Showing up

      Потоки ветра одномоментными прыжками — точно с детским озорством — скакали по улицам, весело расталкивая тянущуюся толпу и играючи взвихряя людские макушки. Местами тёплые, а иногда попрохладнее, они вместе пролетали города, неразлучно мчась друг за другом.       Также следовали и через полупустой токийский переулок, огибая мирно расположившуюся неподалёку цветочную аллею, и не забыв скользнуть невидимыми взглядами по двум неторопливо идущим за руку мальчишкам.       Каору и Синдзи шли куда глаза глядят; размеренно шагали по неровному давнишниму тротуару под надзором мимолётных солнечных лучей, проходя через редко с похвальным упорством пробивавшиеся пучки травы и краем уха прислушиваясь к тихому шёпоту молодых листьев.       «Всё-таки молчание — золото» — лениво подумал Синдзи, и ему было всё равно, что эта пословица оказалась не особо к месту. Просто нравилось идти в тишине, вот и всё.       Вечер снизошёл незаметно, поэтому когда Каору неожиданно дунул в лицо холодный ветер, он поморщился, будто от пощёчины.

***

      Они гуляли по активно цветущему городу весь день, проводя время в своё удовольствие: Синдзи успел многочисленными уговорами затащить Каору в знакомый магазин манги под нескончаемо сыплющиеся «Брехня это всё!» и заодно купить себе пару очередных томов на накопленные на этой неделе деньги.       Причём позже, когда Синдзи всё же осмелился потратить малую часть своего времени на сжирающее любопытство, слёзно умоляющее хотя бы одним глазом глянуть манящее содержание, он и не заметил, как Каору втихаря начал тоже с быстро разгорающимся интересом разглядывать недавно купленную «брехню».       И ему оставалось разве что только деловито отвернуться с насупившимся видом, хмурыми бровями и мило порозовевшими щеками, когда Икари вдруг поднял на него голову и осторожно спросил: «Нравится?»       Синдзи на это тогда лишь в недоумении улыбнулся — понравилось же. И почему некоторые приезжие так скептично относятся к манге?

