When the barren almond bears

Джинни, очень похожая на молодую и страшно разгневанную миссис Уизли, стояла напротив Луны, и с кончика ее волшебной палочки, пока еще опущенной, сыпались красные искры. — Ты, значит, не веришь, да?.. Луна спокойно смотрела в побелевшее лицо. Ее собственная палочка торчала за ухом. — Я не думаю, Джинни, что он убил профессора Дамблдора, — уже не в первый раз повторяла она. — Ты не веришь Гарри, который своими глазами… Не веришь, так тебя следует понимать? — Я не… — Луна запнулась и, пытаясь лучше выразить мысль, по привычке потянулась рукой к волосам. Бесстрашная Джинни, сочтя ее жест угрожающим, сама двинулась навстречу. — Нет, Джинни, я не считаю, что Гарри не видел того, что видел. Я лишь предполагаю, что у этого всего мог быть… какой-то другой смысл. — Предполагаю, не считаю… Да ты даже говоришь теперь так же, как он! Безумная! — в бешенстве крикнула Джинни и, топнув ногой, убежала прочь. Луна осталась в пустом классе. Одиночество вместе со старым прозвищем целый день волочилось за ней следом. А назавтра в школу вернулся он — черной тенью прошелестел по залу и, произнеся несколько отрывистых слов, застыл у преподавательского стола. Весь обед он так и простоял не двигаясь, только буравил поредевшие ряды учеников пустыми, как орудийные дула, глазами. Теперь он был повсюду. Вел уроки, следил за раздачей метел на поле для квиддича, присутствовал при наказаниях — и, черный от недосыпа, ночами находился во всех коридорах сразу. Страшно было видеть его день за днем, еще страшнее — делать вид, будто его нет. Через неделю этой страшной жизни Луна поздним вечером очутилась на лестнице, ведшей в подземелья. Обмирая от страха, Луна считала ступеньки. Досчитав до тридцати трех, девочка наступила на длинную зубчатую тень, и тот, кому она принадлежала, сделал шаг назад. — Ступайте в спальню, мисс Лавгуд, — сказала тень устало. — Сэр, я пришла поговорить с вами. — Ночь — не лучший час для разговоров, а убийцы — не самые подходящие собеседники. Луна опустилась на ступеньку. — Так это правда, сэр? — Правда, мисс Лавгуд, вам давно известна. Попросите прощения у мистера Поттера и его друзей; сейчас не те времена, чтобы оставаться в одиночестве. И не сидите на холодном. — Хорошо, я не буду, сэр. Тень покачнулась — отбрасывавший ее человек тяжело оперся о стену. Острие черной палочки с кельтской вязью смотрело во мрак у Луны за спиной. — Вы не спите, — приблизившись к нему, со страхом прошептала Луна. — Сколько вы не спите, сэр?.. — Если вычесть из количества дней в году два с небольшим месяца, когда мне еще помогали мои собственные зелья, получится примерно триста дней. — Триста дней, — повторила Луна, — триста дней так похожи на триста лет. — Метафоры бессмысленны, мисс Лавгуд, хотя и красивы. Они ничего не прибавляют к тому, что есть. Луна придвинулась ближе к тени и, выпростав из-под мантии дрожащую ладонь, протянула ее в темноту. — Пойдемте, сэр, — позвала она тихо. — Я помню, где вы живете. Войдя в крошечную темную комнату, Луна сама зажгла свечу. Однажды она уже была здесь, и с тех пор комната стала еще мрачнее, как будто ее жилец, отправляясь в еженощное странствие по коридорам замка, запирал в ней часть своего отчаяния. — Когда я боялась спать, папа подвешивал над моей кроватью игрушечного дракона и говорил, что он будет беречь меня во сне. Не думаю, что вам это поможет, сэр, — подумала Луна вслух и откинула с кушетки тонкий, отсыревший от холода плед. — Я ценю вашу доброту, но не старайтесь напрасно, мисс Лавгуд, — произнесла тень за ее плечом. — Высушивающее заклинание изучают на втором курсе, — с достоинством ответила Луна, — а разжигать палочкой камин я умею с одиннадцати лет. Холод и мрак нехотя отступали под ее руками. Плед высох, и тень, переломившись натрое, в бессилии опустилась на свою жалкую постель. — Разве вы спите одетым, сэр? — Я вообще никаким не сплю. — Может быть, у вас есть что-нибудь чистое? Я не буду