степень ответственности

      последняя неделя была просто сумасшедшей. тома честно не помнил, чувствовал ли он себя настолько уставшим еще хоть когда-либо, или с ним такое впервые. он успокаивал себя тем, что все трудности временны, а конкретно в его случае и вовсе не должны продлиться долго, но к выходным парень все же расклеился окончательно: от недостатка сил хотелось плакать.       а проблема была вот в чем: воспитательница из соседней группы подхватила простуду, однако кадрами на ее замену заведующая не расщедрилась и просто согнала еще пятнадцать карапузов под ответственность томы. и пусть ему помогали две замечательные нянечки, управиться с таким количеством детей очень тяжело: все же, это ясельки, детки здесь капризные, а еще совсем неуклюжие и несмышленые, так что риски были буквально на каждом шагу. и это… нервировало.       тома безусловно любил свою работу, однако груз ответственности давил на него слишком уж сильно. он нуждался в том, чтобы хотя бы немного расслабиться, поэтому рассчитывал использовать грядущие выходные по полной: только вкусная еда, длительный сон, свежий воздух и жаркий секс.

***

      камисато замечает, что с его возлюбленным что-то не так, стоит ему лишь появиться в поле зрения внимательных васильковых глаз. он никогда не приходил домой таким подавленным. первой подозрения вызывает осанка: тома стоит чуть сгорбленно, плечи его опущены. он все никак не может зацепиться за хлястик, чтобы расстегнуть и снять наручные часы, а оттого движения его все более нервно-дерганные, и это второй тревожный звоночек. а когда ему все же удается с этим справиться, парень испускает настолько изможденный выдох, что он больше напоминает жалобный хнык, и аято уже всерьёз настораживается.       — тома? — ласково зовет он. — что-то не так? не хочешь поделиться?       всем своим видом он буквально кричит о том, что это как раз то, что ему необходимо. со знанием дела, аято снимает очки в изящной оправе, кладет их на стол, и туда же отправляет ноутбук, ранее занимавший почетное место на его коленях, предназначенное, на деле, для кое-кого другого.       — иди сюда, милый, расскажи мне все, — камисато похлопывает по собственному бедру, и тома, разумеется, в ту же секунду срывается с места и на чужие колени забирается. это, на самом деле, для него самое безопасное место, самое комфортное место. пусть он и уязвим, но это же только для аято…       — помнишь, я говорил, что теперь приглядываю за двумя группами? так вот, это совершенно невыносимо, — обессиленно уткнувшись лбом в чужое плечо, тома понимает, что у него нет настроения даже жаловаться. — в общем, это что-то за гранью человеческих возможностей: они все разбегаются, и абсолютное большинство так и норовит попасть в какую-то опасную ситуацию. а ведь в случае чего отвечать за каждую царапинку буду я! боги, как я устал все контролировать…       тома звучал так обиженно. прямо как дитя малое, с какими он и работает. аято смеется, думает, что это весьма забавная профдеформация. на него смотрят с долей непонимания и призрачной ноткой обиды, но камисато и не думает осекаться.       — хорошо, радость, я понял тебя. чего бы ты хотел сейчас? — взгляд его лукавый, сквозит чем-то таким, что тома уловить не в силах, да и не хочется ему с этим заморачиваться, честно говоря.       — не думать о работе хотя бы полчаса, — неоднозначным намеком, чуть стеснительно признается парень. он совершенно не умел говорить о сексе и прочих интимных вещах напрямую, хотя тщательно подготавливался и все планировал, и это, на самом деле, просто очаровательно. — а потом ужин прямо в постель. можно?       — конечно можно, любовь моя. нужно. ты заслужил это, как никто другой, не так ли? — о, как же этот мальчишка любил похвалу. он тут же расплылся в довольной улыбке. камисато же времени зря не терял: подхватить тому под бедра из сидячего положения было удобно, нести до спальни — близко, а чувствовать, как тот доверчиво к нему жмется — приятно до безумия.       что ж, если тома устал от ответственности, ее на себя примет аято. за них двоих. ведь ему это как раз в удовольствие, и вот где кроется секрет гармонии в их отношениях: камисато знает, как нужно действовать, когда его мальчик хочет покапризничать.       