Тени прошлого

Над домом Леонидаса Ферраса сгустились тучи гнетущей скорби. Домочадцы не видели яркого солнца и не ощущали пьянящий аромат растений из сада, их полностью захватило их горе, словно отключив остальные рецепторы. Несколько дней прошло с погребения Лукаса, но горе его семьи не утихало, никто не мог до конца поверить, что ещё недавно живой человек уже несколько дней как не является таковым, его больше нет в этом мире, ни по чём Лукасу теперь мирские заботы, занимавшие его при жизни, он не переступит больше порог своего дома после работы, не будет спорить с отцом за обеденным столом и рассказывать сказки на ночь малышке Мел, он ушёл из этой жизни, как его брат Диогу до него, и быть может при жизни он всегда чувствовал себя лишь тенью Диогу перед своими близкими, полагая, что никогда не сравнится с братом, однако после его гибели именно его имя не сходило с уст его домочадцев, именно по нему выражали соболезнования без конца приходящие в дом знакомые, а кто не являлся лично – присылал письма и открытки, и их без конца перечитывала Далва, у которой глаза теперь вечно были на мокром месте. Леонидас заперся в своём кабинете и не хотел никого видеть, отказываясь отвечать даже на телефонные звонки. После известия о гибели сына мужчину едва не хватил удар, тем не менее Леонидас отказывался показывать свою слабость после того как Лукаса проводили в последний путь, пусть это и заключалось в том, что он банально отгородился от людей, один только Лобату допускался в кабинет друга, но даже он не мог находиться рядом с ним круглосуточно, потому что ему нужно было следить за делами компании, и до чего иронично это было: Леонидас, никогда прежде не позволяющий ему заниматься действительно важными делами в компании, в эти дни практически переложил на его плечи ответственность за всю фирму, при этом даже не интересуясь что там происходит! Ещё совсем недавно невозможно было вообразить, что такое в принципе возможно! Впрочем, Лобату был уверен, что рано или поздно Леонидас начнёт приходить в себя и вернётся хотя бы на работу – фирма всегда была для него главным утешением, все знали: когда у Леонидаса плохо на душе, он погружается с головой в работу. Было бы совсем худо, если бы Леонидас и дальше продолжал изолировать себя от общества! И в доме наверняка станет светлее, когда Мел вернётся! Девочку накануне отправили в дом бабушки по матери, чтобы она не стала свидетелем травмирующих зрелищ. Далва не прекращала ворчать со слезами, что надо позволить Мел попрощаться с отцом и проводить того в последний путь, ведь девочка была так привязана к Лукасу и нельзя держать её в неведении, однако Маиза резко воспротивилась подобному. Мать Мел напомнила, что ещё пару лет назад у девочки были серьёзные проблемы с психикой: не хватало чтобы в добавок ко всему Мел опять начала видеть своего воображаемого друга, с чем они столько времени боролись, пока девочка в итоге не забыла о его существовании! Леонидас согласился с доводами Маизы, однако дал понять невестке, что внучка будет расти в его доме и иные варианты просто не принимаются. Маиза сидела в своей спальне, которую до недавнего времени делила со своим мужем, устало привалившись к спинке кровати, по-прежнему одетая в чёрное платье-футляр, только скинув туфли на каблуках, нынче брошенные около кровати. Она была глубоко измотана событиями последних дней: сначала, словно обухом по голове, на родных Лукаса свалились новости о его гибели, потом было опознание и подготовки к погребению, нужно было поспешно решить вопрос с отъездом Мел в дом её матери, потом и сама церемония, где на них смотрели сотни глаз, а после этого в дом Феррасов начали приходить десятки знакомых, считающие своим долгом выразить свои соболезнования, и кому-то нужно было их