Я держу тебя за руку

Предлагаю не прятать. и уж точно не прятаться. если верить киношникам. мы загружены в матрицу. Земфира

Этери чувствует, как рука в слегка шершавой из-за структуры ткани перчатке выскальзывает из ее пальцев, и не знает, то ли обрадоваться, то ли расстроиться. Наверное, все-таки лучше радоваться. Значит их отпускает. Как минимум ее маленькую девочку на шаре, девочку-змею, девочку-шторм. Девочку, которая умудрилась выловить на свои хрупкие плечи и юную душу столько странного и страшного, что теперь даже руку ее отпустить кажется предательством. Все началось не с объявления о положительной пробе. Нет. Все началось с испуганных и непонимающих глаз ребенка, который ничего не сделал и совершенно точно не был ни в чем виноват. Во что уж не верилось ни за что, так это в вину. Меньше - только в собственную причастность к этой вине. Да нет, не меньше. Этери перебрала все моменты, когда держала в руках бутылку с водой Ками и когда выпускала из рук, когда вынимала из своей аптечки пластыри или аспирин для спортсменки. Обзвонили всех, кого могли, в том числе медпункт “Хрустального”. Вдруг там что-то давали. В первый раз она взяла ее за руку, чтобы успокоить после начавшегося кошмара в тот момент, когда спортсменка судорожно вслух вспоминала поминутно каждый день в Питере. Это было бесполезно и бессмысленно. Да, они все могли на секунду отвлечься и упустить бутылку с водой, тарелку с едой из вида, да и много чего еще могло быть. И тогда это саботаж, подстава в чистом виде. Только это все равно не имеет никакого значения. Недоказуемо. А стало быть - ненаказуемо. Вот тогда Этери и взяла девочку за руку, прерывая поток воспоминаний. Искать ошибку смысла не имело. Надо было искать возможность. Любую. Плохую. Умозрительную. Маловероятную. Но возможность. Юристы давали советы. Они им следовали. И тренер все время держала своего ребенка за руку. В каждом разговоре, каждом звонке, каждом варианте. Отпускала только по приказу тех же юристов и чиновников. Не надо было отпускать! Но теперь уж и об этом думать поздно. Краем глаза смотрит, как Камила поворачивается на льду, машет публике, улыбается. Кажется и правда счастливой. Еще б заглянуть за эту улыбку и понять, счастлива ли на самом деле или научилась притворяться? Не узнаешь. Остается только верить солнечной улыбке и выпущенной руке. За трибунами Пекина, где всего неделю назад раздавался счастливый смех победительницы, радующейся своим успехам, сейчас стоял сжавшийся в комок ребенок, усердно пытающийся стать сильным и большим, когда вся душа требовала быть маленьким и слабым. Ками устала. Не от заседаний, не от тренировок. От пустоты, неопределенности, от чужести людей, от привычного ритма жизни и от слов, слов, слов со всех сторон. От тех слов, которые одобряли, и от тех, которые хлестали. Камила исчезала. Как до нее исчезла под потоком слов Юля. Прошло восемь лет, а шум толпы все так же убивает маленьких девочек, нацеленных, настроенных, заточенных ради одного главного старта. И держала Этери ее за руку крепко до боли. И молила безмолвно вернуться, не исчезать. Забыть про слова. Про шум толпы. Про страх и про слабость. Говорила о прокате. О внимании к деталям, о движении. Не получалось. Через два дня Ками будет рыдать в объятия Даниила Марковича, потому что куда-то же надо рыдать. И твердить: “Зато награждение будет!” Награждение было. И были другие слезы. И был мороз зимнего Пекина и мороз проигранной войны. Тогда казалось - все. В китайской ночи у нее рыдали двое. В разных номерах. Одна злая и безнадежная, другая убитая и еще более безнадежная. Одна не дающаяся в руки, другая не отпускающая руку. Хотелось исчезнуть из этой вселенной и оказаться в той, где нет детей тебя отталкивающих и тебя держащих так безысходно. Видео о тренировках в “Хрустальном” от Сергея смотрела из пекинского номера отстраненно. Неотстраненно не могла. Боялась свалиться в собственную истерику. Не верила, что вернется, а там, во взгляде Ками - жизнь. Не бывает после такого жизни. Только варианты смерти. Готовилась оплакать очередной талант, уходящий в никуда. И все же вернулась к жизни. Истерзанной, измученной, но жизни. Робкой, маленькой, но надежде. Вот только теперь каждый выход в люди начинался с долгого держания за руку. Да это и не жалко. Она бы ее и водила за руку везде. Но так тоже неправильно. Так обязательно скажут, что все на показ. Обеим. “Да прекрати ты следить за ней, будто она смертельно больная!”- прикасается к рукаву Навка: “Неужели ее тут кто-то обидит?” Конечно, такого бы не было. Кто обидит ребенка в этом заранее отфильтрованном пространстве среди заранее отфильтрованных людей? Никто. Да и Марк кружит рядом. А все же - смотрит. Ками тренируется. Ками поедет на Кубок Первого. Все вроде хорошо, насколько это вообще возможно, когда ничего непонятно и постоянно давит на затылок внимание разных организаций. А потом она падает, травмируется по мелочи. День, два, три. И вот уже взлетает рука в теперь так всем знакомом взмахе - “да гори оно синим пламенем”. “Прыгай дупель. Простой набор! Поняла?”- Этери держит холодные пальцы и заглядывает в глаза. А в глазах - страх. Не программы. Не прыжков. Страх людей. Страх тех, кто неделями полощет ее имя. Страх возможного “ату!”, страх быть освистанной. И сколько ни говори, что сильные в спину не плюнут, а слабых не стоит брать в расчет, а ведь берешь, слышишь, боишься. Если живой и человек, то боишься. Тренер этого не скажет, но про себя-то знает - тоже боится. И погони злобных и жадных до чужого страха псов-журналистов и комментаторов. И чиновничьего охлаждения и рационального, отточенного многими годами на государевой службе умения бросать на рельсы тех, кто больше не потребуются для достижения славы и успехов. И поэтому внутри она напугана не меньше девочки в фиолетовом платье. Но, пока держит ее за руку, верит, что сильная, что нужна, что будет побеждать. Для Ками, для Ани, для Сашки, для Вовы и Жени, для Майи, Даши, Аделии, Сони, Алисы, Сени. Для тех, о ком все слышали и знают, для тех, кто еще не стал частью мира большого фигурного катания. Отпускает руку Камилы. Теперь - сама. Чисто, просто, наверняка. Послушать радость публики. Почувствовать людей, которые обнимают за плечи. Слетать в космос обожания. На мгновение забыть про страх. Исцеляться. Найти себя. Не прежнюю. Прежней больше нет. Новую. Которой еще не было. В единой цепи поднимаются приветственно руки, склоняются, благодаря за овацию, головы. А потом ладошка в синей слегка шершавой из-за структуры ткани перчатке выскальзывает из ее пальцев, и Этери не знает, то ли обрадоваться, то ли расстроиться. Решает, что стоит радоваться. Однажды их все-таки полностью отпустит. Обеих. И обе перестанут бояться. В это нужно хотя бы верить.