин ловит встающего блондина за руку и пригвождает к стулу. Рывок тревожит стаканчик с канцелярией на столе. Сынмин не утруждает себя тем, чтобы понизить голос или хотя бы отчасти смутиться.       — Я знаю, как ты можешь извиниться. Что насчёт пекарни?       Тишина звенит, как колокол, в который с размаху ударили. От произнесённого умолкают даже Хан и Чанбин, они, подмяв под себя пуфики, ставят нарезку на паузу и переглядываются. Кружащихся птичек над макушками не хватает.       Пятка Криса нервно отбивает дробь по полу.       — Ох, хочешь, чтобы я купил тебе что-нибудь? Конечно, сейчас сбегаю, ты ещё раз извини...       — Нет. — Сынмин поправляет очки. — Ты не понял. Я хочу сходить с тобой вместе.       Где-то за стойкой прячется и зажимает нос, чтоб не рассмеяться, Ли Минхо. Чудовищная сила воли удерживает его от того, чтобы заснять происходящее на телефон.       Из дуги пухлые губы Чана переобразуются в идеальный овал. Он хлопает ими один раз, второй, и ничего членораздельного не испускает. Джисон вжимается в мясистое плечо Чанбина, и они напоминают слабонервную парочку, вцепившуюся друг в друга перед скримером на первых рядах кинотеатра.       — А-а-а... — Крис зажимает ладони коленями, чуть горбится и пестрит покраснениями тут и там.       — Если ты откажешь, всё в порядке. — Сынмин смягчается и всё ещё не выпускает не своей руки, обмякшей в его хватке. — Можем сходить позже, если хочешь. Или не ходить вообще.       — Да-да, конечно.       — Не пойдём? — Сынмин медленно убирает руку, но её перехватывают.       — Нет! Я имел в виду... Давай сходим, конечно. Я с радостью. Почему бы и нет.       Сынмин обезоруживающе улыбается на согласие, и они начинают собираться под прежнее глухое молчание. Чан мельком бросает взор на притихших друзей, получает от них два больших пальца вверх и выдыхает, не оправдываясь. Сынмин ждёт, пока он судорожно укомплектует всё в рюкзак, и просит не торопиться так, после чего ведёт за собой к выходу из библиотеки.       Уйти налегке не дают.       — Сынмин-а, кружка?       На зов с неприкрытой издёвкой Ким с готовностью останавливается и, в извинении за задержку пригладив широкую спину Чана, подходит к стойке. Ставит на неё рюкзак, вжикает молнией и достаёт точно такую же серую, как у самого Ли, термокружку.       — Умница, — ехидничает Минхо. Он знает, что после любимой пекарни Сынмин всегда заходит в соседнюю кофейню, и не может не убедиться, что термокружка у того с собой вместо лишней купюры на бумажный стаканчик. Он мог бы ограничиться этим, но брелок ключей от квартиры Минхо торчит из бокового кармана рюкзака Кима слишком явно, чтобы воздержаться от безобидного подшучивания. — Йо, Сынмин-а, только ко мне в дом его не води.       Чан крупнее, и вдвойне комично выглядит то, как он топчется за плечами Сынмина, безукоризненно одетого и отвечающего без запинки:       — Разумеется, там же будет занято.       И, кивая на Джисона, он выходит. Маскирующий гогот под кашель Чан — за ним. Проходит секунда осознания, и зал заполняется заразительным смехом Чанбина.       — У нас принято вести себя тихо, — цедит Минхо, бурча проклятия лучшему другу в спину. Чанбин слюной давится, а не въехавший Джисон хлещет его по спине и выпытывает, в чём же заключалась шутка.       Ли спешит пригнуться и построить занятой вид, а разум ему с самого утра продолжает подбрасывать тонкий бантик губ Джисона и их предполагаемый вкус. Не покидали сомнения, не слишком ли стремительно и самонадеянно Минхо сдаётся нежданной симпатии. Однако, Сынмин и Чан в своей честности и аккуратной смелости подают ему пример.

* * *

ты даже не понимаешь литературный юмор зачем присылаешь эти тиктоки?

потому что ты их понимаешь       Джисон имеет особенность отвечать без задержки и, по всей видимости, сидеть в диалоге безвылазно в ожидании ответа. Это одна из многих его привычек в общении по переписке, с которыми Минхо знакомится после того, как к собственному удивлению отправляет ему фото Суни, Дуни и Дори, спящих скучковавшись на подоконнике его родного дома в Кимпхо. Это папа на днях прислал, жалуясь, что Дуни отказывается целовать его. Хан спамит сердечками и расспрашивает об их именах, характерах и отличиях так долго, что Минхо на секунду приписывает ему статус лучшего на свете человека.       Вживую они общаются мало, но списываются ежедневно. Преодолевать первые барьеры таким образом комфортнее обоим. В основном, Минхо сетует на однообразие будней, на перевозбуждённых подростков в глуби паутины стеллажей и скидывает регулярно ужинающего с его рук Чёрта. От Джисона поступают какие-нибудь мемы про любовь Ремарка к туберкулёзу и зачем-то — свои селфи буквально везде. Вот Джисон чистит зубы, вот Джисон тянется губами к пускающему слюни на его плече Чанбину, вот Джисон спросонья указательным и большим пальцами посылает сердечко, вот Джисон плаксиво дуется на студии Чана из-за их традиции платить друг за друга по кругу при заказе еды, вернее, из-за того, что платить ему приходится за Чанбина. А вот Джисон... Знак мира, подмигивание, ободок в розовых волосах. А сзади — кафельная плитка.       Обычно Минхо, когда уведомление высвечивается на весь экран и вылезает очередная бесполезная фотография симпатичного смуглого лица, подолгу игнорирует, однако в тот раз он открыл заметно удлинившийся диалог с пользователем с дурацким ником — thecutestquokka.

ты в туалете?

да       Минхо челюсти напряг, большой палец завис над клавиатурой в незнании, как написать. Как помочь. мне реально нужно было в туалет, хён       Вибрация. всё норм, не волнуйся. побежал на пару ♡♡♡♡♡♡       Под нафильтрованным аватаром пропал значок. Джисон вышел из сети. Почёсывая губу, Минхо всё-таки набрал сообщение.