принимать. Поскольку Леонидас заперся в кабинете и категорически не хотел ни с кем общаться (даже сеньора Альбиери, видимо сказавшего нечто неосторожное в разговоре со старым приятелем, обезумевший от горя отец Лукаса выгнал прочь и потребовал дословно: "не впускать его на порог, пока он не вылечит свою дурную голову"), а слуги в принципе не могли заниматься подобными делами в одиночку, не говоря уже о том, что от Далвы в последние дни не было толку, всем приходилось заниматься Маизе. Именно она принимала и угощала гостей, вела с ними светские разговоры, она же отвечала на звонки и на письма с соболезнованиями, давала официальные комментарии в газеты. Она делала это вовсе не потому, что ей нравилось это делать, как однажды заявила плачущая Далва, добавив, что по ней похоже никак не ударила смерть мужа, а потому что кому-то было нужно это делать. Хотя бы один человек в этом доме должен был оставаться здравомыслящим и не поддаваться всеобщей истерии, ведь от рыданий не было никакого толку и они бы никому не помогли, и уж точно не вернут Лукаса обратно! Маизу раздражало, что она выглядит какой-то злой ведьмой без чувств просто потому, что не позволяла себе расклеиться: да, она принимала снотворное и крепко спала ночью, а утром вставала и приводила себя в порядок, чтобы заняться организационными вопросами, которыми кроме неё никто не хотел заниматься! Рутина помогала: пока голова и руки заняты, не хватает времени думать о том, что Лукас действительно никогда не вернётся, что она потеряла его, как когда-то Диогу,– а принадлежал ли ей когда-либо хотя бы один из них?– остаётся ощущение, что хоть что-нибудь в жизни она делает хорошо и способна контролировать. – Бедный мой мальчик, на кого же ты нас покинул?– рыдала безутешная Далва, собирая в коробки костюмы из шкафа и другие вещи, принадлежавшие Лукасу. Маиза заявила, что сойдёт с ума, если ей придётся постоянно жить в комнате, где всё напоминает погибшего мужа, и не намерена испытывать свою психику, а поскольку Леонидас запретил выбрасывать что-либо из вещей сына, как раньше поступил с Диогу, все вещи собирали, упаковывали в коробки и относили в комнату, где Лукас жил до своей свадьбы с Маизой.– Как же так, Лукас? – Успокойся, Далва, иначе тебе опять станет плохо,– настолько мягко, как только могла, заметила Маиза,– слезами Лукаса не вернуть, ты никому не поможешь, только сделаешь себе хуже. – Я не могу, Маиза,– покачала головой экономка,– как только подумаю, у меня сразу слёзы на глазах! Я вырастила мальчиков с младенчества, они были совсем маленькими, когда потеряли свою мать, я заботилась о них, надеялась, что они вырастут и будут счастливы, не будут забывать свою старую Далву, а теперь оба ушли, оба меня оставили! Сначала Диогу, а потом и Лукас!– она разрыдалась, вытирая потёки слёз кончиком рукава.– Почему так случилось, Маиза? Они были такими хорошими мальчиками, никому зла не делали! Почему всяких маньяков земля носит, а хорошие люди уходят? Тот негодяй, что ехал пьяным в грузовике, отделался парой царапин, чудом остался жив, а наш Лукас...– Далва закрыла лицо руками, слова терялись в громких всхлипах.– Боже, почему? – Хватит!– Маиза не выдержала и закричала, когда служанка начала едва не выть вслух. Ей самой было плохо, она с трудом держалась, а от истерики Далвы становилось только хуже на душе!– Я больше не могу этого слушать, я не могу так, Далва! Уже несколько дней я только и вижу постоянно слёзы, только и слышу эти дурацкие слова сочувствия, от которых никому ни холодно ни жарко, у меня уже в висках стучит! – Не все могут оставаться такими спокойными, Маиза,– заметила домоправительница. – Опять скажешь, что я бесчувственная? Да, Далва?! Скажешь, что я ничего не чувствую, что я не любила Лукаса, что я была ему плохой женой?!