***

      Ещё потом до посинения рыскали по озарённому алым закатом Токио от нечего делать, оживлённо разговаривая о том и о сём и изредка на пару секунд заворожённо застывая у разнообразных магазинных витрин с какими-нибудь сияющими роскошью вещицами.       Моргнул свет — всё как обычно; со старческим треском вновь зажглись словно сторожащие спокойную округу уличные фонари, храбро разгоняя медленно подступавший кусочек мглы. Синдзи, будучи совсем близко к источнику искусственного света, рефлекторно сощурился, раздражённо повернувшись на громкий смешок Каору.       — Извини, — он весело отмахивается; на обветренных губах играет беззаботная улыбка; цепкий взгляд больших алых глаз обводит тонкую фигуру Икари.       И тот сразу же невольно залюбуется Каору буквально на несколько мгновений, обречённо выпустив из и так ослабленного внимания всё тусклое по сравнению с ним окружающее.       — Да я и не обижался так-то, — со сдержанным вздохом цедит Синдзи, специально сосредотачиваясь на заходящем и будто прощающемся солнце, дружелюбно провожаемым яркими оранжевыми бликами за собой.       Каору на то вопрошающе поднимает одну бровь и загадочно хмыкает, снова намертво приковав к себе внимание Синдзи, тут же в панике заметавшегося, что сказать, чтобы отбиться от рысью подкрадывающейся к ним неловкости.       — Мы же домой?       — Получается.       — А то мне холодно уже.       Для подтверждения своих слов Синдзи негромко шмыгает носом и многозначительно показывает немного подрагивающие смуглые ладони, чуть поалевшие на кончиках пальцев.       Тут же на нём оказывается тёплая серая ветровка Каору, согретая им, и поздний вечерний холодок вынужденно отступает, становясь не таким сковывающе-дискомфортным, как каких-то пару минут назад.       — Так получше? — оставшись в одной растянутой домашней футболке, как бы заботливо спрашивает Каору, при этом силясь скрыть бегло проскальзывающие в мелодичном голосе нотки волнения и придать непослушной интонации более расслабленную и отстранённую форму.       Синдзи это искусно подмечает чуткой натурой, и ему хочется нагло расплыться в довольной улыбке.       — Да, спасибо.       Но вместо него так делает Каору, услышав ответ.       Дурачок он просто.       — Тебе самому-то холодно не будет? — однако в довольно неожиданное противопоставление Каору, Синдзи осознанно скрыть ничего в своём голосе не пытался, ибо был под давлением эмоций от трепетной заботы и волнения со стороны Каору.       Секунда спустя, и Синдзи уже успел с крахом пожалеть о том, что так сказал.       — Нет, конечно, — Каору, как бы по-ребячески хвалясь собой, старательно строит гордое нелепое выражение лица, быстро зачёсывает бледной рукой серебристую чёлку и якобы со зрелой уверенностью расправляет свои ещё детские плечи, мол, я не подвластен никакой погоде.       Выпендрёжник.       На глупую выходку Синдзи лишь едва слышно цокает и закатывает глаза, но без всякой злобы, а как бы даже чуть усмехнувшись при этом.       До их с Каору домов в виде простых унылых городских многоэтажек, удачно устроившихся друг с другом по соседству, совсем близко осталось, и это заставляет горькую мысль о том, что скоро прощаться, жгучей пиявкой всплыть на поверхность сознания и отдаться тоской где-то в груди.       Нет. Не хочется.       Они впервые гуляли вдвоём так долго — с утра до вечера, даже не утомившись ни разу, что не характерно для маленькой, совершенно не объёмной социальной батарейки Синдзи, обычно всегда истерически изнывающей после двух-трёх часов непрерывного общения с кем-либо. Но здесь, с Каору, какое-то чудо, химия, магия бездумной подростковой влюблённости, затмевающей собой всё подряд, что ли?.. И всё же, расставаться с Каору нет желания от слова совсем.       