не сберёг...

отчаяние насквозь пропитало тони старка. оно стало его вечным спутником. вечным напоминанием о том, кого потерял. оно стало ноющей болью в грудине, расползающейся по всем уголкам души. оно стало гниющей раной, которая приносит больше страдание, нежели жалкое существование. отчаяние пахнет полынью, ржавым железом и почему-то порохом. запах горький, резкий. забивает нос, горчит кончик языка и оседает вечным кашлем в горле. хочется разодрать глотку, выпотрошить, лишь бы не кашлять и хрипеть. врач сказал, что у него ангина и надо полоскать горло содой. тони важно кивает и полощет, но не содой — тёплой водкой. и не ангина у него. у него скорбь, боль и вечное горе. старк запивает потерю алкоголем, обезболивающими, снотворными. но он не болен, понимаете? у него просто плохой период в жизни. у него лучшими друзьями стали бутылка и таблетки. — мама, а что с папой? — шепчет морган, наблюдая за своим отцом, который снова и снова прикладывается к горлышку, не видя тонкой грани. пеппер впервые в жизни не знает, что сказать. она лишь хватает дочь на руки и укладывает её спать, после сползая по стене в истерике. у неё жизнь точно также рушится, обломками придавливая мечты и ожидания.

***

— надо жить дальше, понимаешь? — спрашивает стив, не теряя надежды вернуть друга в нормальное состояние. он видит всё: и пьянки, и истерики, и кошмары. он не знает как помочь, но отчаянно пытается сделать хоть что-то. — я… я пацана не сберёг, — карие глаза совсем потухли. нет в них больше того запала, зажигающего других. голос хриплый и надрывистый. руки трясутся, позволяя небольшой ряби разойтись по янтарной жидкости в бокале. — обещал и не сберёг. — перед роджерсом не человек. перед ним живой труп. измотанный, уставший, потерявший больше, чем нашедший. — мы все кого-то потеряли, — мягко шепчет капитан, кладя руку тони на плечо. тот её не сбрасывает, что уже хорошо. — но мы справимся, вместе, пле… — плечом к плечу? да, помню, ты говорил, — морщится старк, отпивая немного. — и мы должны были защитить его. ему было всего лишь семнадцать. мы отправили на войну ребёнка. — мужчина поднимает глаза и стив по неволе ужасается. такая боль, такое отчаяние пронзило всю радужку, что самому больно становится. — ты не виноват. — виноват. все мы виноваты, — снова прихлёбывает, пытаясь сдержать слёзы. нос неприятно щиплет. — надо было защитить его. я поклялся быть рядом и защищать. — голос срывается и дрожит. тони закрывает лицо руками, судорожно выдыхая. — ты был рядом и ты защищал его, но и ты не всесильный. он умер. значит так было нужно, — говорит стив, поднимаясь. — замолчи! — кричит тони, теряя всякое самообладание. хотя, какое может быть самообладание, если скорбь так и норовит порвать тело по швам и затопить всё. — уходи! — стакан падает на пол и разбивается вребезги. роджерс уходит. а тони опускается на колени, пытаясь собрать осколки. стекло режет руки, но ему, кажется, всё равно. — пацана не сберёг. — он смотрит на верх. туда, где по его мнению должен был быть парнишка. — прости меня, питер. прости ради бога. время давно перевалило за полночь, но тони старк так и сидит на полу в окружении битого стекла. точно такого же разбитого. железный человек сломался.