Место, которое зовут домом

Он мало говорит, только смотрит, наблюдает и пытается смириться. Руки постоянно что-то перебирают, пальцы рисуют на столе и пустых поверхностях схемы, узоры и воспоминания. Он любит стоять у окна и смотреть на мир снаружи, словно попал в ловушку. Как маленький мальчик, который хочет пойти поиграть на улицу в дождливый день, но его заперли дома, чтобы он не простудился. Первые два месяца он вообще с ней не говорил. А когда начал отвечать односложно и делать короткие замечания, она сделала вид, что не удивлена. Иногда благодаря щели под дверью она знает, что он в своей комнате. Она слышит, как он читает стихи или философские трактаты. Он читает их, потому что ему не нравится звук своего голоса, когда он разговаривает с ней: надломленный, высокий, глухой и слабый. Ей тоже не нравится его голос, поэтому она делает вид, что не слышит его. Но они живут вдвоем в маленьком доме, и иногда тишина становится невыносимой, и ей просто необходимо услышать еще чей-то голос. Возможно, отчасти из-за этого он и не разговаривает с ней. Иногда это выводит ее из себя. Хватит пальцев на двух руках, чтобы сосчитать, сколько раз она на него наорала, и достаточно пальцев одной руки, чтобы сосчитать, сколько раз впадала в ярость. Около трех недель назад Гермиона кинула на стол перед ним чашку остывающего чая. Осколки долетели до него, и чай забрызгал его рубашку и руку. Он вскочил, крича, что у нее совсем поехала крыша и лучше встретиться с Волдемортом, чем жить в одном доме с ней. Гермиона обрадовалась тому, что ей удалось вызвать его реакцию и тишина нарушилась. Она знает, что иногда перегибает палку, но именно таким образом она вызывает в нем эмоции. Она надеется, что однажды он начнет крушить дом, крича во все горло, что не хотел всего этого. Потому что уж лучше ярость, чем быть, как зомби. После того случая он напряжённо наблюдал за ней неделю, с опаской глядя на нее из-под платиновой челки. Она его не винила. Иногда она боялась саму себя. Иногда она касается его. Его волос, плеч, спины. Он дергался поначалу, поэтому она больше не трогала его. Но когда попробовала сделать это снова, он посмотрел в сторону. Теперь он смотрит на нее, когда Гермиона дотрагивается до него, и больше никак не даёт понять, что замечает ее прикосновения. Но она старается не встречаться с ним взглядом. Гермиона сама не знает, зачем трогает его. Просто иногда ей кажется, что она видит перед собой пустую оболочку или потерянного мальчика. И неосознанно проводит ладонями по его волосам или успокаивающе поглаживает его по лопатке, когда он стоит у окна. Она считает, что Драко Малфой перед ней в долгу. Возможно, школьную травлю надо оставить в прошлом — в школе. Но школа закончилась всего год назад, и Гермиона не готова отказаться от обид. Она могла забыть о них на мгновение, когда Драко стоял у кухонного острова в одежде, которая была ему велика, и изо всех сил пытался вспомнить, как варить кофе. Но потом он замечал, что она смотрит на него, усмехался, и она снова вспоминала. Вспоминала, что в школе ее ненавидели, называли грязнокровкой, и она чувствовала себя чужой в месте, где столького достигла. И все из-за одного мальчика. Одного идиота, похожего на альбиноса. Это было несправедливо. Гарри смог отпустить прошлое. Гермиона не знала как, но он это сделал. Гарри не говорил о Малфое, но в тот день он принял решение, что вытащит его из Азкабана. Он вытащил его — и это главное. Малфой сделал что-то, отчего у Гарри в голове что-то переключилось и он помог ему. Что именно, Гермиона не знала. Она еще помнила лицо Малфоя, когда он в шоке, все ещё не веря случившемуся, смотрел на Гарри. Когда Малфоя вывели, его место занял Снейп, закованный в кандалы. Люди многим ради него пожертвовали. Даже Снейп отдал свою свободу, чтобы Малфой смог сохранить свою. Гермиона не понимала, что они в нем находили, чтобы так поступать ради него. Она пыталась найти в нем то, что нашли они, но видела только пустоту. И она считала, что он не имеет права. Не имеет права молчать, хандрить и отказываться от жизни, пока Снейп гниет за него в тюрьме. Малфой не имеет права хоронить себя заживо, раз его оправдали. — Грейнджер. Гермиона поворачивается и видит своего растрепанного соседа по дому. — Сова. — Драко кивает в сторону коридора и отталкивается плечом от косяка ее двери. — О, ты проголодался? В ответ он пожимает плечами. Гермиона следует за ним на кухню. Она замечает большую сову, которая прихорашивается на подоконнике, дает ей угощение и берет у нее свернутый пергамент. Разворачивает письмо, едва замечая, что сова улетела. Письма всегда вызывают у нее беспокойство. Никогда не