Решившись максимально незаметно замедлить шаг, Синдзи вдруг в самый нужный момент по воле случая посмотрел на своего «неуязвимого» Каору с ярко — на светлой коже это гораздо заметнее — покрасневшими от прохлады носом, щеками и ушами, без зазрения совести выдающими всё его похолодевшее состояние с головы до пят.       И всё-таки он действительно дурачок.       Тем более, что он сейчас по виду ещё даже больший мерзляк, чем Синдзи.       — Ну как ты так, а, — недовольно причитает Икари и, с божьей помощью преодолев свойственную себе застенчивость, резко останавливается перед Каору и с горячностью хватает его за руку, а затем за другую, складывая их между собственных, уже тёплых.       Каору, превратившись в статую и практически не шевелясь, удивлённо поднимает брови с какой-то странной к его лицу полуулыбкой, украдкой посмотрев на Синдзи, у которого можно было легко проследить твёрдую настойчивость в намерениях и чёткость в движениях, таких непривычных для него и подавляющих собой неминуемо проникающее в душу смущение.       А ведь мог бы просто ветровку вернуть.       — И лучше возьми обратно, — бегло пряча затуманенный ситуацией взгляд, Синдзи загнанно с усилием признал, что с огромной неохотой разъединял их руки и снимал уже надолго полюбившуюся вещь с навязчивым соблазном остаться в ней ну хотя бы ещё чуть-чуть, и скорее всего это было не только из-за бесстыдно пронизывающей юношеское тело температуры.       — Д-да ладно тебе, — поменявшись в лице и невнятно буркнув, Каору заново начал движение и поскорее отвернулся, бурно пылая всеми оттенками красного и непонятным чудом находя в себе то ли ума, то ли сил продолжать мужественно сопротивляться прямо надвигающейся нелюбимой вечерней атмосфере, причём совсем не щадящей — видимо, с противной осадочной жестокостью от суровой зимы.       Синдзи, не отставая, уговаривать дальше не стал — он просто насильно его одел.       — Ну скажи, как я без тебя буду, если простудишься?! — упрекающе выпаливает без раздумий на злобное сопение Каору, тем самым совершенно не оставляя тому выбора.       Переубедившись в себе быстрее, чем кто-либо другой на белом свете, Каору заново со спешкой выпрямляется и затихает, виновато посмотрев на намеренно надувшегося ради обиженного вида Синдзи.       — Вот, молодец, — облегчённо сбросив еле как державшуюся маску всемирного разочарования, Икари одобряюще потрепал Каору по серой мягкой макушке, напоследок поддавшись собственным, немного стыдным с его точки зрения желаниям и несмело зарывшись хрупкой рукой в перепутанные злосчастным ветром волосы.       Не то что бы Синдзи прямо-таки совсем неопытен и не умеет прямо проявлять банальную нежность по отношению к тому, в кого влюблён — просто он не знает точно, как именно это делается, а потому выражает себя, как получается.       Сколько всего он уже успел натворить за эти полчаса?       Каору на это никак не отзывается. А ему, может, нравится…       Синдзи тоже сдержанно молчит, ибо понимает, что наступать на одни и те же грабли с такими вопросами ему лучше не стоит.       В конце концов свои незаурядные махинации с волосами Каору он с едва слышным недовольным вздохом перестаёт. Недовольным, потому что переставать не хочет, но иначе это просто со стороны выглядело бы очень странно.       Никто так и не проронил ни слова ровно до того места, где они обычно расходятся — то был высоченный, недавно поставленный, а потому и изрядно выделяющийся среди других, что немного ниже, старше и потрёпаннее, фонарь, вместе со свежим молодым кустом поблизости, который кто-то посадил на прошлом субботнике.       — Ещё раз спасибо, э-э, — тихо мямлит Каору, бегая взглядом по всевозможным предметам и идущим людям вокруг, вроде как собираясь продолжить.       Явно хочет сказать ещё что-то, но сомневается — проницательно вывел Синдзи, уступчиво подавая тому возможность договорить.       — …а ты на ночь у меня остаться не хочешь?