смотреть, честно, — сказала Луна и спрятала лицо в ладонях. — Мисс Лавгуд, — донеслось с кушетки, — я уверен, в вашей жизни найдется место и более достойному зрелищу, чем старый больной нечестивец без брюк. Он был худ почти до истощения, ужасно некрасив и переоделся в старомодную длинную ночную сорочку. Глаз не видно за спутанными волосами, и это хорошо, зато видно белое лицо, острый подбородок и рот, запавший, как у покойника. — О чем вы обычно мечтаете перед сном, профессор Северус? — тихо спросила Луна, присаживаясь на краешек неуютного ложа. — Ни о чем. — Так не бывает. — О покое, — ответили ей, и девочка со вздохом кивнула. — Понимаю. Когда я была младше, я часто мечтала в постели о том, например, чтобы у меня никогда больше не было экзаменов, или чтобы меня не окликали за столом, называя полоумной, или чтобы этот слизеринский мальчишка не передразнивал моего папу… Потом, когда мы все готовились к С.О.В., я слишком уставала, чтобы мечтать, а сейчас и мечтать не очень получается — слишком грустные вещи случаются в последнее время, — рассказывая все это, Луна держала костлявую руку профессора в своих, а он, в своем несчастье похожий на большую раненую птицу, длинно вытянулся на постели, по-мертвецки задрав к потолку желтый подбородок, и уснул. Луна оставила ему свечу, чтобы не страшно было просыпаться, и пустилась в бесконечный обратный путь. Больше она не спускалась в тесную профессорскую комнату в подземельях, но с той странной ночи между Луной и длинноносым профессором, казалось, установилось прежнее молчаливое взаимопонимание. Иногда она улыбалась ему или касалось украдкой края его одежд; он отвечал ей быстрым взглядом. Замечала она и другое: профессор походя смахивал спрятанной в рукаве палочкой синяки и ссадины с лиц учеников, отнимал у парочки садистов Кэрроу наказанных, отослал домой нескольких младших студентов, которым житья не давали новые преподаватели и собственные однокурсники. Вечерами, стоя на площадке Астрономической башни, Луна дожидалась, пока внизу появится длинная сутулая фигура в черной мантии с огоньком магловской сигареты в пальцах, и стремглав бросалась вниз по лестнице. Конечно, у Луны не было мантии-невидимки наподобие той, что Гарри получил в наследство от отца, но на первых курсах ей слишком хотелось стать как можно менее заметной, и она почти преуспела в этом искусстве.  — Вы еще не передумали стать целительницей, мисс Лавгуд? — спрашивал профессор, шагая рядом с ней вдоль опушки Запретного леса. — Нет, нисколечко, — отвечала Луна, — а кем вы хотели стать в детстве, сэр? Красный огонек сигареты выхватывал из темноты уголок улыбки — Луне, по крайней мере, хотелось так думать. — Органистом церкви прихода святого Себастьяна. — Неожиданно, сэр. А почему? — Потому что мне нравились его черный фрак и большой орган с медными трубами. Луна часто останавливалась, чтобы потрогать кору дерева или посадить на палец светлячка. Профессор терпеливо дожидался ее чуть поодаль, сверля глазами лесной мрак за ее спиной. — Сэр, а могу ли я спросить… — Спрашивайте, мисс Лавгуд. — Сэр, если вы правда изобрели то ужасное режущее заклинание, про которое рассказывал Гарри, на ком вы испытали его в первый раз? — На себе. И во второй раз тоже. Еще вопросы, мисс Лавгуд? Однажды Луна пришла к нему заплаканной. — Папа не пишет… В «Пророке» сообщили, что к нему приходили Пожиратели смерти. С тех пор я получила от него только одно письмо, и это было две недели назад. — Мисс Лавгуд, ваш папа спрятан в надежном месте, откуда непросто слать письма. Сов отслеживают, а других способов не так уж и много. — Откуда вы это знаете, сэр? — От тех, кто пришел к нему после Пожирателей. И если вы не хотите, чтобы я наложил на вас заклятие Забвения, вам даже думать об этом придется без слов. Луна долго молчала, потом, приблизившись, несмело тронула его за рукав. — Почему, профессор, эти люди не могут отправить в надежные места всех, кому грозит опасность? — Всех спасти