– вопрошала девушка, вскакивая на ноги.– Можешь не отвечать, у тебя всё на лице написано! Ну так вот: Лукас погиб потому что он сбежал посреди ночи и попал в аварию! Не нужно было уезжать не пойми куда посреди ночи в ливень, но от так сильно хотел убежать от меня и от правды, что не подумал об этом, и столкнулся с пьяным водителем! А чего ещё надо было ждать? На самом деле, он меня поразил, проявив такую удивительную изобретательность: умудрился бросить меня одну с дочерью на руках таким образом, чтобы никто к нему не подкопался! – Я не позволю тебе говорить такие вещи про Лукаса!– возмутилась Далва.– Я всегда тебя любила, Маиза, но ты переходишь всякие границы! Никто, даже ты, не будет порочить его память! Я никому не позволю! Как тебе не стыдно, Маиза? Бедный Лукас! Не успел мальчик даже упокоиться толком на том свете, а его поливают грязью в собственном доме! – Мне стыдно?!– воскликнула Маиза, распахивая дверь комнаты.– Да меня просто раздражает это лицемерие, Далва! Лукас всегда был менее важным, чем Диогу, никто его и не замечал, пока в честь Диогу развели целый музей в доме, не разрешая даже чёртов диван сменить! Неважно, пытался он копировать брата или отличаться от него,– он никогда не был достаточно хорош! В первом случае всегда упоминали, где он "не получился" в сравнении с братом, а во втором – я даже говорить не хочу! А что было бы, делай Лукас что ему в голову взбредёт? Если бы он уехал к своей марокканке, никто бы его не одобрял, все бы его осуждали, если бы он бросил работу на фирме и начал заниматься своей музыкой или чем-то другим, даже добейся он чудом успеха, его бы всё равно осуждали! И сеньор Леонидас первым заявил бы, какой его сын неправильный и безответственный, что Лукас его со свету сведёт своими выходками! Ты думаешь, я не знаю, что Лукас остался со мной и вообще женился, потому что отец прочитал ему нотации?! Вы все правда считаете, что я настолько наивная, что ничего не понимаю? Будь у Лукаса выбор, он ушёл бы ещё после того танца на нашей свадьбе! Но он не ушёл, он не умел принимать твёрдые решения, идя по головам, и все об этом знали, и сеньор Леонидас знал в первую очередь, ведь он его таким и вырастил, ему было удобно иметь послушного сына и иметь возможность в чём угодно обвинить его по настроению! Лукас не был счастлив и винил в этом меня, тяготился со мной, но не мог уйти, проще же найти козла отпущения! А на деле он просто не умел быть счастливым, его никто не научил, и меня он тоже не сделал счастливой! Никто в этом доме не был счастлив! А теперь вы вдруг объявили Лукаса святым, хотя при жизни он был никому не нужен, а меня обвиняете, что я не пою ему дифирамбы! Я хотя бы остаюсь честной, мне не лучше вашего, просто меня тошнит от этого лицемерия!– высказавшись, Маиза ушла в комнату дочери, хлопнув дверью, вскоре послышался щелчок замка. Не прошло и нескольких минут как из своего кабинета практически вылетел Леонидас, на ходу надевая пиджак. Обычно в последние дни хозяин дома спускался вниз на рассвете, ещё до пробуждения слуг, и поднимался наверх в свою спальню уже глубокой ночью, так что могло сложиться впечатление, якобы он и вовсе не покидает кабинет, однако сегодня он наконец решил прервать свою изоляцию. Немалую роль в этом решении сыграли как раз слова невестки, они били наотмашь и от них было не спрятаться даже за закрытой дверью в кабинете с плотно зашторенными окнами, казалось, кто-то сдавил его горло и медленно душил, наслаждаясь его агонией, и если он немедленно не покинет этот дом, ощущение станет невыносимым. – Сеньор Леонидас, куда это вы собрались?– воскликнула Далва, поспешно спускаясь по лестнице и на ходу вытирая слёзы. – Куда-нибудь, где я смогу дышать!– резко ответил он.– В этом доме это невозможно!