если что, я на связи

      Но Джисон отсидел пары до положенного конца и ответил только под вечер уставше-густым записанным голосом: «Спасибо».       Тем не менее, переписываться с ним входит в обиход. И Минхо едва ли отслеживает роковое мгновение, когда вставать, работать, кушать, мыться снова становится легче. Из мышц и извилин словно наконец-то выкачивают плавкий металл и заменяют безвесым пухом до следующего эмоционального спада.       После того сообщения про книжные тиктоки Джисон что-то долго печатает, и Минхо, стоя у плиты в своей крохотной светлой квартирке, покорно ждёт. Окно на микропроветривании, ночной шум городских дорог посвистывает где-то на задворках. Чайник давно вскипел, но Минхо возвращается к реальности только от колкого тычка под рёбра. Вышедший из душа и пахнущий цветочным бальзамом Ли, Сынмин встряхивает мокрыми волосами, как искупавшийся в озере щенок. С прогулки с Крисом он пришёл поздновато и первым делом удалился в ванную. Чистая домашняя одежда, захваченная им из общежития, цветёт мокрыми кляксами, но приятно отдаёт оригинальным хлопком.       — Я закрыл окно, хорошо?       Минхо кивает. Сынмин не позволит себе простыть и повредить голос.       — Чему улыбаешься? — Ким круговыми движениями размазывает крем по тыльным сторонам изящных ладоней. — Ладно, глупый вопрос.       Минхо пихает телефон в задний карман спортивных штанов с обвисшими коленями и шутливо-угрожающе замахивается. Эти подколы на тему Джисона уж в горле сидят и к кадыку лепятся.       — Ты на днях разрешил ему попить из своей термокружки, — забавляется Сынмин, чувство самосохранения за годы дружбы у которого атрофировалось. — Даже я никогда не удостаивался такой чести.       — Рулон с салфетками в зоне моей видимости, Ким Сынмин. И вообще... вы с Крисом первыми начали.       Сынмин чешет в ухе полотенцем и идёт вешать его на дверь в ванную. Точно, Чан.       — Ты кушал сегодня?       Шлепки босых стоп по полу.       — Тебе ли не знать, — с доброй усмешкой проговаривает Сынмин, вопросительно указывая на чайник.       — Горячий, да. Раскусил, значит.       — Ты всегда готовишь острее, чем нужно.       Зная, что сегодня весь обеденный перерыв Сынмин будет готовиться к самостоятельной и ложки съедобного в рот не положит, Минхо приготовил ему куксу, выловил Чана в коридоре и попросил передать, подперчив маленькой ложью, что Крис сам заказал это для него. На самом деле Чан нравился Минхо достаточно, чтобы помогать ему в начинающихся отношениях. Ли единственного не учёл, что лучший друг его незаконно хорошо знает.       Он и сейчас планировал им чего-нибудь погорячее сварганить на ужин, но сообщение от Джисона выбило эти планы из головы. Сынмин наваливает сахару в кружку. Минхо проверяет телефон — Джисон, ничего не написав, вышел. Слегка огорчает. В квартирке спокойно и прохладно.       — Давай закажем что-нибудь вкусное. Я плачу́.       — Я съел достаточно, — угнетённо доносится от Сынмина. Миролюбиво булькающий кипяток, наливаемый в кружку, распространяет тёплый пар, замыливающий ему очки.       — Ты опять?       Краешки губ Минхо, как колосья на ветру, клонятся вниз наполовину осуждающе. Бьётся об заклад, что, полноценно отобедав вместо учёбы, Сынмин корит себя. Так на него похоже.       — Удивлён, что тебя в принципе заставили поесть. Я несколько лет борюсь за это, — с притворной обидой.       — Чан буквально кормил меня с ложки, что мне ещё оставалось?       — Подробностей знать не хочу.       Ким приподнимает футболку Минхо за край, чтобы протереть ею очки. Тот использует мгновение близости и понижает голос до доверительного.       — Думаешь, плохо написал?       Сынмин трёт стёклышко долго.       — Нет. Думаю, что мог бы написать быстрее, если бы готовился вместо обеда.       Минхо не успевает вставить и слова.       — Но я понимаю, что это неправильно. Поэтому просто... Наверно, придётся переждать это чувство.       Без очков, немного растерянный, Сынмин смотрится по-родному.       — Можешь взять меня за руку, если хочешь, — говорит Минхо. Сынмин улыбается, и Ли, как бы ни старался, никогда не может не улыбнуться ему в ответ.       После первых отношений Минхо не задумывался о вступлении в новые. Это не был травмирующий опыт, нет, Хёнджин был, пожалуй, лучшим вариантом из всех возможных. Смешной, понимающий, разделяющий его хобби и уплетающий его блюда за обе щеки — комфортный, безопасный. То, что Минхо и нужно от отношений с другим человеком. Но проблема заключалась в открытости. Хёнджин тянулся к людям, к их одобрению, к их вниманию, и Минхо просто не мог дать ему столько любви, сколько тот требовал и неоспоримо заслуживал. Ли не признавал, что был в той же степени раним, но так же наивно показывать этого не умел, даже если бы хотелось. Защитные механизмы срослись с личностью намертво. Отстранённость, резковатость, сардонический юмор перешагнуть не получалось. Ради Хёнджина — он пытался.       Может, он недостаточно любил его. Может, именно так он и любил.       Они разошлись благодарно, по-светлому грустно и истощённо — Минхо был сыт неудачной работой над собой и не способен на новый процесс сближения. Рядом со старшей школы оставался Сынмин — надёжный, испытанный и так же скупо свои эмоции выражающий.       И в логическом, неконтролируемом порядке сложилось впечатление, что отношения — это про эмоциональную зависимость, многоуровневая систематика. Отношения — это энергозатратно, хоть и ярко и сладко.       А с Джисоном не было трат. От Джисона безвозмездно получаешь что улыбку с утра от селфи в кровати, что румянец за до смешного прямолинейный подкат. Это первоначальная эйфория, думалось Ли, но над ним впервые не висело того груза ответственности и необходимости сближаться и открываться, который устрашал его все эти годы. С Джисоном не ощущалось потребности перемалывать откровенные и тяжёлые разговоры, поучать друг друга, изменять, переплетаться намертво. С ним было просто и комфортно. Немного не так, как описывалась любовь в каждом произведении на полках библиотеки.       Лучше.       И отдаляться от Сынмина из-за него необязательно, и отдавать всего себя, и муторно выстраивать границы — тоже. Всё идёт по течению, как пробка по весеннему ручью. Ухоженные ногти Кима водят по линиям судьбы Минхо, парный кулон со звездой отогревается на груди, убеждая: они с Сынмином такие же лучшие друзья, как и раньше. Как и всегда.