невозможно, мисс Лавгуд, и закончим на этом. — У вас в волосах светлячок, профессор. — Пусть сидит, если так. Не думаю, что он оказался там без вашей помощи. Больше Луна его не видела. На следующий день в школе появился Гарри; дальнейшие события разворачивались так, как им и было предопределено. Сутолокой битвы к Луне, только что пославшей Патронуса-зайца на помощь к атакованному дементорами Гарри, вынесло Джинни и раненую маленькую девочку: как видно, вовремя вывести из замка всех несовершеннолетних не удалось, а может быть, та не захотела покидать старшую сестру или брата. — Присмотри за ней, ладно? — крикнула Джинни и вновь исчезла. Девочку трясло от страха. Луна спокойно, будто вокруг ничего не происходило, подняла палочку над ее макушкой. Золотистый всполох — и девочка в изумлении ощупала зажившее ухо. — Оно больше не торчит! И второе тоже… — Ох, прости, я всего лишь хотела остановить кровь! Честное слово, я потом приделаю тебе старые уши, когда научусь… Девочка обняла серебристого зайца и замотала головой. — Нет, не надо, надо мной из-за них целый год смеялись… Рядом послышались знакомые голоса, и Луна, велев своей подопечной укрыться за крупным обломком стены, подползла ближе. — Может, нам теперь не придется убивать змею?.. — спрашивал перемазанный копотью Рон в горелых лохмотьях. — Думаю, она отравилась Снейповым ядом и скоро сдохнет в корчах, если еще не. — Прекрати, слышать про это не могу, — повторяла такая же закопченная Гермиона, но рыжий товарищ Гарри не унимался:  — Если Снейп вздумает стать призраком и останется жить в школе, он будет самым жутким в Хогвартсе, какой уж там Кровавый Барон… А к Визжащей хижине я теперь и на пушечный выстрел не подойду! Луна выбралась из укрытия. Она сразу поняла все и, борясь с подступавшим приступом, выпрямилась во весь рост. Мгновение она глядела на друзей Гарри белыми от ужаса глазами, потом оторвала от мантии лоскут, который путался в ногах, мешая бежать, и бросилась к зиявшему в стене пролому. — Тебе не кажется?.. — прошептал Гермионе потрясенный Рон. — Мне не кажется, — горько ответила Гермиона, — я уверена, и мне очень жаль. Он действительно лежал в коридоре Визжащей хижины — длинный, черный, залитый кровью. Пальцы с грязными ногтями в последней судороге скребли пол, глаза закатились и подернулись пеленой. Вид его был страшен, но Луна приблизилась к нему и осторожно прикоснулась к истерзанному горлу. — Выходит, вас укусила та ужасная змея, сэр… Лежащий уже не мог ответить, но его голос вдруг отчетливо зазвучал у Луны в голове. «И этого, мисс Лавгуд, вам уже не исправить, однако не печальтесь — ваших слез я не стою. Вы и без того стали мне великим утешением. Все шесть последних лет я держался за вас, как утопающий держится за край проруби, ломая лед, и, должно быть, повредил что-то у вас внутри, хотя и старался относиться к вам с той бережностью, которой вы заслуживаете. Простите меня, мисс Лавгуд. Вы честны, храбры — храбрее многих других, кому здесь из года в год по традиции авансом приписывают это качество, и великодушны, и потому я попрошу вас о последней услуге…» — Да, сэр, — шепотом сказала Луна. Рука умирающего в ее ладонях дернулась и соскользнула вниз. Перед тем, как взмахнуть палочкой, Луна во второй раз в жизни коснулась губами его лица. Когда битва была окончена и защитники Хогвартса добрались до хижины, они нашли только Луну, измученную, но целую, с добела посветлевшими глазами на выпачканном кровью лице. Прислонившись спиной к стене, Луна дожидалась всего, чему неминуемо следовало произойти дальше. — Никто до него не доберется, — заслышав скрип дверных петель, сказала она спокойно, и ветер, взвитый чужими шагами, вяло тронул груду черного пепла. Сухое миндальное дерево под стенами замка покрылось дивными белыми цветами, но никто, кроме Луны, этого не заметил, а если и заметил, не придал значения — слишком уж много событий, великих и страшных, свершилось здесь в эту долгую ночь.