Всё время мира лишь для двоих

Когда в помещении раздаётся едва различимый звон колокольчика, не удосуживаюсь даже голову в сторону двери повернуть. Бар давно уже закрыт для посетителей, и это может быть только один человек. Как пить дать, стоит сейчас, к косяку дверному прислонившись плечом, в своей неизменной кипенно-белой рубашке, небрежно в джинсы заправленной. Он давно уже в жизнь мою не лезет, каждый шаг не контролирует, но время от времени синева его глаз темнеет от ревности, напоминая, скорее, море в двенадцатибалльный шторм, чем безмятежную синюю гладь в штиль. Перестал уже что-либо ему объяснять, поняв всю тщетность этих попыток. Он как был собственником, так им и останется, как бы я себя не вёл. Но где-то в глубине души мне всё же хочется, чтобы он принял меня таким, каков я есть: с моей работой, увлечениями, теми людьми, которые меня окружают. Не теряю надежды на то, что когда-нибудь именно так всё оно и будет. Но пока имеем то, что есть. Это уже большой шаг вперёд для него. Спиной ощущаю его пристальный взгляд, который лёгким зудом отдаётся между лопаток и обжигает так, что плечами невольно передёрнуть хочется, только бы сбросить его с себя. Прекрасно понимаю, что он так и будет возле двери стоять, пока я не выдержу сам этой игры в молчанку. Ему не требовалось никогда чем-то руки занимать, позу менять, говорить о пустяках, только бы не слушать тишину. Он умел просто ждать. Молча. Почти не двигаясь. И, кажется, даже не дыша. И это было невыносимо. Набираю воздуха в лёгкие побольше и поворачиваюсь к нему, тут же на взгляд его колючий натыкаясь. Никогда мне не привыкнуть к этой его манере смотреть. Прямо в глаза. Словно, кроме них, он и не видел ничего. Словно я из одних зрачков состоял. Делает шаг, другой ко мне, заставляя невольно назад податься, пока не упираюсь спиной в деревянную стойку бара. На губах его в этот момент едва ли не триумфальная улыбка расцветает, а в этой всегда такой прохладной синеве черти сейчас такую чечётку отплясывают, что у меня дыхание моментально перехватывает. Толкает меня слегка, заставляя лишь сильнее лопатками в стойку вжаться. Тут же прижимается ко мне, устраивая колено между бёдер и удерживая за руки. Не то чтобы я вырваться из его хватки мечтал, но принимаю правила игры — пусть будет так, как он хочет. — Ты только мой, — шепчет он, наклоняясь вперёд и опаляя висок дыханием горячим. Проводит по губам языком в касании невесомом, будто испрашивая разрешения продолжить. Лишь с шумом втягиваю воздух, и меня ведёт моментально от того терпкого аромата цитрусовых, что всегда от него исходил. Мычу что-то в ответ невразумительное совсем — произнести что-то внятное не получается совершенно. Принимая мычание моё за согласие, прокладывает влажную дорожку вниз по шее, царапая слегка зубами чувствительную кожу. И тут же кончиком языка по местам укусов проходится, чем дрожь ещё большую у меня вызывает. Спускается чуть ниже и проводит ногтём по тонкой полоске шрама на ключице, тяжело дышит в ухо, чем непроизвольно бёдрами меня вскинуть вынуждает. — Твою ж мать, — невольно вырывается у меня, когда он губами горячими касается покрывшегося испариной лба, запускает руку под футболку и прижимает ладонь холодную к животу. От этого внутри всё в пружину настолько тугую сворачивается, что ещё немного, и она не выдержит, кажется, напряжения этого, между нами повисшего, от которого даже воздух искрит. Опирается ладонями о стойку, в кольцо рук своих меня заключает. Нависает надо мной, вынуждая в глаза ему посмотреть. И я тону в чёрной бездне его зрачков, что почти полностью закрыла сейчас синеву, но не могу глаз от него отвести. Не могу поверить до сих пор, что он вернулся ко мне, выбрал меня, а не эти свои принципы, которые мы никогда понять не могли. Едва с дрожью в пальцах справляясь, расстёгиваю пуговицы на его рубашке, чертыхаясь про себя, — неужели так сложно носить футболки. Провожу пальцами по его торсу, сверху вниз, задевая горошинки сосков, вынуждая его глаза прикрыть и губы быстрым движением языка облизать. Быстро стаскиваю с себя футболку, отбросив её куда-то за стойку, и тяну его на себя. Мне просто необходимо сейчас это соприкосновение кожи с кожей, чтобы чувствовать тепло его, ловить дрожь его. Грубая ткань джинсов дискомфорт вызывает, и невольно ёрзаю под ним, лишь сильнее бёдрами к нему прижимаясь. И ловлю губами чужой судорожный выдох, когда рука моя на поясницу его ложится, пройдясь по позвонкам, пересчитывая их. Пальцы ловко справляются с пряжкой ремня и пуговицами — и эта бесполезная сейчас совершенно деталь гардероба гармошкой в ногах наших собирается. Едва ли не шиплю сквозь стиснутые губы, когда рука его на мой член ложится. Меня током тут же прошибает с головы до пят, заставляя в пояснице прогнуться и еще сильнее к нему прижаться. Поддевает пальцем резинку боксеров и стягивает их вниз, проходясь прохладной ладонью по разгорячённой коже, размазывая выступившую смазку. — Блять, — мой стон разрывает душную тишину. Мне кажется, что ещё немного, и я с ума сойду просто от того наслаждения, которое мне рука его доставляет. — Пожалуйста, — так непривычно просить его о чём-то, но тут, пожалуй, можно и принципами своими поступиться. Запускает руку мне в волосы и втягивает в новый поцелуй: яростный, нетерпеливый, от которого колени моментально подкашиваются. Меня вдруг пронзает осознанием, что пора поменять уже правила игры. Слишком долго я поступал так, как он хотел. Плавно меняю нас местами, заставляю уже его вжаться спиной в стойку. Не сопротивляется, лишь глазами сверкает из-под длинных ресниц. Голову назад запрокидывает, шею будто под поцелуи подставляя. И я не заставляю себя ждать: касаюсь губами сначала выпирающих ключиц, потом горла, оставляя засосы и проходясь тут же по багровым отметинам языком. Он губы кусает, сдерживая рвущиеся наружу стоны, но лишь сильнее в спине прогибается, под прикосновения губ моих подставляется. Рывком с него боксеры стягиваю — никогда не отличался способностью эмоции и желания свои контролировать. И вздрагиваю невольно от прикосновения его горячей плоти к бедру. Опускаюсь перед ним на колени, опаляя дыханием головку чувствительную, и прохожусь по всей длине языком, очерчивая каждую выступающую венку. Дёргает бёдрами сильнее, но крепко удерживаю его на месте, не позволяя ему и шелохнуться даже. И не могу ухмылку сдержать, когда он наконец контроль над собой теряет и позволяет захлестнувшим его ощущениям верх над ним взять. Глаза его дымкой желания подёрнуты сейчас, губы приоткрыты и жадно хватают воздух, словно он рыба, выброшенная на берег. Едва подхватить его успеваю, когда колени его подкашиваются от накатившей волны оргазма. Прижимаюсь лбом своим к его, ловя его рваное дыхание, что опаляет тут же жаром и без того разгорячённую кожу. И он притягивает меня к себе, впивается поцелуем едва ли не грубым, жёстким, сминая губы, вкус свой же сцеловывая. — Мой… только мой, — шепчет в висок, к себе прижимая.