* * *

      Стук в запертую стеклянную дверь.       — Закрыто!       Стук повторяется.       — Закрыто! — Стук. — Твою же ж...       Минхо подрывается и бредёт к двери с выражением вселенского отчаяния. За дверью размытый силуэт.       Ключ совершает резкий поворот, и библиотека открывается, выпуская напор концентрированного запаха ирисового одеколона. Джисон загребает непослушные волосы жёлтым пятнистым ободком и суетливо натягивает спавшие подтяжки светлого джинсового комбинезона, как если бы в его заслуженный покой вторглись, а не наоборот.       — Смахиваешь на миньона.       Джисон играется с подтяжками нервно и поднимает беличий взгляд.       — Спасибо?.. Можно войти? Понимаю, обед, но Чанбин и Чан не могут поделить партию в нашей комнате, а у меня окно, и нужно доделывать проект, завтра защита, и...       Минхо закрывает ему рот рукой и молча даёт пройти. Честно говоря, он готов был впустить его с порога.       С широкого шага Хан, не тая ликующей ухмылки, заходит внутрь. Сразу же выпуклые глазёнки оббегают помещение — что-то не так. Они одни, а один из столов у окон занят. На нём распахнута книга и лежит включённый телефон.       — Чем занимаешься?       Под дых врезается неловкость, Минхо теребит губы, раздумывая, говорить ли правду. А на соседнем с его отодвинутым стулом месте уже вовсю обустраивается Джисон, ковыряясь в своей вырвиглазной сумке так, что на язык просится сравнение с копающейся в дупле белкой.       — Пытаюсь читать на английском, — всё же выкладывает Ли и, запершись, садится за столик.       С поощрительным свистом Хан втягивает воздух через тоненькие подвижные губы.       — Ва! И как?       Минхо и сам не знает, с чего пошёл на поводу у своей вознёсшейся временно душонки. Правда в том, что он человек настроения, знающий, что из периода подъёма нужно брать по максимуму. Он, запершись в обед по законному, но никогда ранее не используемому праву, сел за брошенный несколько месяцев тому назад роман Донны Тартт в оригинале.       — Никак, — усмешка, пальцы на висячей серьге, — сижу с онлайн-переводчиком, как придурок.       Закончив раскладываться, Джисон садится. На его половине разложено множество распечаток, которые рассекают редкие, но меткие солнечные лучи. Птичий говор под окнами пронзительным щебетанием разряжает библиотечную тишь. Хорошо в такие дни, моложаво.       — Ты же знаешь, что не нужно понимать всё дословно?       — Хм?       Джисон пересаживается, открываясь корпусом и держа колени впритык.       — Я в США натаскал язык. Проучился там два года, пока сюда, поближе к дому, чудом не перевели. Первые месяцы за границей приходилось быстро схватывать, и чтение очень помогло. Я быстро понял, что переводить каждое слово не надо. Это только усложнит процесс, и ты как будто учебник целиком из нудной терминологии читаешь, а не целостный текст, согласись? Понимать новое слово по контексту — вот чему хорошо бы научиться. Я даже когда на корейском читаю и вижу незнакомое слово, не лезу же разбираться в его происхождении и значении.       Для пущего эффекта Джисон неприязненно искривляется. Его мимика живая и громкоговорящая, и мысль, светлая или тёмная, по очереди поддевает каждую мимическую мышцу, выкрашивая её в свои тона. Сынмин рассказывал об уроках сценического движения, что им на вокале преподают. Хан там наверняка преуспевал.       — Короче, сталкиваясь с незнакомым словом, я ориентируюсь на месте. Подбираю синонимы по смыслу, так сказать.       Параллельно он выискивает нужный лист из веера раскиданных по столу.       С Хан Джисоном не чувствуется обязанности быть интересным и привлекательным, обязанности заполнять тишину. Даже сидеть рядом, своими делами занимаясь, легко. Легче, чем Минхо думал, особенно после долгих переписок. Нет скручивающего живот ощущения, что, при всей очевидности взаимной симпатии, они должны вскоре поцеловаться, должны ластится друг к другу да охать и ахать. Неловкости нет.       И это поражает, зная о тяготах Джисона в общении.       — Лучше всего подобрать книгу по своему уровню и постараться получить удовольствие. Можно те же самые сказки, если совсем ноль. Я начинал с Мориарти, хотелось чего посерьёзнее. Но золотая классика — это, конечно же, Поттер. Моя подростковая любовь.       Джисон умудряется не лезть не в своё дело и всё равно советовать, но не жизни учить, не умничать, а как бесплатное печенье раздавать — хочешь, бери или не бери. И Минхо это нравится, он бегло отмечает, что помощничек действительно помогает. И мысль эта имеет не одно значение.       — О, кстати, через песни учить — тоже вариант. Я так и делал. Ни на что не намекаю, но в наших песнях отличный английский. Чан из Австралии, знал?       Сколько в нём энергии, когда ему становится комфортно с другим человеком. Минхо даже завидует.       — Сынмин скидывал пару ваших треков.       — Да?! Понравилось?       Минхо неопределённо водит рукой по воздуху, причмокивает, сортируя слова для ответа. Он и под дулом пистолета не признается, как голос Хана ласкает слух. Он довольно высок, но далеко не один пронзительный вокал доступен Джисону. Он может читать чёткой картечью, дразниться интонациями, опускаясь до тягучего хрипа, в самые уши выпускать красивые смешки. Но больше всего Минхо нравится, когда его связки расслаблены. В таком состоянии, когда Хан не развлекает друзей громкими шутками и не давит звуки, чтобы на записи красиво звучало, его голос сгущается и становится глубоким, ровным, заискивающим. Настоящим. Примерно таким, как сейчас. Минхо представляет, как низко и спокойно он может звучать по утрам.       — Нормально.       — Нормально?       — Не очень люблю рэп, но сойдёт.       — Не любишь рэп? А что любишь?       — Когда мне не мешают учиться.       Джисон смеётся, его глаза — дуги от кофейных кружек на столешнице. Минхо переживает, что его привычные колкости могут быть восприняты востро, но Джисон приспускает маску с носа и не расстраивается. Ли имеет смелость предположить, что он не снимает маску полностью из ощущения большей защищённости.       — У нас препод по английскому был никакой, когда я учился библиотечному делу.       — На библиотекаря надо учиться?!       Минхо со смешком закатывает глаза. Он привык к этому вопросу.       — Все считают, что нет, но это точно такая же профессия, как и любая другая, для которой нужно получать образование.       — Я думал, люди идут сюда от нечего делать. Не подумай дурного! Библиотекари не выглядят как состоявшиеся люди и... Кажется, мне лучше заткнуться.       Без обиды потешаясь над чужим смятением, Минхо невесомо кладёт руку на плечо Хана и нагибается вперёд, чтобы прошептать свою зарплату. Второй рукой уводит розовую прядку ему за ухо и ребром ладони к виску, по-детски передавая секрет, прислоняется, прежде чем горячим дыханием спровоцировать мурашки на задней части шеи студента и отвисший в изумлении рот.       — Сколько?!       — Нужно знать, куда устраиваться. — Он отстраняется и мигает правым глазом, убирая руку с плеча позднее, чем стоит, и пальцами ведя до локтя по бежевой толстовке Хана. — Библиотекарям необходимо знание английского. Мы с Сынмини ходили на дополнительные курсы ещё со школы, но если литературу я изучал всегда с удовольствием благодаря хорошему учителю, то английский просто... Как на камень насильно смотреть по несколько часов. Скучно, да и... Тебе же нужно готовиться?       Доброжелательно поджимая губы, кивая, где нужно, и поддерживая важную для Минхо зрительную связь, Хан слушает внимательно, но под конец заметно сникает.       — Зачем напомнил? — Он сжато посмеивается и перебирает распечатки, словно не зная, что с ними делать, и видя их впервые в жизни.       — Волнуешься? — догадывается Минхо.       — Сильно, — следует обширный вздох. — Осталось только отрепетировать само выступление, но...       — Это самая сложная часть?       Джисон угукает и восхитительно тушуется от того, что ход его мыслей так просто угадывается.       — Могу чем-то помочь? До конца обеда ещё двадцать минут. — Минхо показательно захлопывает «Маленького друга» и откладывает его вместе с телефоном подальше.       Видно, что Джисон автоматически готов прибегнуть к отказу, как тут он мнёт сведённые колени и сжимается в плечах.       — Можешь, э-э-э... выслушать мою речь. Если несложно.       Отодвигаясь для того, чтобы развернуться к нему полностью и закинуть деловито ногу на ногу, Минхо пожимает плечами. Ему в самом деле несложно.       Сложно Джисону. Он съёживается под нагим присмотром, смешивает все бумажки и со скрипом удерживает улыбку. Сглатывает.       — Попей воды, если хочешь. Кружка там же, где и в прошлый раз. Не торопись. В любом случае это придётся сделать.       Джисон проводит ладонями вдоль ляжек и оставляет ими на джинсовой ткани исчезающий влажный след.       — Так, ладно... — Он находит нужный лист и вглядывается в него, как в жерло сокровищницы вглядываются герои мультфильмов. Лист дрожит, и смуглые пальцы дрожат.       Его ноги напряжены и плотно стиснуты, пятки оторваны от пола и ходят ходуном. Минхо касается трясущихся ног, и Хан отводит лист от лица, пялясь на чужие руки, нетребовательно разводящие его колени чуть-чуть в стороны и придавливающие к полу, чтобы унять дрожь.       — Давай-ка мы сначала успокоимся и подумаем, что может облегчить твоё волнение.       — Запрет публичных выступлений в университетах, — криво усмехается Джисон. — Порядок, порядок, надо просто сделать и всё. Кхм.       Ли выравнивается, складывает руки замком и не отводит взгляда. Запинаясь, делая продолжительные невнятные паузы, прокашливаясь и не приподнимая глаз, Джисон рассказывает. Он знает текст, но прячется за бумагами. Солнце простреливает его затылок и золотит розовые волосы, торчащими локонами завивающиеся под давлением ободка.       — Не смотри на меня так, — между предложениями взмаливается он.       — Я слушаю тебя, а не взглядом раздеваю. — Минхо прохладно поводит плечом, но лучше не делает: Хан вминает лист себе в лицо и, запрокидывая голову, стонет замученно. — Окей, окей. Не хочешь взять меня за руку?       Лист медленно сползает по лицу Джисона, являя опешившие глаза-монеты.       — Это то, что помогает мне собраться, — поясняет Минхо, не давая второстепенным предположениям возникнуть. Он предельно серьёзно выставляет руку ладонью кверху.       И Джисон без слов принимает её.       Между ними расстояние примерно на ещё одного человека, и их руки, некрепко сплетаясь, повисают в воздухе.       — Твоя кожа всё ещё нежная.       — Продолжай давай.       И Джисон продолжает. Его же кожа вспрела жутко. Минхо разворачивает его ладони, переливающиеся потом, и дует на них, высушивая, успокаивая. Настроиться на утекающую нить повествования сложней, и первое время кажется, что попытки Минхо помочь терпят крах. Он неназойливо массирует костяшки и пощипывает подушечки пальцев, на что Хан и вовсе перестаёт говорить.       — Бесполезно, да?       — Нет, мне полегчало, просто... Ну, теперь волнение по другому поводу.       — И по какому же? — подначивает Минхо и, в разные стороны разудало ворочаясь на стуле от прилива энергии, раскачивает и их сцепленные руки.       — Хватит издеваться над этим, — просит Джисон, краснея.       — Так мне убрать руку?       — Нет!       Постепенно его руки становятся сухими, и Ли, согревая, растирает их. Он также откладывает в памяти все советы, которые предоставляет ему прослушиваемый доклад о чтении на английском. С горем пополам Джисон завершает рассказ, и стрелка часов к тому времени опережает положенный конец обеда. А библиотека закрыта. Хан стучит стопкой бумаг по столу, выравнивая листы, защёлкивает папку и кидает её в сумку с грузным выдохом.       — Не знаю, как ты справишься завтра, — говорит Минхо, не придавая значения времени. — Но знаю, что ты хорошо выучил материал, умеешь быть обаятельным и рассказывать интересно.       — Это... странная поддержка. — Джисон машет руками, остужая щёки. — Но, эм. Как бы завтра всё ни прошло, то, что ты держал меня за руку...       — Избавь нас обоих от этого, — морщится Минхо, понимая, что каждому из них такие разговоры неловки. Он не знает, чем бы мог помочь лучше, как не знает того, что его желание сделать это уже ценнее результата.       — Понял. — Хлопок в ладоши. — Итак, пока меня не сожрали навязчивые мысли насчёт завтра, — Джисон маскирует страх за смехом, и Минхо, действующий точно так же, видит его насквозь, — предлагаю вернуться к твоей книге.       — А?       — Почитай вслух. Это помогает.       Минхо не любит проигрывать, не любит обнажать свои слабые стороны, а знание английского — очевидная Ахиллесова пята. Он берёт паузу на взвешивание аргументов «за» и «против», отпирая библиотеку и впервые ловя себя на мысли, что благодарен её сниженной посещаемости. И снова садится за стол.       Хорошо, думает он, я попробую. Не одному Джисону же переступать через себя.       Он начинает сначала, чтобы вовлечь в историю и Джисона и заодно для себя вспомнить многочисленных персонажей. Решает не отвлекаться на перевод, чтобы не позориться частотой периодичности непонимания текста. Ожидаемо спотыкается на длинных словах, натужно переставляет язык не столько из-за незнания, сколько из-за волнения, и жаром покрывается уже к концу первой страницы. Уязвим. Пристыжен. Но Джисон не насмехается (по крайней мере, не внешне), он слушает с участливостью репетитора и, перебивая прикосновением к бедру, полушёпотом поправляет некоторые слова.       Они меняются местами, и Минхо мысленно соглашается, что контакт их кожи выбивает из колеи. Сильно.       — Твои уши покраснели, — ласкательно произносит Джисон. Не нужно отрываться от строк, чтобы расслышать ухмылку в низком голосе. Последние минуты рука не сходит с бедра, похлопывая по нему, если необходимо исправить произношение.       Чувственно-розовую кожу омывает волна прохладного воздуха — это Джисон дует на ухо Минхо.       — Тут действительно сложный язык. Нечего стыдиться.       — Сам читай, раз не нравится. — Минхо пихает ему книгу и сбивает руку с бедра. Горло саднит из-за долгого чтения.       — Нравится. — К счастью, Джисон переключается на книгу. — Но побереги голос, устал ведь. Я почитаю пока.       И инициатива переходит ему. Произношение впрямь можно спутать с носителем. Минхо бы позавидовал, если бы его не зачаровало то, как на слуху меняется голос Джисона от иных слов. Ещё вкрадчивее, ещё оживлённее, ещё глубже. Ли даже не пытается вникнуть в то, как труп маленького Робина свисает с дерева. Просто слушает, пока горло Хана не иссушается и он, смазывая его стенки слюнями, не откидывается на стуле. После затянувшегося чтения вслух концентрируемое молчание заливается в уши белым шумом.       — Моя шея умирает, — жалуется Джисон, а Минхо, прерванный в шаге от сна на согнутых руках, сыто зевает и потягивается, чуть ли не мурча и нарочно толкая студента вытянутым кулачком.       — Если это намёк на массаж, то даже не думай. Нет, глазки Кота в сапогах не прокатят.       — Раньше прокатывали...       — Ну, — начинает Минхо, и договорить ему не позволяет пришедшая в движение дверь. Он и рад, ибо договаривать себе в оправдание было нечего.       Это Чонин. Соответствуя своей повсеместной неуклюжести, он, шелестя бисером, вписывается бочком в кулер, ойкает и озадачивается, находя вместо Сынмина своего непунктуального бывшего соседа по комнате в компании с Ли Минхо.       — А где?..       — Щеночек-то? — подхватывает поднимающийся из-за стола Минхо. — Я думал, с тобой.       — Вы про Сынмина? Чан говорил, они собирались в пекарню.       — Лады. — Чонин так же неловко бьёт носком кеда по полу (шнурки за годы запутались в непробиваемый узел и вместо бантика просто заталкивались внутрь). — Идём на пару? Или я помешал? — Он косится то на одного, то на другого.       — Нет-нет, я иду! — Джисон встаёт импульсивно, сшибая тазом никем не используемую магнитно-маркерную доску, и закидывает рюкзак на спину.       Не знает, как попрощаться.       — Иди уже, кот в мартинсах несчастный, — усмехается ему Минхо, поправляя доску на колёсиках.       Покивав болванчиком, Чонин и Джисон выскальзывают в коридор, держась подальше от мимопроходцев интровертным дуэтиком. У первого на лице написано «Понятно, помешал» и «Знать не хочу, чему именно», а у второго — «Мне и самому неплохо было бы знать». Часом позднее на телефон Джисону приходит сообщение от Минхо. мало ли [Фотография]       Прикреплена картинка с пятиминутной подборкой упражнений для шеи.