знаешь, какую плохую новость они могут принести. Хмурится, просматривая письмо, а затем читает его. Она тревожится, заметив, что Драко глядит на нее. Он вопросительно поднимает бровь. Гермиона снова смотрит на пергамент. — Ты… — она останавливается. Протягивает ему письмо, но затем отдергивает руку и замирает. Все еще неуверенная, что поступает правильно, протягивает руку снова. Драко смотрит на нее мгновение, чтобы убедиться, что она не отдернет руку опять, и затем берет письмо. Гермиона наблюдает, как его глаза блуждают по словам. Он кусает губы. Сжимает спинку стула. Его взгляд застывает на краю пергамента, а затем он складывает его. — Хочешь поговорить об этом? Он бросает на нее быстрый взгляд, кладя письмо на стол. — Моя мать пропала. Это все. — Он пожимает плечами. — Но она может быть в опас… — Я в курсе. Он смотрит на нее, и она уверена, что этот взгляд означает конец разговора. Но на нее это не действует. Никогда не действовало. Даже в тот ужасный год. — Беспокоиться и бояться — это нормально, Мал… — Хватит. У Гермионы мелькает мысль, что ей, действительно, не следует продолжать. Но другая часть ее — та темная и злая ее часть — знает, что это возможность. — Я хочу сказать, это же твоя мама. Кто знает, где она и что с ней собираются дела… — Я знаю… — его голос звучит угрожающе. Он кладет ладони на стол и наклоняется к ней, гневно глядя на нее. — …точно, что ты сейчас пытаешься сделать. — Пытаюсь поддержать тебя? — Прекрати. Не унижай ни мой ум, ни то крошечное количество мертвых клеток в твоем мозгу. — Это ненормально, — она зло смотрит на него, — быть таким спокойным, зная, что твоя мать может быть мертва. — А что, блядь, ты хочешь, чтобы я сделал? — орет он, вскидывая руки. — И вообще это не твое собачье дело, Грейнджер. Поэтому. От-ва-ли. Она смотрит на его удаляющуюся спину три-четыре секунды. — Ты это не заслужил, ты знаешь? Он поворачивается и смотрит на нее, брови изгибаются и голова слегка склоняется вправо. Гермиона закатывает глаза, понимая, что он снова не собирается говорить. — Ты не заслужил быть здесь… быть в безопасности. С тобой должен был что-нибудь сделать Волдеморт, прямо сейчас. Впрочем, ты и так наполовину мертвец. Гермиона видит, как его челюсть сжимается и дергается, выражение лица становится каменным. Оно холодное, жесткое и злое. Но он так же не произносит ни слова, просто разворачивается и уходит в гостиную. Гермиона рычит от отчаяния, хватает кофейную ложку с кухонного острова и, когда Малфой заворачивает за угол, бросает ее в него. Со злостью смотря себе под ноги, слышит, как скрипит плитка у двери. Поднимает взгляд, когда что-то бьет ее в плечо, а затем звякает на полу. — Прекрати. Кидать. В меня. Всякое дерьмо, — шипит он. — Нет, Малфой. Пока ты не начнешь вести себя по-человечески. Подожди-ка… ты вообще умеешь вести себя по-человечески? Ты либо чудовище, либо зомби, а? Это так? — визжит она. — Ты понятия не имеешь, кто я… — Да я и знать не хочу! Мне достаточно знать, что ты говно-человек, Малфой. Ты… — Тогда заткнись! Прекрати лезть ко мне с разговорами, подслушивать под дверью, прекрати трогать меня и пялиться! Она чувствует, как жар поднимается по шее. Малфой приближается, и Гермиона понимает, что ей тяжело смотреть ему в глаза. — Мы с тобой тут не друзья, Грейнджер. Я знал, что это произойдет. Мне, мать твою, совершенно не хочется болтать с тобой, и я не понимаю, зачем ты ко мне лезешь. — Потому что! — кричит она в ответ. — Очень умный ответ. Твою мать, Грейнджер… ты всех обманывала в школе? Потому что я не вижу никакой связи между тобой и «самой умной». Совсем. — Пошел ты, Малфой. Я просто не понимаю, что все в тебе находят. Я пыталась найти в тебе что-то хорошее или… — И не найдешь. — Я знаю! В тебе ничего нет. Ты. Ничто. Ты такой, и всегда был таким. — Тогда зачем ты продолжаешь лезть ко мне? — орет он. Его лицо покраснело, и на бледной шее пульсирует голубая вена. Гермиона замолкает, уставившись на него — в его злые и удивленные глаза. — Я не знаю. Глупый аргумент, она знает. Пожимает плечами, смотря на его покрасневшее лицо и вену на шее. Рассеянно тянется вверх, запуская пальцы в мягкие волосы на его затылке. Он смотрит на нее, но она не обращает внимания на его взгляд, как всегда. Со странной беспечностью обхватывает его шею, царапая кожу слишком грубо. Смотрит на его нос, поднимается на носочки и нежно целует уголок его губ. Едва скользит губами по его, но его губы остаются плотно сжатыми и неподвижными. — Боже, — шепчет она, снова опускаясь на пол. Опускает руки с его шеи и вздыхает. Смотрит в пол, закрывает лицо руками и потирает его, чувствуя себя униженной. Лицо вспыхивает от