***

      Ни Каору, ни Синдзи, видимо, не распоряжались собой рационально, когда оба с грохотом вломились в небольшую квартиру и, почти что превышая скорость света, скорее помчались в маленькую ванную, в спешке открыв горячую воду и после поочерёдно подставляя до одури замёрзшие руки.       Каждый невольно обмяк под заботливо согревающими струями — долгожданное тепло, мягко обволакивая, распространялось по всему телу, начиная с ледяных кистей рук и заканчивая прохладными кончиками пальцев на ногах.       Тогда, собственно, никто не задумывался ни о чём, и оба просто наслаждались приятным моментом — Каору расслабленно прижался своим плечом к Синдзи, никакого скрытого посыла в этот внезапный поступок не вкладывая; просто-навсего небольшой жест, свойственный каждому влюблённому другу, не так ли?       — Ну всё, хватит, — будто опомнившись ото сна, Синдзи, даже ничего не имея против тактильного Каору, одним чётким движением закрывает серого цвета кран, на что в отместку получает надутые щёки и расстроенный взгляд.       Вот бы его затискать.       Синдзи с первой попытки находит пушистое белоснежное полотенце, вежливо протягивает его Нагисе и заботливо вытирает такие же белоснежные руки, как бы невербально за себя извиняясь.       Каору сразу начинает смотреть по-другому.       — Надо бы горячего чего-нибудь сделать… — тянет он лениво, к счастью вспомнив, что стоит поддержать недавно поступившее в тело юркое тепло, в то же время открыто подаваясь Икари. Вот же бесстыдник.       — Надо бы, — твёрдо повторяет Синдзи, соглашаясь с актуальностью идеи. — Ты иди пока, я сейчас приду.       — Ага, — вяло выпутавшись со влажного полотенца, Каору ловко проскользнул с ванной на более просторную кухню, с прямой готовностью принявшись там хозяйничать; вот, изредка гремят прозрачные кружки, быстро ездят туда-сюда разные ящики, чёрный чайник с низким рычанием закипает — процесс приготовления идёт полным ходом.