* * *

      — Это не должно быть так вкусно, — чавкает с восхищением Джисон. — Это же просто, блин, овощной салат.       Минхо прогибает губы с выражением «Так получилось» и не выказывает, как тешит его гордость такая реакция. Наполненные приготовленной им едой щёки Джисона чарующе набухают, он со смаком жуёт и с удовольствием стучит палочками по биоконтейнеру. Минхо ему вторит. Они обедают в закрытой библиотеке, рядом ждёт своей очереди «Маленький друг», являющийся главным объектом толков. Идёт острый спор, лишняя и нудная ли такая подробность и детализированность текста, как у Тартт, или это черта истинного реализма.       Защита проекта проходит на твёрдые восемьдесят баллов из ста и своевременно вытесняется новыми изводящими заданиями, закономерно превращаясь в одну из тысяч проблем, которые казались непреодолимыми и теперь благополучно перегнивали в воспоминаниях.       Библиотека молчит семнадцать часов в сутки. По часу занимают перепалки Сынмина и Минхо во время игры в чанги, чтение вслух с Джисоном, сочинение песен Сынмином и Чаном. По два часа уходит на встречи читательского клуба и громкие посиделки Чанбина, Криса и Джисона.       Минхо и Хан через день собираются и читают вслух. Хотя весна в самом разгаре, и пуховики с концами убираются в дальнюю часть шкафов, и солнце ярчеет. Чан и Чанбин кричат в окно библиотеки, зовут Джисона отобедать в саду с распушившимися в своём великолепии ярко-жёлтыми форзициями. Несмотря на вылезшую жухлую траву, с каждым днём прибавляющую в насыщенности, на разогревающее газон солнце и толпой повылезавших на улицу людей, Джисон остаётся в библиотеке. В знак признательности Минхо готовит обед и ему.       — Отец держит ресторан. — Прожевав и утерев салфеткой кунжут со рта, Минхо переходит на новую тему. В разговоре с Джисоном предметы обсуждения сменяют друг друга незаметно. — Я должен был стать шефом.       — Но стал библиотекарем? — Джисон с округлившимися на максимум глазами кашляет в салфетку.       — Прожуй сначала. — Ли постукивает его по спине. — Готовить тоже люблю, просто всегда увлекался литературой больше. Повезло ещё, что родители поддержали. Не думай, что это какая-то ущербная профессия.       — Да я и не...       — О, ты думал. Жуй давай.       Хан кушает, а Минхо придаётся воспоминаниям о разочарованном лице отца, о том, как совесть вопила и как молодецкая кровь била в жилах, требуя самостоятельности.       — Хорошо, что ты здесь, — доедая наперегонки с самим собой, говорит Джисон. — В смысле, познакомился с Сынмином, например.       — Мы знакомы со школы.       — Правда?..       — По нам не скажешь, что мы старые друзья. Но я выбрал этот университет, потому что он поступил сюда.       — Это... романтично.       — Закройся и ешь.       — М, всё спросить хотел, — Джисон поспешно заталкивает за щёки остатки нарезанных полосами огурцов, — почему Щеночек?       Минхо не любит эту историю. Но рассказывает. Прозвище пошло со дня знакомства. Они с Сынмином в упор друг друга не замечали, пока единственные не отозвались на предложение о внешкольных волонтёрских работах и не отправились вдвоём с браслетами школьников в приют для животных, где им поручили выгулять собаку и выдали по окончании дня подарочные кулоны со звёздами.       Пропахший котами Минхо с доставшимся им биглем не сладил, в отличие от Сынмина, что, казалось, на пару с собакой издевался над насупившимся Минхо в продолжение всего вечера. Лишь к закату он смилостивился и угостил Минхо парой советов, как найти подход к таким активным животным, и им удалось в четыре руки обласкать счастливое животное.       — Он очень похож на щенка, — закивал Джисон, подхватывая конец истории.       Контейнеры к тому моменту опустевают, палочки откладываются, салфетки летят в мусорку, и Минхо молнией пробирает осмысление, что он разговорился чуждым для себя образом. А Джисон, давным-давно дообедав, слушает его с кулаком под щекой. Минхо умолкает и глухо извиняется.       — Мне же интересно, — отнекивается Хан. — Это прикольно!       — Хотел бы я твою энергию.       Хотя Минхо хочет сказать «наивность», «глупость» и что похуже.       Вдруг Джисон разваливается на стуле, гаденькую ухмылочку делает и, намеренно разыгрывая «брутальный» вид да голос снижая, протягивает:       — Хотел бы я, — пауза, сдерживающая смех, — твои губы на своих.       В считанные мгновения Минхо откидывает голову и смеётся, не забывая скривиться в отвращении. Не в силах удержаться, Джисон тоже прикрывает рот ладошкой и трясётся. И в этот момент всё вокруг становится значительно-незначительным. Переговоры студентов под окнами, тиканье часов, запах книг и ириса, совместный смех... Признаться, Минхо всё из этого упускает. У него перед глазами смеющийся Джисон, да и только.       Минхо натягивает ему маску, спущенную во время обеда, до самых глаз, обхватывает за невообразимо мягкие щёки обеими ладонями, склоняется и чмокает, предположительно, в губы через ткань. Кончик прямого носа сминается.       Коротко, звонко. Так матери в губки целуют своих несмышлёных детей.       Не давая среагировать, Ли так же скоро его отпускает и вытягивается с выражением залихватским, но ушами не бежевыми.       — Формально, — поправляя маску, Джисон прочищает горло да глядит в одну точку перед собой. Тяжесть ребяческого касания запечатлевается на губах, — это не считается.       Как человек настроения Минхо не может (и не хочет) ничего поделать с той игривой безрассудностью, которая захлёстывает его в минуты радости. Не может ничего поделать с тем, как забавно-мило выглядит расписанное изумлением лицо Джисона. Не может ничего поделать с тем, как хорошо ему от взаимности, от уверенности и от возможности сделать так: снова маской закрыть Джисону обзор, прямиком до лба её поднимая и в волосах путая, и прижаться в уже открытом, трёхсекундном и мягком поцелуе, состоящим из двух чуть более задержавшихся чмоков (неожиданно громких). Хан едва соображает податься навстречу, как не прекращающий зубоскалиться Минхо пружинит ладонью от его груди, отдаляется и зажимает нос, чтоб не рассмеяться. Маска на верхней части лица, растрёпанные розовые волосы и нелепо-шокированно разинутый рот. Пытаясь вспомнить, чего он такого в Джисоне нашёл, Минхо наконец-то пододвигает книгу.       — На какой главе мы там остановились?       Переваривая произошедшее, они обращаются к чтению, и Джисон практически не поправляет произношение Ли. Отключается. Такая тишина в его компании ощущается странно. Однако его исправления сами по себе всплывают в воспоминаниях, и Минхо на ходу перечитывает уже правильно без всяких посторонних вмешательств. Ему бы самому поскорее отвлечься на текст, он привык в нём от настоящего прятаться и анализировать свой поступок сейчас ни в какую не хочет. Но сбивает рука на бедре.       — Убери, — ворчит он шёпотом, потому что желание поцеловать трижды становится всё труднее отгонять.       А Джисон, злосчастную маску поправив и прийдя немного в себя, состраивает глазки Кота в сапогах и посылает ему воздушный поцелуй чмоком в воздух. К собственному ошеломлению засмущавшись, Ли отворачивается, рукой прикрывается и бессловесно разрешает смуглой ладони на крепком бедре его остаться. Она греет без лишнего подтекста, обозначая присутствие человека рядом, но мешает сосредоточению в самом лучшем смысле этого понятия. Время в библиотеке словно бы приостановлено. Сдавшись на очередной запинке, Минхо передаёт книгу. Сглотнув, Джисон начинает читать.       Минхо считал, что с переходом на новое место работы его жизнь станет лучше. Полный энтузиазма, идей и надуманных представлений о тёплых буднях в библиотеке за кирпичом романа Донны Тартт, он навёл порядок, обосновался и в какой раз разбился о реальность. Ничего не изменилось. Мелочи раздражали по-прежнему, с утра во рту всё ещё остывал привкус жидкой яичницы, а «Маленький друг» не перелистывался дальше одной пятой от всех страниц.       Нет, вместе с Джисоном не грянули кардинальные перемены, приравнивающие жизнь к американской мечте. Но с Джисоном углы библиотеки стали как будто бы мягче, отказы директора — безобиднее, а жидкая яичница — вкуснее. Легче стало наслаждаться тем, что обыкновенно было в тягость.       Минхо, оказывается, совершенно не умел наслаждаться жизнью. Что-то вечно было не так, чего-то постоянно не хватало, а чего конкретно — он сказать не мог. И сейчас не скажет, но глянет на Джисона украдкой и залюбуется, плюнув на забивающие голову ежедневные волнения.       — Буквы смазались... — Джисон склоняется впритык к книге. — Не понимаю, что написано.       — Где?       Уникального уровня близости достигают те, кто читают одну книгу, даже если принадлежат эти люди разным эпохам. Они точно знают, что их глаза пробегались по одним и тем же предложениям, пальцы касались одних и тех же страниц. В случае пометок на полях и мелких повреждений ты получаешь мостики к человеку прошлого. Минхо любит библиотеки за это.       Он встаёт на ноги, чтобы дотянуться до карандаша в стаканчике и стёртые буквы дописать. Опирается на локти, вчитывается и затем машинально шарахается, когда Хан предпринимает нескладную попытку приблизиться лицом. Текст пропечатан идеально, а Джисон, по струнке вытягиваясь и пряча глаза, тотчас делает вид, что ничего не произошло.       Неловко.       — Ты планировал меня поцеловать? — наконец, уточняет Минхо с неким замешательством.       — Я не так всё понял?.. — Джисон жмурится со стыда, и его лицо, то ли бледное, то ли красное, сравнимо с палитрой, на которой все краски мозгового штурма смешиваются в некрасивый цвет сомнения.       — Ты всё правильно понял, — не зная, что ещё можно сказать, говорит Ли. Он просто не ожидал. — В следующий раз предупреждай, — пробует отшутиться.       — Родинка, — не слушая, шепчет Джисон ему в линию челюсти. Ресницы Минхо трепещут.       — Что?       — У тебя родинка на носу.       Говорит так тихо, что не расслышать, какое бы перманентное безмолвие ни сохраняла библиотека.       — Где?..       Во время чтения и частого промачивания горла из одолженной термокружки маска приоткрыла Джисону нос. Его кончиком Хан и касается крылышка левой ноздри Минхо, потираясь, как задобренный кот.       — Тут.       Веки тяжелеют, застревает в лёгких выдох. Гадёныш.       Уголок губ аккуратно и сухо целуют через слой шершавой маски. Кажется, узенькие и яркие губы Хана и созданы для таких бережных касаний. Минхо чувствует себя из-за них совсем хрупким, рассыпчатым. Джисоновы губы смыкаются на его подбородке, ведут по линии челюсти. Из-за преграды на лице Хан дышит в основном через нос, всё чаще и чаще, и его горячие глушащиеся выдохи проникают вглубь уха. Мурашки и предвкушение. Губы движутся и некрепкими чмоками исследуют скулу, застывая на кочке под глазом и удобряя румянец на ней.       Столько затаённой нежности и страха в нём, в Хан Джисоне, набивающем что-то по своему колену, что Ли хочется... просто его хочется.       — Давай уже, — напряжённо просит Минхо. Пульсируют желваки, скатываются веки, выступают мышцы на руках.       — Нетерпеливый, — хихикает Джисон, а у самого черты вокруг зрачков пляшут на пару со страхом. — И красивый.       — Делать надо, а не болтать, — шепчет с натугом Минхо, хотя подсознание упрашивает грядущий миг растянуть, запомнить.       — Сам бы тогда не стоял столбом, — урчит Хан, обводя носом висок, с жадностью выброшенной на берег рыбы дыша пушистыми коричневыми волосами и сцеловывая местечко на стыке челюсти и уха — источник ирисового аромата. Хрящик уха Минхо горячий и чувствительный, библиотекарь терпко выдыхает и под касаниями стелется.       И, обманчиво расслабившись, дёргает маску Джисона вниз. Тому спохватиться времени мало, и обнажившийся беспрепятственный поцелуй врезается в приплюснутую верхнюю губу.       — Сделал, — отрезает Минхо, однако мелькнувшее раздражение из-за упрёка Джисона, сподвигнувшее его на спонтанное решение, смывается горючим стыдом. Отодвигаясь, он словно соринку с глазного яблока силится безрезультатно сморгнуть и вбирает свою губу зубами.       Обоим неловко. Упущен ли момент? Как следует подступиться?       — Я собираюсь тебя поцеловать, — предупреждает, как и просили, Джисон осипло. Там, где одному из них бесстрашия не хватает, его восполняет другой.       И всё же, не сказать точно, когда, как и с чьего первого шага это случается. Джисон охает, пускай очевиднее некуда, к чему всё вело. Сначала губы встречаются под углом неудачным, но быстро выравниваются и сталкиваются в плавком, долгожданном слиянии. Синхронный выдох.       Растворяясь в ощущениях, Хан льнёт поближе. Кружит голову от того, как плавно он треплет бант на виноградной рубашке и медленно развязывает его с характерным звуком скольжения шёлка. Ухватывает ленту у основания, распрямляет её по всей длине и притягивает к себе. Указательным и средним пальцами забирается за воротник, надавливает на ямку меж ключиц (на что Минхо вспышкой вздрагивает), комкает струящийся шёлк в кулаке. Требовательность в гармонии с вялостью его жестов пленит.       Устраивая руку на спинке стула Джисона, Ли хочет поставить колено на сиденье, но слепо ударяется коленной чашечкой об угол и сгибается в три погибели.       — Ай, с-сука...       Джисон поздно прикрывается рукой, и слюна от его смеха орошает Минхо щёку. Тот брезгливо вытирается манжетом.       — Тебе смешно? — лепечет в саркастическом ключе.       Неловкость исчезает.       Стерев тупую боль, он-таки устраивает ушибленное колено на стуле, что протестующе кряхтит, и целует глубже, а Хан тянется в ответ так истово, будто напропалую собирает с его губ доказательства реальности происходящего. Два пальца приподнимают острый подбородок Джисона, корректируют направление, и тот слушается, ластится, хватается, не желая прекращать, как будто до сих пор и не веря в правдивость тяжести чужого рта на своём.       Под окном кто-то громко смеётся, в коридоре изредка разносится эхо безымянного топота. А этот поцелуй, тихий и безмятежный, — синоним естественности, ставящий точку сочными причмокиваниями в весеннем созвучии студенческой жизни.       — Овощной салат реально вкусным был, — в мелких перерывах смешок за смешком выдаёт Джисон. Да, вкус их обеда с кунжутной горечью до сих пор сидит на языке, но вкуснее другое. То, как, например, с хихиканьем наперевес Хан выцеловывает мгновенно повисшие в угрюмой мине после услышанного губы Минхо и счастливо бодается с ним носиками.       Напоследок Ли, дразнясь, специально оглаживает нижнюю губу Джисона языком и, выигрывая момент замешканности, завершает череду поцелуев плотным чмоком. Присаживается на стол, разминает затёкшую от специфической позы шею и деловито завязывает бант. А под лёгкими сердце буянит, дышать нормально не даёт.       Джисон хнычет и тянется за исчезающей близостью, но Ли похлопывает его по гладкой щеке.       — Пять минут до конца перерыва. У нас ещё будет время, Джисони.       И последняя реплика служит заменой всех тяжёлых разговоров о том, кто они друг другу теперь. Потому что Хан Джисон и Ли Минхо — это не про серьёзные разговоры. Это про взаимосочетаемость.