тома оказывается лежащим на свежих простынях как-то слишком резко, успевает напугаться от скоропостижности действий, но быстро отвлекается на то, как его накрывает тело сверху — вернее будет сказать наваливается, и у парня от напора сами собой разъезжаются колени, восторг от малейшего проявления силы и покровительства перетекает в предвкушающий трепет, и ноги обхватывают талию мужчины, не желая от себя отпускать. камисато ухмыляется. азарт искрится в темнеющих глазах: тома редко бывает настолько открыт с ним, но каждый такой раз заканчивается чем-то фееричным. вот и на сегодня у него в голове рождаются весьма… впечатляющие планы.       — я понял, детка, ты очень хочешь трахаться, но позволь мне слегка приласкать тебя сначала? — камисато не дожидается возмущения в ответ и приникает к приоткрывшимся губам — как всегда манящим. тома будто принимает чужие правила и пресекает собственное рвение, принимая лишь то, что дают, чувствуя, что аято лишь хочет выполнить так и не озвученную им просьбу: «возьми все в свои руки».       его раздевают медленно, настолько медленно, что от лихорадящей истомы кружится голова. касания дразнят: настолько легкие, что сложно уловить, и тома теряется, не понимая, где сейчас чужие руки и губы на самом деле, а где их призрачные отпечатки. ясно одно — ему нужно больше.       — прошу, хватит издеваться, — шепчет он надрывно, и аято откровенно оскорбляется, а может просто ищет повод для того, что бы отлично сошло за сладкую месть.       — ты демонстрируешь свою невоспитанность, тома. от тебя сейчас требуется только молчать и благодарно принимать, что дают. но, раз уж не выходит, придется тебе помочь сдерживать дрянной язычок, — длинные, изящные пальцы аято оказываются в его рту совершенно неожиданно, вторгаясь ни разу не нежно и требуя, в самом деле, элементарных вещей: старательного вылизывания и посасывания вместо отвлечения на пустую болтовню.       нависнув критически низко, он наблюдал за томой нарочито внимательно, подмечая каждое изменение в лице, получая толику садистского удовольствия от того, как к глазам подступала влага, а тело содрогалось спазмом, стоило ему продвинуться к горлу.       — не сомневайся, я способен хорошенько позаботиться о твоей заднице и без дополнительных указаний. тебе стоит это запомнить, — рычаще-клокочущий шепот прямо в ухо предшествует тому, как аято вынет пальцы из чужого рта, давая несчастные секунды на то, чтобы прокашляться. тома усвоил урок: он не чувствует себя напуганным — лишь пристыженным и наказанным, а потому принимает то, что обязан бездумно подчиниться обстоятельствам и своему любовнику, чтобы более его не разочаровывать.       — на живот, — звучит строго и совсем как-то незнакомо, но тома отнюдь не в том положении, чтобы возмущаться: он больше не рискнет, скорее торопливо выполнит требование.       аято, едва дождавшись этого, хватает тому где-то рядом с подвздошными косточками, заставляя поднять ягодицы и упереться в постель коленками. парень где-то внутри ликует: он в восторге от этих сильных мужских рук, легкой грубости и контроля над его телом.       далее, что было предсказуемо, следовала растяжка. как бы аято не был взбудоражен, как бы не заигрывался, тома никогда не сомневался, что о его безопасности и максимально возможном комфорте так или иначе не забудут позаботиться. это было весьма привычным процессом, чем-то процедурным, к чему отношение было в духе «нужно просто переждать», и тома послушно терпел, дыша глубоко и даже почти не поскуливая. внутри уже было скользко от лубриканта, пальцы входили легко, но поначалу ощущались слишком плотно, так что камисато методично работал запястьем, приучая чужое тело к своему присутствию.       ощутив в себе третий палец, тома пискнул, но в то же время поймал себя на мысли, что скоро этот монотонно-неприятный ужас закончится, а его возьмут сильно и страстно, ради чего даже нашел в себе волю расслабить рефлекторно напрягшиеся мышцы.       однако камисато не торопился с этим заканчивать, но парнишка знал, что не может и не должен ничего предпринимать, отчего лишь неловко уткнулся лицом в собственные руки. три пальца двигались в нем уже достаточно свободно, и каков же был его восторг, когда ему показалось, что они покидают разработанное нутро. однако его ожидания были жестоко обмануты: к трем пальцам присоединился еще один.       вскрик — неясно, болезненный или испуганный, тома старается его подавить, но попытка тщетна.       — а-аято, не нужно! зачем ты… — не допуская дальнейших лепечущих расспросов, тому прерывает звонкий шлепок по ягодице, и это оказывается потрясающе действенным способом. камисато наклоняется прямо к уху, опираясь на тело под собой и заставляет его прогибаться сильнее:       — говори, только если не сможешь терпеть. в остальном приемлю слышать только стоны и прочие прелести, — в этот момент его намерения становятся яснее, и парень под ним шокирован, бедра его вздрагивают и дергаются в ожидании и пугающем предвосхищении, а сознание мутнеет — как вообще можно оставаться в своем уме, будучи в его положении?       четыре пальца это правда много. тома не верит, что он все еще не заплакал от того, что это действительно больше, чем он мог бы выдержать. цепко ухватившись за простынь, он удерживал себя от метаний по постели, от попыток соскользнуть, потому что, как бы то ни было, он все еще мог терпеть, если быть с собой абсолютно честным.       это было связано отнюдь не с тем, что ему приятно — это априори не может быть приятно, скорее в томе вызывало любопытство странное осознание того, что он принимает все, что хочет дать ему аято, что слушается его беспрекословно, а тот будто знает, что тома на своем энтузиазме выдержит все до самого конца.       озабоченный тем, что столь кощунственные деяния в его сторону не вызывают внутри никакого негатива, парень перестает концентрироваться на том, чтобы отвергнуть, не позволить действовать дальше, и мимолётное расслабление позволяет оказаться внутри костяшкам. в комнате раздается ласкающий слух скулеж. поистине щенячий. он становится ритмичнее, громче, стоит камисато начать вновь работать кистью, но мужчина лишь добавляет смазки, будто не испытывает ни капли жалости или снисхождения.       аято, на деле, просто уверен, что для томы это не менее занятно — по крайней мере, не думающий опадать член его мальчика был ярким свидетельством того, что если физического удовольствия он и не получает, то какое-то извращенное удовлетворение точно имеет место быть, и мысль о том, что у них, похоже, сходится еще один кинк, только подогревает интерес.       тома все еще не старается уйти от прикосновений, стоически терпит, плотно зажмурившись. аято начинает более активные действия: толкается амплитуднее, периодически чередуя фрикции с вращениями кисти, и мышцы, не имея другого выхода, привыкают к этому надругательству. тома допускает мысль о том, что, кажется, все же мог бы принять и больше, буквально за секунду до того, как пятый палец был добавлен.       он весь потный, лицо заплаканное и красное, простынь под ним насквозь пропитана смазкой, и тома ощущает себя настолько по-настоящему грязным, что это по-своему даже горячо. он вскрикивает, закатив глаза, вскрикивает в первый раз за все время, что длится эта эротическая пытка, когда самая широкая часть кисти оказывается в нем. тома хватается ладонью за низ живота и чувствует уплотнение. он никогда не чувствовал себя настолько… полным? и это будоражит каждую нервную клеточку, заставляет содрогаться всем телом от режущей боли, но наслаждаться самой мыслью. он принял так много, он был хорошим мальчиком для аято, он вытерпел все и был послушным. он ревет в голос, не замечая этого, находится где-то за гранью понимания ситуации, и все, на чем он может сосредоточиться — это движения внутри, слишком решительные, чтобы не обращать на них внимания.       тома прекрасно чувствует все и нутром, и приложенной к низу живота ладошкой, и с ужасом сам для себя признает, что, черт возьми, да. это круто. это круто, чувствовать, что даже твое собственное тело тебе не принадлежит, что в нем бессовестно хозяйничают. круто чувствовать себя полным настолько, что есть ощущение, будто твоим органам вдруг стало тесно. круто, что от одного вида, настолько беспомощного и затраханного, получает удовольствие его любимый человек.       пронзительный стон. его накрывает таким тяжелым оргазмом, которого в жизни прежде не было никогда. тело спешно покидают, и странное чувство одиночества настигает до тех пор, пока аято не приберется и вновь не уделит ему внимание. совершенно иное внимание: камисато после таких всплесков активности становился до жути ласков и внимателен, заботится о том, чтобы вернуть тому к нормальному состоянию сознания, выполняя все капризы и читая полунамеки.       тома, однако, сегодня не был капризен, напротив, чуть придя в себя, стал легок и нежен, чуть ленив, а главное — ни разу не вспомнил о работе. а немного погодя, забыв думать даже про несчастный ужин в постель, мирно уснул на груди своего мужчины, стоило ему умоститься рядом.