***

      Поздний вечер, наконец дождавшись своей очереди, медленно опустился на до сих пор наполненный жизнью город, и по тёмному небу вместо кровавого заката крапинками рассыпались тысячи ярких звёзд. Неугомонный ветерок с живостью стучал в прозрачные окна, а иногда со свистом отрешённо пробегал мимо молодых и ещё не успевших окрепнуть деревьев, яростно их сгибая.       Синдзи, старательно завёрнутый в «надёжный» кокон из зелёного пледа Каору, увлечённо сидел за той самой мангой с магазина на расправленной кровати; многими любимое умиротворение с негромким стуком вошло в комнату, плавно окружив двух находящихся в ней подростков — те же его с удовольствием жаловали.       Сам же Каору радостно разместился на плече Синдзи, удачно поймав нужный момент, что его не столкнули с упрёками, как обычно. Этого белобрысому дурачку не понять, но когда он так делает, у Синдзи всегда огромной спиралью скручивает живот, и с быстротой молнии краснеет лицо, вдобавок встревоженное сердце начинает бешено биться в маленькой груди, отчаянно выбиваясь из неё, точно жестоко закрытая в клетке затравленная птица.       Но что странно, так это то, что на самом деле Каору никакой нужный момент удачно не ловил — просто Синдзи отчего-то повёл себя иначе.       Господи, ну почему весь сегодняшний вечер он будто сам не свой?       — «И вот, прекрасная девушка признаётся своему любимому, и к счастью оказывается, что у них всё взаимно»… — эмоционально завершает концовку произведения Нагиса со скачущей интонацией. — Хотелось бы и мне так.       — И мне, — задумчиво подтверждает Синдзи.       — А тебе есть, кому признаться? — резко и настораживающе спрашивает вдруг подорвавшийся с острого плеча Каору, запихивая всё своё былое спокойствие куда подальше.       — Так тебе же тоже есть, — смущённо. — Ну, допустим.       — О, ну, раз так, можно считать, что мне уже некому, — он уныло выдыхает и стыдливо отворачивается, нервно подставляя похолодевшую бледную руку под наоборот, разгоревшуюся розовую щёку.       Чего.       — Чего? — не веря своим ушам, недоумённо повторил Синдзи в такт своим мыслям, в миг раскутываясь с пледа.       — Сказал же, что не выйдет у меня так, как там, — для уточнения Каору, всё же переборов себя, поворачивается обратно и, силясь не смотреть в удивлённо расширенные голубые глаза, небрежно кивает в сторону новой манги, неминуемо мнущейся под волнительными движениями смуглых рук.       — Почему? — Синдзи, точно издеваясь, всем видом показывает, что это непрямое признание Каору его до глубины души поразило, но только и делает, что продолжает ошеломлённо задавать короткие вопросы, тем самым сильнее расшатывая тревожность второго.       — Тебе же Аска нравится, — Каору обречённо пожимает плечами, — легко ведь догадаться.       Синдзи слегка поднимает тонкие брови с ещё одним «Чего?», но только уже немым. Такое ощущение, что по хрупкому сознанию с невообразимой мощью ударили огромным молотком, лишив этим больше половины возможных и банальных человеческих умений: думать, например, делать выводы, вести конструктивный диалог и так далее, временно превратив бедного обладателя в частичного инвалида.       Значит, чувства Синдзи не так уж и обречены?       — Нет, мне не Аска нравится, — кое-как выдавливает из себя утверждение Синдзи, намертво вцепившись в деревянную кровать до побелевших костяшек. В горле встал гигантских размеров ком, и, кажется, что хоть ещё одно малейшее слово, и мучительная смерть от удушья гарантирована. — С чего ты взял вообще?       — Тогда Рей? — игнорируя последний вопрос, отчаянно гадает Нагиса срывающимся голосом, тщательно вычисляя ненаглядный объект симпатии Икари. — Ну не Хикари же…       От последнего Синдзи еле сдержал себя, чтобы не прыснуть.       На этом он значительно ослабил напряжённую бдительность — под приливом быстротечной смелости из-за ошибочного суждения Каору, Синдзи, не разрывая зрительного контакта, настойчиво двигается к нему ближе, впервые оказываясь на довольно маленьком расстоянии от чьего-то лица. Но уже спустя долю секунды вся смелость предательски испаряется, оставляя его наедине со своими штормом бушующими мыслями, чувствами, намерениями и противоречиво бьющим в голову осознанием, что обратной дороги нет — сейчас останавливаться ни в коем случае нельзя.       Так и быть.       — Глупый, мне ты нравишься. Ни Аска, ни Рей, ни Хикари, — у Синдзи на этом точно гора с плеч свалилась, ибо самое главное и страшное в его понимании яркой картинкой осталось позади.       Каору шокированно молчит; расширенные зрачки практически не давали места алой радужке; розовые потрескавшиеся губы плотно сжаты; если немного прислушаться, можно заметить частое сбившееся дыхание. Видно, что он совершенно не так представлял все обстоятельства очевидно спланированного раскрытия своих подлинных чувств.       А Синдзи — аналогично — даже случайно подумать не мог, что Каору к нему испытывает что-то похожее; потому всё вокруг происходящее невольно воспринимается затуманенным разумом, словно одна сплошная грёза, и он уже не замечает, как Каору аккуратно тянется к нему, и как он сам охотно подаётся навстречу, и что до их чуть приоткрытых губ остаётся максимум несчастных сантиметра два.       — Можно я?.. — хрипло, не договаривая, просит Нагиса, слабо ухватившись бледными пальцами за торчащий ворот рубашки Синдзи.       — Можно, — заботливо шепчет Икари почти в губы, доверчиво отдавая Каору инициативу.       Каору целовал плавно и неторопливо, точно всё ещё осторожно спрашивая разрешения, но его движения были уверенными и чёткими, пусть и недостаточно умелыми, как, в целом, и у Синдзи. Последний таял от осознания действительности, словно зимняя снежинка; да и вообще, кажется, что ещё немного, и у обоих в груди от впечатлений вот-вот зажжётся мерцающий бенгальский огонёк.       В никогда ранее не знавшем настоящей любви Синдзи развернулся безумный ураган новых ощущений; оттого и мелькающая часто стеснительность, вся растворившаяся где-то в поцелуе с Каору, дала знать о своей пропаже: Синдзи в агонии прижимается к нему всем телом, переходя от пленяющей скованности к развязной небрежности, овладеваемой недостатком сил подавлять свои желания. Реакция не заставляет долго ждать: в ответ слышится приглушённое мычание, и Синдзи чувствует, как тот бережно берёт его за плечи, слегка их сжимая.       Они иногда сталкивались зубами, но это абсолютно никого не смущало, ибо в данный момент они были сконцентрированы на взаимном влечении и полностью отдавались друг другу, не щадя самих себя.       Хотелось бы, чтобы так длилось вечно, но Каору вскоре отстраняется первым за острой и такой мешающей нехваткой кислорода, силком возвращая в реальность и Синдзи.       Пока они пытались отдышаться, никто не сказал ничего — это уже лишнее. Каору, расслабленно прикрыв глаза, крепко прижался к Синдзи, а тот, в свою очередь, кротко вздохнул и уткнулся носом в светло-серые пряди, с облегчением погружаясь в царящую в комнате тишину.       А Богом забытая манга давно одиноко валялась где-то на узорчатом ковре перед кроватью.