Caramel frappe

«Любовь на потом, сначала карьера!» — всегда говорил друзьям, родителям и старушкам в подъезде Чанбин, будучи уверенным, что его жизнь будет строго следовать написанному на ватмане плану. Он не любил спонтанность, предпочитая строго соблюдать каждый шаг, продумывать все заранее. И потому его будущее обязательно должно быть спланировано заранее. В первую очередь он думал о том, кем станет в жизни, как добьется высокой должности, как купит собственную квартиру, а может и дом, как станет уважаемым среди коллег. Он определенно был уверен, что этого достаточно для счастья. Потом уже семья, и то, в его планах предусмотрен только партнёр для течек. «Любовь не для меня» — произносил перед сном юный омега с семнадцати лет. Этот мир, где все ещё альфы выше, явно пытался стать лучше для тех, кого ранее принижали. Чанбин никогда не любил слушать от бабушки о том, каким он должен быть. Хотелось всегда сказать, что то время прошло, что теперь он имеет право быть тем, кем хочет. Однако, даже мама, которая вроде бы поддерживала современные идеи сына, в итоге отводила взгляд и успокаивающе гладила по бедру, как бы говоря — «не стоит». Хотелось признать, что она права, никому нет дела до его слов, ведь он всего лишь глупый подросток, решивший, что сможет чего-то добиться. Но Чанбин был упрямым. Настолько упрямым, что собирался доказать каждому, на что способен он. Не какая-то другая омега, ведь было много известных личностей, были омеги политики, а именно он. Поступление в Сеульский национальный университет стало для него огромным шагом, тем более, что он поступил на бюджет только своими силами. Впервые он услышал от деда, какой хороший у него внук. Простая похвала стоила потраченных сил. Однако, сдаваться он не собирался. Не в тот момент, когда он зачеркнул жирной линией перманентного маркера одну из самых важных целей на листе над кроватью. Первый курс, говорят, самый тяжёлый, но Чанбину он показался таким же, как и выпускной класс старшей школы. Ничего нового, хотя предметы определенно интереснее и сложнее, что нравилось ему до безумия. Превосходить свои возможности, слышать, как его ставят в пример, чувствовать восхищение одногруппников — все это было чем-то невероятным. А ещё у него наконец появились друзья, совсем не такие, как он. Им все равно на половину домашних заданий, им нравится зависать в кафешках, гулять в парке. И может быть Чанбину хотелось быть таким же, как они. Было ошибкой соглашаться сходить с ними в кафе возле парка через дорогу от его съемной квартиры. Было ошибкой поднимать глаза на бариста. Было ошибкой останавливать свой взгляд на мягких воздушных кучеряшках работника кафе, на очаровательной улыбке и ямочке на левой щеке. Мысль «Любовь на потом» отошла куда-то далеко, когда он увидел Чана, услышал его мягкий бархатный голос, почувствовал запах солёной карамели, до ужаса любимой им. Чанбин ненавидел спонтанность, ненавидел, когда что-то шло не по его плану. В его жизни никогда не должна была появиться омега по имени Чан. Омега, ради которой он будет, хотя бы три раза на неделе, пить до скрежета зубов сладкий кофе, делать задание в шумном помещении кафе, и с глупой улыбкой смотреть на то, как чужие ладошки постоянно прячутся в длинных рукавах. Они почти не разговаривали, хотя юноша постоянно думал о том, как подойдёт и заговорит с Чаном, как спросит его номер, позовет гулять. Джисон шутил о том, что он трус, а Сынмин наоборот просил не расстраиваться и попробовать в другой раз. Их диалоги с Чаном всегда были одинаковыми, и каждую улыбку старшего омега хранил глубоко в сердце. Было так нелепо думать теперь о том, что в его жизни нет места любви. С появлением Криса сил стало только больше, будто бы у него был нескончаемый запас энергии.  — Вам точно нравится этот кофе? — тихо спрашивает Кристофер, протягивая ему сдачу. — Простите, но я заметил, как вы хмуритесь, когда его пьёте, — кончик языка приходится по сухим губами омеги, а Чанбину кажется, что он сейчас упадет от счастья.  — А, ну… — он правда не пробовал ничего другого, кроме сладкого фраппе с кучей сиропов. — Это правда так заметно? — в его голосе чувствуется неловкость и смущение.  — Да, немного. Но мне приятно, вы правда пытались не обидеть меня. Это нормально, что вам не понравилось. Может в этот раз мы изменим заказ? Как насчёт только карамельного сиропа? — кивок болванчиком от Чанбина, который не может принять то, что его раскрыли.  — Спасибо, Бан Чан-щи. В тишине он ждёт стаканчик с кошачьими лапками, уходит за дальний столик, куда садится почти всегда, там будет потише. Карамельный фраппе понравился ему больше, но в следующий раз он вновь закажет любимый напиток Чана. Когда прошло уже более полутора месяца, Чанбин вдруг осознал, что совсем забыл о своем цикле, который, воодушевившись пробудившейся сентиментальностью омеги, решил напомнить о себе посреди пары. Нельзя было сказать, что он переносил течки плохо. Наоборот, ему очень повезло. Они были довольно лёгкими, хоть и длились всю неделю. Кроме боли в животе и неприятного желания есть сладкое и плакать, в остальном течка бы никак не проявляла себя. Но видимо, его запах был слишком силен, из-за чего руководитель его группы оформил ему больничный на неделю, с просьбой сидеть дома и не высовываться. И будь бы Чанбин тем, кем являлся шесть недель назад, он бы спокойно сидел бы весь день в кровати и наслаждался бы появившейся возможностью заниматься прокрастинацией. Но он, одурманенный желанием увидеть Чана, выпил обезболивающего больше нормы и, на всякий случай, подавителей, и в домашних тапочках поздним вечером направился в кафе. Приятное тепло греет и без того горячие щеки, куча запахов наполняют лёгкие, и он сдерживается от того, чтобы не начать кашлять. Даже Чан пахнет почему-то не так как обычно. Можно было списать на течку, но Чанбин знал, что это не так. Чан все ещё пахнет солёной карамелью, но, кроме этого, был запах крепкого кофе, пробивавшийся через сладость омеги.  — Мне, как обычно, пожалуйста, — впервые он не может смотреть на Криса. «У него появилась пара,» — первое, что думает Чанбин. И на этом он решает остановиться. Этого достаточно, чтобы почувствовать опустошенность. Будь он в своем обычном состоянии, подумал бы чуть побольше. Но не сейчас, когда слезы способны начать течь от того, что пульт от телевизора лежит на несколько сантиметров дальше. Всегда считавший, что глупо плакать из-за разбитого сердца, теперь сам дрожит в уголке, прижавшись к горячим батареям. Чанбин хотел бы прямо сейчас уйти обратно домой, спрятаться под одеяло и вернуться к тому себе, в жизни которого не было Чана, не было розовых очков и мыслей о том, что когда-нибудь он сможет услышать взаимность.  — Все хорошо? — почему именно сейчас Чан решил подойти к нему и спросить? Неужели он выглядел настолько жалко? Чанбину хочется сказать, что он в полном порядке. Хочется выпить в последний раз гадко-сладкий фраппе, посмотреть в глаза омеги и уйти навсегда. — Что-то случилось? — больно слышать неподдельное беспокойство, осознавать, что старший правда искренне волнуется. — У тебя проблемы? На учебе? С родителями? С друзьями поссорился? Тебе сделали больно? Чанбин впервые за эту минуту решает поднять голову. Всегда светлое счастливое лицо бариста теперь без улыбки. Яркие глаза теперь черные и наполнены печалью. И причина этой печали именно он. Запах Чана теперь не сладкий: он горький, а кофе совсем ушло назад. Жженая карамель всегда горчит на языке. Ему так хотелось избавиться от этой горечи.  — Все хорошо, правда, — мешает перед тем, как коснуться чужой ладони. — Просто у меня сейчас период такой, слишком чувствительный и эмоциональный. Все правда хорошо, Чан-щи. Мне жаль, что я заставил вас волноваться. Чужое тепло накрывает его. «У него такие длинные руки», — почему-то отмечает первым студент, обвивая аккуратно талию Чана. Объятия никогда прежде не были приятными. Они точно останутся в его памяти навсегда. Ему так хочется, чтобы это толстовка пропиталась запахом бариста, и он мог бы ночами утыкаться в нее носом и спать будто бы тот рядом с ним, и также крепко обнимает. Ладонь соскальзывает вниз к немного выпуклому животу. Подумав, что щекотка будет неплохим способом для них обоих расслабиться и отвлечься, пальцы Чанбина мягко касаются боков, перебираясь ближе к центру.  — Это ты меня там трогаешь? — тихо с явным смешком и удивлением спрашивает Чан, ослабляя руки вокруг шеи младшей омеги. — Я сначала подумал, что это он толкается. Хотя мне говорили, что ещё рано. «Во время беременности в запахе омеги появляются примеси чужеродных запахов», — как-то вычитал Чанбин на каком-то форуме от скуки.  — Чан-щи, а ты? — им приходится отстраниться друг от друга, тем более, что поясница старшего начинает болеть. Чан морщась, выпрямляется и с непониманием смотрит на Чанбина, пока не осознает суть вопроса.  — Да, четырнадцатая неделя. Почему-то мне казалось, что ты и сам это понял, — наверное, старший думал, что из-за запаха всем будет понятно, что он ждёт ребёнка.  — Если честно, то первое, что я подумал, так это то, что у тебя появилась пара, — бубнит Чанбина, осознавая, что его идея вероятнее, чем то, что Чан мог быть беременным.  — Ох! Я как-то не подумал об этом. Теперь понятно, почему большинство поздравляли меня и желали удачи с второй половинкой, — невиновность в глазах Чана была слишком очаровательной. — У меня нет никого. И я не особо думаю о паре в лице альфы… В ближайшее пару лет точно. Спрашивать «почему?» младший не собирается. Это явно что-то личное. Он и так достаточно узнал для себя, и впервые за столь долгое время смог поговорить с Чаном, и тем более впервые получить самые лучшие объятия в своей жизни. Осознание того, что любимый им омега беременен, приходит лишь при их встречи через неделю. Из плана теперь ещё вычеркивается строка «Никаких детей до тридцати» и заменяется на «Позаботиться о Чане и его ребенке». Он заходит на форумы о беременных омегах, желая знать, как можно больше. Джисон был удивлен увидеть в его вкладках «10 фактов о беременных омегах» и подписки в Инстаграме на всякие блоги о здоровой беременности. А так как объяснить ему не дали, то приходилось некоторое время терпеть шутки, хотя вскоре они даже Хану наскучили. Раньше он не замечал лёгких прикосновений Чана к животу, как тот аккуратно тянется за молоком на нижней полке холодильника, как иногда прикрывает рот ладонью и сглатывает. Не обращал внимание, что после этого его всегда сменяла красивая девушка Розе, давая омеге уйти в туалет для персонала. Чану нравилось общаться с людьми, в особенности с детьми. Он буквально светился, замечая на пороге кафе очередного малыша. Чанбин был уверен в том, каким чудесным папой будет старший. Чуть позже оказалось, что Чан живёт совсем недалеко от него. И это было логично, если подумать, что старшему было бы неудобно добираться в кафе из какого-нибудь другого места. Но они правда жили слишком близко к друг другу. Через два подъезда. Лишь одного волновало Чанбина, как же он мог не узнать этого раньше, ведь в этом районе не так много продуктовых, всего один парк, и у них даже совмещенный двор. Хотя, если знать, что он ходит только в университет, кафе и домой, понятно, что увидеть, как старший заходит в почти соседний подъезд, было почти невозможно. Они пересеклись в супермаркете как раз рядом с их блоком многоэтажных домов. Чанбин всегда брал немного, зная, что с его навыками готовки, больше брать нет смысла. Однако количество продуктов в тележке старшей омеги заставило его смутиться. Все продукты были от хорошего производителя, явно дорогие и точно качественные. Видно, что Чан заботился о своем здоровье. Но не от том, сколько все это будет весить. Это волновало Чанбина больше, чем предстоящая первая сессия в университете.  — Чан-щи, — он ждал у выхода из магазина. — Можно я помогу тебе? — хоть они были одной комплекции, но зная о положении Чана, юноша не мог позволить тому нести четыре тяжёлых пакета.  — Не стоит, я справлюсь сам, — стоило ожидать, что старший не согласиться. Блондин не выглядел как тот, кто способен легко принять чужую помощь.  — Чан-щи, пожалуйста. Я не отстану, — возможно, ему стоило бы просто уйти. Но позаботиться о Чане хотелось очень сильно. — Я верю, что ты можешь донести их сам. Позволь сейчас мне понести их? Может его взгляд кота из Шрека помог, или искренность в голосе, но бариста отдает три пакета, оставляя себе один. С этим приходится смириться, всё-таки и сам ужасно упертый. Им идти через один парк, но почему-то никто не решается начать разговор. Они ведь ничего не знают друг о друге.  — Ты давно работаешь в кафе?  — Два года. Начал работать, когда заканчивал второй курс. А ты учишься?  — Угу, на факультете управления бизнесом. А ты? — он был почему-то уверен, что Чан выпустился из университета.  — Психология, пока я в академическом отпуске.  — Понятно, — было неловко разговаривать вне кафе. — Ты любишь это?  — Психологию? Да, наверное. Я сначала хотел идти в психиатрию, но рад, что меня отговорили. Не уверен, что справился бы. Я и с собой сейчас не справляюсь.  — Это нормально, почему-то понять себя иногда тяжелее, чем кого-то другого.  — Другим легче приписать определенные качества и ярлыки, но осознавать собственные погрешности всегда трудно. Чан уютный. Может быть все беременные омеги испускают некую ауру тепла и заботы, но Чанбину не так важно, для него аура старшего всегда будет особенной. Было трудно отдавать ему пакеты, когда они останавливаются у того самого подъезда, через два после того, где живёт сам студент.  — Спасибо за помощь, — эта омега однажды убьет его. Нельзя так смотреть, обнимать и улыбаться, будто бы он сделал что-то невероятное. Но Чан смотрел так будто бы младший достоин этой улыбки, его теплых рук и благодарственного взгляда. Чанбин вновь заснёт с глупой улыбкой и новым выжженным на сердце воспоминанием. Чанбин перестал понимать, когда их отношения из четырех реплик о его очередном заказе перешли в еженедельные походы в магазины вдвоем, в вечерние посиделки в кафе у окна, когда никого, кроме них, и парочки людей нет. Чан просто приходил и садился рядом, тихо ждал, пока младший закончит со своими делами. Он явно пытался не показывать своего желания заполучить чужое внимание, но иногда прикасался к Чанбину, разглядывал новые колечки в ушах, клал голову на плечо. В дни, когда он был в особенности капризным, бурчал под носом каждый пять минут, когда тот закончит. А потом Чан с небывалым ранее счастьем и трепетом показывал первые фотографии УЗИ, показывая пальчиком, на своего малыша. «Ты пойдешь со мной в следующий раз?» — не согласиться не было возможности. Глаза полные надежды вызывали лишь желание коснуться губами нависших век, бледной кожи с еле заметными веснушками. Чужая закутанная в черную ткань спина убегает к Розе, чтобы показать снимки. Глупая улыбка не может сойти с лица Чанбина. Иногда Чан плакал по ночам. Никому не говорил, но Чанбин видел опухшие от слез глаза. Видел, что чужие глаза теперь не так радовались парочкам в кафе. Наверное, Чану хотелось тоже иметь