* * *

      Времена года, думает Ли Минхо, единственное, что стабильно меняется. Рубашка того же фиолетового цвета, часы зеваючи тикают над головой, стеллажи ловушкой-паутиной стоят плечом к плечу и не шелохнутся. Постоянство. Окна нараспашку, к вечеру по обычаю к ним придёт Чёрт. Весна пропитала воздух и отмыла застоявшийся книжный запах со стен. Впервые за месяцы Минхо, смакуя клубничный леденец, сидит над «Маленьким другом» самостоятельно, пытается вспомнить мотивацию Гарриет и — грохот по стойке — подпрыгивает.       — Привет, — выдыхает Джисон подуставши. Серый официальный костюм, поглаженная белая маска и плюхнувшаяся книга.       — Ты нашёл её? — удивляется Минхо, словно на призрака смотря, а не на ничем не примечательную «Мизери», что Джисон взял у него давность назад.       В преддверии промежуточных экзаменов библиотека до отказа забивается нервными студентами, переговоры которых создают приятный фон. Наконец-то проводят нормальный интернет, компьютеры общего пользования не зависают и глаз библиотекаря радуется от количества посещений.       — Я... как бы и не терял её.       Хан ногтями впивается в стойку и, опуская взгляд, покачивается на пятках.       Минхо вскидывает бровь.       Джисон оглядывается на общающихся между собой студентов и убеждается, что лишние уши не греются (Сынмин и Чан поодаль пишут лирику в толстом блокноте Кима, нога которого под столом забирается на ляжку Криса и маневрирует по воздуху в одно настроение с напеваемой двухголосием мелодией).       — Просто пытался привлечь твоё внимание, — скромно кается Джисон, и вторая бровь Минхо неспешно присоединяется к первой.       Не то чтобы поражает, скорее смешит. Ли протирает веки.       — А сейчас зачем возвращать?       — Ну как... уже вроде... привлёк.       Брови грозятся выпереть за линию волос. Качая снисходительно головой, Минхо роется в компьютере, чтобы поставить напротив имени Хан Джисона галочку. Внутри — сладко.       — Чего вырядился? — Он с удовольствием обводит глазами похорошевшего Джисона. Убранные постриженные волосы без дурацкого ободка. Приталенный фланелевый пиджак с квадратными плечами поверх белой простенькой футболки. Небрежное покрытие чёрного лака на ногтях (дело рук Чана). Ему неприлично идёт.       — Да так, на днях подумал, — воодушевляется тем, что перемены в его внешности подметили, — что это поможет мне концентрироваться на занятиях.       — Вот как? Хорошая идея. Сынмин подсказал?       — Может быть, — с несерьёзной претензией тянет Джисон.       — Говоря о нём. Могу попросить его помочь тебе разобраться с пропущенным материалом. Знаю, что ты не хочешь этого слышать, но скоро промежуточный экзамен.       Предложение вводит в ступор. Несмотря на то что страх перед учёбой Джисону просто так не вытравить, он делает всё возможное, чтобы взять ситуацию в руки. Пар не пропускает, из-за чего в библиотеке появляется меньше, а когда и приходит, то старательно занимается. Вследствие этого Минхо имеет глупость подумать, что после поцелуя утратил его интерес, но он всё равно ставит термокружку с кофе на стол, где Джисон пишет и пишет, пишет и пишет. Он погружён в задание и никогда не задумывается, откуда восполняемый без конца напиток берётся под рукой, однако всякий раз, закончив, приглашает Минхо на совместное чтение вслух. Не устаёт повторять, как навыки Ли выросли.       Однажды, пока Минхо читает ему без единой запинки, Хан засыпает лицом на столе. Отвлечённо гладящий его волосы Ли запоздало слышит посапывание и, проверив его на признаки жизни тычками в пухлую щеку, будит осторожными поцелуями в закрытые веки. Крайне неохотно Джисон соглашается выползти из-под его прикосновений, чтобы полноценно отоспаться в своей комнате. Он устаёт, но старается.       И Минхо горд его усилиями, только вот выразить этого словами не хочет. Он выражает действиями и ещё больше говорит глазами, полюбовно присматривающими за тем, чтобы преодолевающий себя Джисон не клевал носом.       Хан хлопает ресницами и не знает, как сказать, что недостаточно близок с Сынмином, чтобы идти на такой шаг, как индивидуальные занятия с ним, без удушающей паники.       — Не беспокойся об этом, — читает его мысли Минхо. — Если будет комфортнее со мной рядом, можете заниматься у меня дома. И не думай, что достанешь его. Он любит учиться больше, чем нормальный человек.       — Хён, — щебечет Джисон с безмерной благодарностью.       — Не меня благодари, а... Сынмин-а!       Из-за без стеснения перед окружающими повиснувшего на шее Чана Сынмин с трудом поднимается из-за стола и едва-едва волочит ноги. Его спокойствие контрастирует с тем, как Крис мямлит что-то милое и визгливое, стискивая его до случайных хрипов в груди, и массирует подбородком трапецевидную мышцу.       — Где ваша социальная дистанция? — со скепсисом смеряет их Минхо и переглядывается с раздражающе умилённым и даже восхищённым Джисоном. — Неважно. Я выиграл прошлую партию, припоминаешь? Моё желание: подтяни Джисона по... чему ему там надо. Учиться будете у меня, ты так и так постоянно в моём доме торчишь. Договоритесь, когда и во сколько будете заниматься.       — А мне обязательно приходить? — Сынмин заводит руки назад и кольцом обнимает Чана.       Секунд десять Минхо всерьёз раздумывает над его вопросом, прежде чем высечь непреклонное:       — Да.       Они довольно быстро сходятся на согласии встретиться в выходные, и Чан, передавливая Сынмину живот, уводит его в объятиях на место, несмотря на слабые протесты. Минхо провожает их придержанной улыбкой.       — Можно мы будем делать так же? — Джисон большим пальцем указывает в сторону нерасцепляющейся пары и чуть ли не с уважением облизывает их долговременным взором.       — Губу закатай, дорогой.       — А где стаканы?! — голосит какой-то засыпающий на ходу студент, болтающийся возле кулера.       — Убивают черепашек в Мировом океане, — шутит Джисон так, чтобы только один конкретный человек расслышал, и реагирует оперативнее его самого, обращаясь уже к недовольному незнакомцу. — Здесь положено приносить свои кружки.       — Не библиотека, а средневековая лачуга... — Студент в развалочку выходит в коридор. — Умру от обезвоживания и...       Дверь за ним закрывается. Подхватывая книгу, Джисон обмахивается ею с тревожными усмешками.       — Лимит социальности исчерпан, — рапортирует он.       Минхо глядит прямо и нечитаемо и с промедлением заговаривает.       — Вот и пошли в архив. Батарейку восстановишь и вот это, — показательный взгляд на «Мизери», — сам уберёшь.       В итоге Минхо, конечно, убирает всё сам, лишь бы угомонить разбушевавшиеся эмоции после того, как Хан за него ответил. По неразьяснимым причинам это трогает за живое.       В архиве как всегда пахнет сладкой старостью, но с предыдущего раза становится значительно светлее и убраннее. Джисон кружится и выдаёт одно «ого» за другим.       — Немного прибрался, — пожимает плечами Минхо, будто сам не в шоке, что бесцельно взялся за это.       Проходящая в библиотеке перестановка во многом была хитрым, компромиссным предлогом для собственного мозга, чтобы не трогать беспорядок за дверью, ведущей в архив. Но больше нет бумажных завалов, коробки под ногами не мешаются, новенькие лампы белым светом развевают мрак, и книги стоят кряду, а не наваливаются друг на друга, как опьянённые в толпе.       Просто появились силы.       По номерам железных стеллажей проверяется, куда необходимо завернуть. Ли с удовольствием обнаруживает, что достаточно хорошо запомнил расположение произведений. Остаётся только выделить книгам Рюджин отдельную полочку и процесс обновления библиотеки можно будет считать успешно завершённым. Ведомый эхом каблуков библиотекаря, любознательностью и расслаблением от покидания людного зала, Джисон не придаёт значения тому, что на тесных поворотах Минхо прикрывает острые углы мебели ладонью для него, чтобы не поранился, и пропускает первым.       Ли бегло проверяет состояние книги. Он доверяет Джисону бессловно, но он также уверен в другом — в его неуклюжести и невнимательности. Поэтому когда при перелистывании страниц что-то выпадает из «Мизери», его рефлексы наготове, чтобы подхватить. Черновик, должно быть, какой-то оставил. Частое явление для Хан Джисона, вследствие чего вместе приходится штудировать все его учебники на наличие потерянного листка с рисунком какой-нибудь лягушки, сделанной от скуки на паре.       Только вот на листке — засушенные цветы. Минхо хмурится. Поскрипывает за ним пол, когда Джисон осторожно подходит и устраивает на его плече колкий подбородок. «У Сынмина с Чаном понабрался», — думает Минхо, не зная, жалеть ли ему о том, что отныне все они дружат одной большой и слаженной компанией.       — Это что?       — Это тебе.       Ли моргает.       — Я не то чтобы знал, как стоит ухаживать за тобой... Все мои знания основывались на дорамах и... Да и всё, в общем-то, — посмеивается на ухо. — Что нужно было делать? Дарить цветы? Да букеты сто́ят, как вся моя стипендия! Плюс, ты так отчитал на меня за тот бумажный стаканчик, что я подумал — себе дороже эксплуатировать природу, чтобы понравиться тебе. Короче, долго думал... Потому что реально хотелось подарить тебе цветы. После того раза, когда я случайно нашёл кулон, они напоминают мне о тебе. Вот. И я решил сделать гербарий из опавших цветков форзиции и сливы. На самом деле, это и есть причина, по которой я взял «Мизери». У нас в комнате, кроме учебников, книг нет, а спрессовывать лепестки чем-то нужно было. О! И опоздал в тот раз, когда мы расставляли книги, потому что собирал всё это. Тогда ветер сильный был, помнишь? Много цветков сорвалось. Считай, сохраним их надолго без лишнего вреда растениям и... Слишком по-детски, да?       На срезанном листочке верёвочкой перевязаны и на скотч аккуратно приклеены золотые колокольчики форзиции и бело-розовые лепестки сливы. Сдавленные и высушенные, они слегка помяты, но красиво расположены вместе с тоненькими веточками.       — Осталось рамочку докупить и можно будет дома у тебя поставить, а то там так скучно и серо всё обставлено. Жуть!       Раскрытую «Мизери» с гербарием на полку откладывая, Минхо поворачивается и напористо соединяет свой взор со взором Джисона, ничего не отвечая, просто подолгу смотря.       — Часто здесь бываешь? — не зная, как себя вести, начинает веселиться Хан.       — Чаще, чем хотелось бы, — бубнит, покоряясь желанию положить руки Джисону на грудь и оправить лацканы, действиями своими говоря: «Ты сегодня очень красив».       Он раскачивает парня из стороны в сторону да колышется вместе с ним, подобая медленному танцу. Вместо музыки — объёмная тишина архива и упорное печатанье за его стенами.       Минхо так приятно, что он не в силах этого сказать. Он показывает.       Руки по футболке скатываются вниз, расстёгивают пиджак и пробираются в прохладу подкладки, ложась на худую талию. Джисон по-раболепски качается под указку чужих рук и придерживает Минхо чуть выше локтей. Там его ладоням самое место.       Это так правильно, что Минхо не может сказать, как держался до знакомства с Джисоном. Его сознание в кои-то веки расчищено от недовольства, как прозрачная водная гладь, и благоразумно пьянит пряная мысль о том, что целовать можно безнаказанно.       — Иди сюда, — шепчет Джисон. В том, как он умиротворённо, убаюканно приоткрывает просящие глаза, есть сила, которой невозможно противиться. Подушечки пальцев надавливают на талию и направляют к себе.       Минхо замедленно стягивает до подбородка его маску, которую некогда, в их первый секундный поцелуй, надевал сам. Юркает под неё, чтобы обхватить треугольную линию челюсти и неторопливо, вязко поцеловать. Тазовые кости горят от сжатия крупными ладонями Джисона. Минхо поглаживает Хана по пояснице поверх пиджака. Губы влажно, поверхностно льнут друг к другу.       Хан всегда просит много поцелуев. Долгих, быстрых, глубоких, лёгких, мокрых, сухих. Любых. Но он не давит с ними, он даёт Минхо пространство и только смотрит на него, как на чудо, которое не могло с ним произойти.       Хан тепло дышит через нос и выводит круги на теле партнёра в соответствии с беспечным ритмом. Приподнимается на носочки, хотя явственная разница в росте отсутствует, и перехватывает инициативу, наседая, наплывая, подминая. Приходится лопатками прочувствовать книги и согласиться себя загнать. Маленькое наказание за самонадеянность — царапнуть загривок.       — Зачем постригся? — отлипает Минхо и водит по бритому затылку.       — Мешались, — практически извиняется Джисон. Они целовались столь степенно, что дыхание у обоих мерное, но углублённое.       «Я в безопасности», — вертится в голове Минхо ключевая фраза. Он захватывает налившуюся красным нижнюю губу того, с кем комфортно, причмокивая её в несколько детском ключе многократно и шумновато. На сердце так... звенит. Звенит, дрожит и мечется. Разнеженный Хан даже не отвечает на поцелуй, просто наслаждается, прокрадывается к виноградному банту и умело расплетает его, потому что ключицы у Минхо — слабое место.       Но тот цокает и отодвигает от себя.       — Опять ты к нему прицепился. Вот сам и завязывай.       Вопреки сказанному, Минхо сразу же возобновляет поцелуй и возмущённо стонет, когда звук уведомления прерывает редкую минуту их уединения.       — Это мой или твой? — хрипит он, переходя несостоявшимися поцелуями к шее.       — Мой. — Хан опрокидывает голову, преподносит больше пространства и пискляво ёжится, если кожу щекотят придыханием. Он пахнет общим антисептиком, стоящим на входе и ни разу не заменявшимся из-за того, что им мало кто пользуется. — В заднем кармане.       Облизнувшись от чувства прилипшей к губам влаги, Минхо вынимает телефон из его заднего кармана и вытягивает руку за его спиной, включая.       — Научить регулировать яркость? — морщится он от выплеска света в полумрак и кое-как разбирает, что на экране. На обоях стоит Дори в новогодних носочках. — Сообщение от кого-то.       — Какое? — Джисон прижимается к его щеке своей. Доверие провоцирует улыбку.       — Э-э-э... «Я сейчас целую твои сосочки»?       Громкий смех прямо на ухо. Минхо сдавленно матерится и зажимает ухо.       — Это Чанбин, — выдавливает Джисон, и Ли чувствует, как прижатый к нему живот колеблется от смеха.       — Мне стоит побеспокоиться? — просовывает телефон туда же, в задний карман, и похлопывает по попе.       — Максимум о его вменяемости. Просто когда я... жаловался ему, как сильно хочу с тобой встречаться, он в шутку предложил флирт по переписке. Мы как раз тогда с тобой много общались по интернету. Ну, я разобиделся и выдал, мне, мол, «Я сейчас целую твои сосочки» написать?       Несмотря на тотальное разочарование на лице, Минхо из последних сил удерживает хохот.       — Не пиши, — почёсывает Хану за ухом, прокручивает серьгу-пусет, — а делай.       Хан сразу же опускает взгляд. Несмотря на инициативность, в малейшей реакции его видна очаровывающая неопытность. Минхо чувствует, насколько он на деле скованный, вечно ищущий подтверждения симпатии к себе. Из этого может вырасти проблема, ведь из Ли демонстратор чувств, как из Сынмина — разгильдяй.       — Смотри.       Джисон и смотрит — ошеломлённо, завороженно, — как Минхо поэтапно, мышцы разминая, пробирается вверх по его предплечьям и теплом рук окутывает шею. Прижимается. Проводит по носу Хана кончиком своего, смотрит глаза в глаза достаточно близко и долго, чтобы воздух между лицами намагнитился, а чернота зрачков показалась глубиной с чёрную дыру. Джисону зрительный контакт даётся намного сложнее, но он держится. Наконец, когда под действием времени, проведённого нос к носу, их личные пространства стираются, Ли целует, смело добавляя язык и широко открывая челюсти. Сдавливая со всех сторон. Хан крошечно дрожит.       — А теперь...       Руки обвивают талию остолбеневшего Хана в простом объятии, и ткань, потираясь друг о друга, шуршит. Не целует больше, обнимает невинно.       — Чувствуешь разницу? — Приглушённый голос Минхо вибрирует из-за того, что горло оказывается прижатым к чужому плечу.       Спохватившись, Джисон обнимает его в ответ и, желая укрыться, зарывается ему в ключицы, откуда с помехами звучит:       — Да?       — В том-то и дело, — следует кроткий смешок, и Минхо поглаживает напрягшуюся спину Джисона так же, как по вечерам наглаживает спинку Чёрта. — Предполагаю, что ты первый раз в отношениях и придаёшь этому большое значение. Это неплохо, все так делают, просто... знай, что любовь выражается не только, например, поцелуями. Я не хочу, чтобы ты видел в них панацею и из-за того, что между нами происходит, как бы это сказать... начал ценить себя больше? — На этих словах Джисон сжимается вокруг него. — Любят тебя или нет — не тот фактор, по которому ты должен оценивать себя. И даже если любят, как это проявляют — тоже не так важно, как ты привык считать. Эм... Не от нас зависит, как к нам относятся другие, а от них самих, от их нужд, которым вполне естественно не соответствовать. Романтика... Это всё воля случая, пойми. Любить могут как плохих людей, так и хороших. Это не показатель.       Закончив говорить, он осознаёт себя вдруг невообразимо уставшим, перемолотым, пустым. Но он должен был это сказать. Должен был это сказать ещё Хёнджину.       — Никогда не думал об этом, — сопит Хан, согревая лопатки Ли ладонями и согреваясь сам по мере передачи тепла тел друг другу.       — Подумай, Джисони.

