—
Лютик шарит по своим карманам. Бегает от тумбочки к тумбочке, открывая почти пустые ящики, и вытаскивает все нажитое из шкафов. Исписанные вдоль и поперек, наискось и вторым слоем по стершимся буквам. Содержащие скопленную, скомканную в одном месте, боль всех лет жизни Лютика. Теперь даже продать будет нечего — единственное, что имело цену в жизни барда-неудачника, потеряно. Десятки слов, так бережно и тщательно собранных в рифму, уже наверняка пригодились кому-то для вытирания соплей или разлитого эля. Лютик прокручивает в голове места, где мог оставить тетрадку, но из-за огромного количества выпитого алкоголя, мозг наотрез отказывается работать, призывая лишь к одному — сон. Лютик мертвой хваткой цепляется за дверную ручку и мысленно отсчитывает до десяти, искренне веря, что вот-вот, и он наберется сил дойти до последнего запомнившегося бара. Но чуда не случается, и счетчик в голове добирается до сотни. Чуда не случается так же, как во все предыдущие разы, когда Лютику приходилось снова и снова покидать деревню или густо населенный город в поисках своего соулмейта; зайцем проезжать на повозках, нагруженных горой фруктами, воровать чью-то кобылу и под возмущенные крики выбегать из ворот, оставляя позади очередное поселение. В один момент эти побеги стали обыденностью: рутиной, когда даже объяснить ничего не можешь, и Лютику даже не жаль, что так получилось. Лютик просто устал.—
— Дашь мне пару минут передохнуть? — шумно дыша, говорит в чужие губы Геральт. — Время ожидания платное, — игриво смеется она, слезая с ведьмака и укутываясь в тонкое одеяло. Геральт потягивается к своей поясной сумке, что валялась где-то возле кровати, в пальцах пересчитывает монеты и передает их в протянутую женскую руку, получая взамен короткий поцелуй в щеку — как напоминание, что в этой комнате его еще ждут. Лестница на первый этаж скрипит под ведьмаком, и он ниже натягивает темный капюшон. Мужчин у барной стойки набилось как сельди в бочке, что Геральт едва ли протискивается между ними, быстро встречаясь взглядом с барменом. — Два эля. Молоденький паренек за баром метается в сторону, хватает две кружки, наскоро споласкивает их под струей воды и наполняет ячменным пивом, передавая ведьмаку. И Геральт искренне благодарен ему, что тот не поднял тревогу на ведьмака, иначе стоять у стены, хоть и поодаль от основной веселящейся толпы, Геральту точно бы не удалось. Молодые девчонки пускаются в пляс с мужчинами, окружают их всепоглощающей заботой, подставляя румяные щечки для их пьяных, смазанных поцелуев. Эль приятно оседает в горле жгучей горечью и чем-то слабо сладким на языке, помогая ведьмаку оставаться словно в своем мире, где музыка в несколько раз тише, а пол под ногами не ходит ходуном из-за танцующих горожан. Допив вторую кружку, появляется странное желание выйти из помещения на улицу. Геральт даже это чувство толком объяснить не может — но послушно прикрывает за собой двери, вставая у козырька. За стенами борделя, по неаккуратно выложенной брусчатке, отстукивают копытами лошади, запряженные в кареты и повозки, снуют закончившие работать люди и пробегают, лая, дворовые псы, выискивая чем бы поживиться. Каменные дома зыркают теплым светом из окон, словно безмолвно наблюдая за прохожими; и небо совсем стемнело, оставшись остатками сумерек где-то на другом краю земли. Неожиданно кто-то, заходя в бордель, толкает ведьмака в плечо. — Осторожнее. — Нечего на проходе стоять! Геральт недовольно цокает, но все же отходит. Он уже отводит взгляд обратно к суетливым людям, когда краем глаза замечает, что сказавший фразу застыл, не двигаясь. [Лютик уверен, его судьба — та еще игривая злодейка. Иначе объяснить то, что он определенно услышал свой собственный голос, он не может.] — Все в порядке? — на кой-то черт спрашивает Геральт. Мужчина в изумрудной рубашке с рюшами оборачивается, сразу натыкаясь взглядом на узкие желтые зрачки, смотрящие на него. [Но пазл в голове все равно собирается, и каждая деталька в нем, как никогда прежде, совпадает с действительностью.] — Ты моя истинная судьба? Непонимающе хмурясь, с большим опозданием спрашивает Лютик, и чувства внутри него вкручиваются буром, словно раскалывая всю наросшую боль, соскабливая размягченные наросты. Но ведьмак как выжидающе молчит, только губы его немного приоткрываются, и воздух из них выходит горячий-горячий, почти как раскаленный. — Я думаю, да, — тихо отвечает ведьмак. Лающие где-то в подворотне собаки, цокающие по каменному покрытию лошади, вечно бегущие и спешащие люди — все вокруг погружается в мрак, как виньеткой выделяя лишь двух, нашедших друг друга. И впервые за всю жизнь Лютик чувствует такую мягкость на своих губах. С ней не сравнится ни поцелуй девушки, что вскользь чмокнула Лютика в знак благодарности за подаренные стихи по молодости и юношеской глупости; ни тот требовательный, почти что грубый, желающий присвоить как можно больше места на теле Юлиана, поцелуй во время секса с очередной портовой шлюхой, что яро отрицала свою причастность к публичному дому неподалеку; даже те влажные, наполненные словно медом, целующие губы пьяной женщины никогда не смогли бы сравниться с теми губами, что теперь накрывали его собственные. Ведьмак прижимает его крепче, вовсе выбрасывая из головы ту девицу, что ждала этажом выше. Руками обхватывает за лопатки, настойчивее вовлекая в поцелуй и кусает, облизывает, проходится влажным языком по рядам зубов, льнет всем телом и выдыхает теплый воздух прямо в губы напротив. Лютик к нему жмется сильнее, словно если его отпустят — больше никогда не сможет испытать этого чувства. — Ты не представляешь, что мне пришлось пережить до этого момента, — перебарывая отдышку, почти недовольно заявляет бард, — Я почти полностью забыл, как звучит мой голос! Мне было дано лишь сто слов, ты понимаешь, насколько это мало? Геральт, разумеется, догадывался, что бесконечное количество слов, данное ему — вторая чаша на весах, где другая со стуком ударилась об железную подставку, получив лишь сотню. — А я ведь бард, я очень хороший бард! Но что может бард без голоса? — Подожди, а сколько слов было у тебя? — прерывая самого себя, смущается Лютик, внимательно смотря на ведьмака. — Бесконечно много. Пожимает плечами Геральт, почти виновато улыбаясь. И взгляд его делается таким нежным, таким заботливым и беззлобным, что Лютик даже забывает, кто стоит перед ним — ведьмак, у которого все дела сводятся лишь к убийству драконов и прочей нечисти. Настолько осторожным с Лютиком, что даже возмутиться не получается — только уткнуться лицом в широкую грудь и вдохнуть неожиданно родной запах.