пару. Одинокой беременной омеге всегда тяжело без пары, они более зависимы от чужих запахов и присутствия кого-то рядом. Как же ему хотелось подойти, взять маленькую ладошку и увести к себе, спрятать под одеяло и обнимать всю ночь, никуда не отпускать. Надеть на Чана все свои худи и гладить округлый животик. «Ты мыслишь как Альфа», — сказала бы ему мама, но Чанбин считает, что это нормально для влюбленного человека. Чанбин редко выходит поздно ночью в магазин, но сегодня ему хотелось отпраздновать успешно сданные сессии, а потому бутылочка хорошего красного вина не помешает. В парке горят яркие фонари, где-то воют собаки, проезжают быстро машины, и вдали виднеются люди. Сгорбленная фигура на скамейке недалеко от него, дрожащая, будто бы плачет, в тонкой домашней кофте. Запах горькой карамели.  — Чан-хен, — ему было немного страшно подходить к омеге, находящейся в подобном состоянии. Он не уверен, что старший сейчас спокойно воспримет его вопросы. — Можно обнять тебя? — и спрашивать не надо было, Чан сам обвивает его талию, сжимая мокрыми от слез пальцами ткань толстовки. — Ты хочешь поговорить?  — Мгм… — он предположил, что это значит «нет». Если бы хён хотел, то начал бы говорить. Чанбину не нравится то, как легко одет старший. Обычно он редко слушает свою внутреннюю омегу, но сейчас их желание согреть Чана совпадает. Приходится как-то разжать пальцы старшего, снять толстовку и накинуть на чужие плечи.  — Здесь холодно, хён. Тебе нельзя долго находиться на холоде. Пойдем ко мне в гости. Я думал провести этот вечер один, но твоя компания будет мне приятна. Чан молчит, может мысль младшего о том, что тому было одиноко, была ложной. Но нет, старший осторожно встаёт и кивает, начиная рукавом утирать горячие слёзы. Идти за ручку кажется чем-то детским, как будто в школе на линейке. С Чаном это наоборот кажется чем-то интимным и личным. То, как омега сжимает его ладонь, иногда расслабляет ее, чувствуя слабость в руках, и снова хватается, пытаясь не отстать. Чанбин держит крепко, останавливается, когда чувствует, что старший тормозит, ждёт и продолжает вести. Его квартира минималистичная с кухней и гостиной, совмещенной со спальней. Большая кровать, много книг и полок для них. Несколько фотографий, плакаты любимых персонажей из фильмов и белый ватман с планом его целей. И Чан почему-то так естественно смотрится на светлых простынях, переодетый в его одежду, полностью окутанный запахом Чанбина. Они лежат в тишине в середине кровати. Сегодня он большая ложка для Криса, для его маленького хена, который наконец улыбается.  — Спасибо, Чанбин. Когда я узнал о том, что беремен, то боялся остаться один. Я так и не смог сказать родителям, а человек, которого я любил, отказался от нас. Честно, я до ужаса был напуган. Теперь я один с малышом в этом мире, и хоть у меня были друзья, я все ещё чувствовал давящее одиночество. Ходить на обследование одному, пока все остальные сидят со своими парами, было так больно. А потом через месяц появляешься ты, по глупости почему-то влюбившийся в меня. И теперь ты спасаешь нас, — он сам положил ладонь Чанбина на свой живот. Чан позволял трогать свой живот лишь врачам и младшему ещё в тот день в кафе, когда они впервые обнялись. Ещё тогда почувствовал, что с этим человеком он чувствует себя, как дома, в объятиях мамы, защищённым. Уснув под шум дождя, они спали впервые так крепко. Сердце Чанбина теперь не бьётся так, будто бы это последний момент с Чаном, теперь оно уверено, что каждый момент лишь очередной из тысячи, которые они проживут вместе. На утро Кристофер прочтет каждый пункт на ватмане, с улыбкой скажет ему о том, какой он чудесный и как он восхищается Чанбином. И тем же днём Чанбин приписывает пункт «Быть счастливым» и отмечает его выполненным.