***

Жади задумчиво шла по запутанным улицам Феса, давно уже известным ей за годы прожитые в Марокко. Впрочем, справедливости ради, в Фесе были десятки тысяч улиц, одна похожа на другую, если говорить о старом городе, и даже бывалые жители иногда могли заблудиться здесь. Однако район, где она жила с Саидом, и район около дома дяди Жади успела выучить как свои пять пальцев и могла дойти туда и обратно с закрытыми глазами, а именно к дяде Али она и держала путь. Удивительно, но несмотря на её постоянные, признаться честно, даже чересчур частые, визиты в этот дом, дядя Али сегодня утром позвонил и лично попросил её прийти. Просьба взволновала Жади, она чувствовала, что от неё что-то скрывают и это только добавляло тревоги, и без того уже пару недель девушка чувствовала себя странно, в груди словно образовалась непонятная пустота, причины которой она не могла себе объяснить, а в последние дни она и вовсе каждую ночь просыпалась от кошмаров в холодном поту. – Благословите, дядя,– Жади вошла в дом, на ходу стягивая с волос платок и уже привычно целуя руку родственника. Мельком девушка улыбнулась Зорайде, находившейся рядом, на что служанка ответила вымученной улыбкой, однако на лице у неё был ужас, смешанный с жалостью, да и дядя Али выглядел довольно мрачным.– Всё в порядке, дядя? Вы очень взволнованы. – Присядь пожалуйста, Жади,– тяжело вздохнул сид Али, указывая племяннице на диван. – Что-то случилось?– встревожилась не на шутку Жади.– Это Латифа? Или малютка Самира? – Нет,– покачал головой мужчина,– Латифа здорова, у них с Мохаммедом всё хорошо, Самира растёт и радует своих родителей, Аль-Хамду ли-Ллях! Я хотел поговорить с тобой о другом...– он не решался заговорить пару минут, казавшихся вечностью.– Речь пойдёт о Лукасе, Жади... – О Лукасе?!– воскликнула Жади, не веря своим ушам. Чтобы дядя Али по своей воле обсуждал с ней Лукаса?– А что с ним? Он опять приехал в Фес, да?– сердце бешено забилось, но она старалась выглядеть спокойной.– Если вы боитесь моей реакции, я дала клятву и... – Лукас уже никогда не сможет приехать...– тяжело вздохнул сид Али.– Он умер, Жади... – Что?! Что вы говорите, дядя...– Жади буквально вцепилась в отчаянии в руки родственника, внутри всё мгновенно похолодело, а к горлу подступил комок дурноты.– Наверное, вы меня обманываете, чтобы я забыла Лукаса и спокойно жила с Саидом, но я и так живу с ним, я смирилась со своей судьбой, дядя, я никогда больше не стану убегать или как-либо позорить семью, я до конца жизни проживу с Саидом и не скажу ни слова против! Пожалуйста, скажите, что это неправда! Этого просто не может быть... Это невозможно, дядя! Лукас не мог... – Он погиб больше недели назад, Жади,– с болью в голосе признал Али, отводя взгляд, не выдержав мольбы в глазах племянницы,– никакой ошибки нет. Лукаса уже похоронили, мне об этом сообщил мой знакомый доктор Альбиери, я специально позвонил ему, когда увидел новости. Вот некролог...– он подтолкнул к племяннице бразильскую газету, прежде лежавшую на столе.– Он ехал поздно вечером и столкнулся с пьяным водителем грузовика. Сам Лукас ничего не нарушал, но его машина внезапно вышла из строя и столкновение было неминуемым, он погиб на месте. Жади недоверчиво схватила газету, пытаясь прочитать, но строчки просто расплывались перед глазами. Руки вдруг начали дрожать и девушка не удержала в руках газету, а потом вскочила и убежала прочь, не говоря ни слова – она просто была не в состоянии. – Жади...– Зорайде неуверенно вошла в комнату, где раньше жили Жади и Латифа, осторожно касаясь плеча девушки. – Зорайде, этого не может быть, я не верю!– воскликнула Жади сквозь слёзы, поворачиваясь к верной наперснице. – Бедная моя девочка...– вздохнула женщина, нежно проводя по густым волосам Жади. – Почему он, Зорайде?! Я же дала клятву Аллаху, чтобы спасти Лукаса! Я обещала, что останусь с Саидом, и я осталась, Зорайде, я не уехала с Лукасом в Бразилию, как мечтала! Даже в нашу последнюю встречу, когда мы с Саидом поехали в Рио к врачу... Зорайде, я уехала подальше, чтобы не поддаться соблазну! Я верила, что спасаю ему жизнь, я искренне верила, Зорайде! Он должен был жить! Почему так случилось?! – Такова воля Аллаха, Жади... Разве мы можем спорить с Его решениями? Если Аллах рассудил, что время Лукаса пришло... – Но ты говорила, что мы ещё встретимся, Зорайде! Ты же видела на кофейной гуще! Как ты могла не увидеть, Зорайде?! Почему я ничего не поняла?! Я же чувствовала, что что-то не так! Я должна была догадаться, что Лукасу грозит опасность и предупредить его! Он не мог умереть, Зорайде! Это какой-то дурной сон, это не может быть реальностью...– Жади едва не рвала на себе волосы, а потом просто разрыдалась, всецело отдаваясь истерике, в объятиях верной Зорайде. Она не замечала силуэт Саида, через прозрачную штору наблюдавшего за женой, а даже если бы заметила, присутствие мужа отнюдь не успокоило бы девушку. Рашид собирался было войти в комнату, объявив о своём присутствии, но в последний момент развернулся и ушёл прочь.