* * *

      — Как бы сказать... Это меньше, чем просто отношения. В хорошем смысле, — задумчиво изрекает Минхо, отхлёбывая американо из термокружки. — Понимаешь?       — Нет, — жмёт острыми плечами Сынмин и отпивает из точно такой же.       Конец семестра. Солнечно. Тёплый ветер треплет кардиган Минхо и пиджак Сынмина, тени от шумящей кроны разрисовывают их лица. Они ждут Криса и Джисона с экзаменов, здание университета зловеще молчит, а по сухому асфальту, его огибающему, вертятся листья.       — Это больше, чем отношения! — После удачно сданного зачёта Джисон падает на кровать Чанбина, усмехается мечтательности в собственном голосе и обнимает плюшевую свинку. Ему ненадолго кажется, что все проблемы решены и больше их никогда не появится.       — Иу, — заключает Чанбин, имея в виду и сплющенную под мышкой друга любимую игрушку, и его донельзя влюблённое лицо. Не зря они разыгрывали весь тот спектакль с якобы пролитым на доклад Джисона яблочным йогуртом, в то время как в действительности Чанбин пошёл с Ханом в библиотеку, чтобы тот вёл себя поувереннее.       — Мы скоро поженимся. Отвечаю.       И, как ни странно, и Минхо, и Джисон говорят об одном и том же.