стыда. Слышит, какая тяжелая тишина стоит в комнате, и пытается понять, что, к черту, она сейчас сделала. — Только не говори, что в школе ты была в меня тайно влюблена с тех… — Нет! Нет. Никогда. — Она никогда не была в него влюблена и никогда не влюбится. Гермиона бормочет под нос несколько ругательств, отворачивается, чувствует, что задевает его грудь плечом. Не отрывая рук от лица пытается пройти мимо. Проходит половину пути и чувствует, что Драко тянет ее за рубашку. Она медленно позволяет рукам упасть. Смотрит поверх плеча, видит его ладонь, руку, плечо, шею и лицо. Гермиона уставилась на его лоб, и лишь потом решилась посмотреть ему в глаза. Едва она сделала это, как он снова потянул ее и повернул лицом к себе. Отпустил рубашку, провел ладонью по спине к волосам. Распустил их и бросил заколку на кухонный остров, запустил пальцы в кудри. Он приближается, и его губы оказываются над ее в тот момент, когда она произносит: — Я тебя ненавижу. — О, — шепчет он, слегка кивая, — это очевидно. Она закатывает глаза на сарказм в его голосе, но не успевает огрызнуться. Оба пытаются взять верх, что неудивительно, ведь так было всегда. Его рот грубо прижимается к ее рту, язык требовательно раскрывает губы, рука в волосах поворачивает голову, как ему хочется. Гермиона пытается забыться, ведь она так одинока, а это не просто разговор. Это человеческое соприкосновение, оно сжигает ее, и она чувствует себя живее, чем все эти восемь месяцев. Она зажмуривается, чтобы почувствовать форму его плеч и нежность шеи. Проводит второй рукой по его телу, чувствуя шершавую ткань рубашки. Пусть это случится — Гермиона пытается раствориться в моменте, отдаться, потому что подобное не повторяется. Не здесь, не во время войны, не с ним. Драко помогает ей, сжимая ее груди, проводя большим пальцем по соску, лаская ее губы языком. Она исследует его рот, пока он не выталкивает ее язык, развязывая внутри нее войну. Его рука проскальзывает под рубашку и проводит по животу. Его ладонь нежная, как у женщин. Гермиона не знает, кажутся ли ему ее руки такими же нежными, когда она снимает его рубашку через голову и проводит руками по груди. Теперь она отчаянно хочет этого. Это жжет в груди — нужда, которая никогда не была такой сильной. Желание уходит вниз вслед за рукой Драко. Он расстегивает пуговицу ее джинсов, а затем резко стягивает их вместе с трусами к коленям. Наступает на штанину, и Гермиона поднимает ноги, чтобы снять их. Драко пинает джинсы и проводит языком вниз по шее, к плечу, посасывая и покусывая. Гермиона смотрит вниз и пытается успокоить дрожь в пальцах. Ей едва удается справиться с его брюками и боксерами, когда она замечает его выступающие тазовые кости, ребра — и он уже там. Входит в нее пальцем, выходит, движется вверх к клитору, проводит по нему, поглаживает. Она глубоко стонет. Драко поднимает ее, вонзая ногти ей в бедра. Гермиона обхватывает его ногами, а он прислоняет ее к холодильнику, чтобы перенести на него ее вес. Опускает голову, поднимает топ и бюстгальтер, не утруждая себя тем, чтобы снять их. Гермиона чувствует, как он прижимается к ней, облизывая и кусая один сосок, а второй сосок тянет и перекатывает между пальцами. Царапает Драко, а затем протягивает руку, чтобы притянуть к себе его голову. Наклоняется к его рту. — Боже, — стонет она, откидывая голову на мгновение, — сейчас, сейчас. Гермиона тянет его за волосы, заставляя поднять голову. Его губы опухшие, лицо покраснело, а зрачки потемнели. Наклоняется, чтобы поцеловать его. Протягивает руку между ними и направляет его в себя. Драко кусает ее нижнюю губу. Сжимает ее бедра и входит в нее полностью, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Спотыкается о штаны, которые все еще вы висят на его лодыжках, и упирается рукой в холодильник. Гермиона хватает его за плечи. Поднимается и снова опускается на него, задерживая дыхание. — Боже, — шипит она, когда он наклоняется, чтобы поцеловать ее снова. — Драко. Его дыхание у ее рта. — Драко. Он ускоряется, вбиваясь в нее так жестко, что она едва дышит. У нее уходит несколько секунд, чтобы подстроиться, впиваясь пятками в его задницу, а ногтями в плечи. Их языки имитируют толчки, преследуя друг друга. Но ощущений становится слишком много, дышать тяжело. Гермиона откидывает голову назад. Все ее фибры, молекулы, нервы, ДНК собрались в центре тела и собираются взорваться. Всякий раз, когда Драко входит в нее, она насаживается на него. У нее вырывается неудержимый стон. Его бедра шлепают о ее, и он стонет у ее шеи: «м-м-м… м-м-м… м-м-м…» Собирает нижней губой пот с шеи, двигаясь вверх, чтобы пососать точку под ухом. — Драко, — стонет Гермиона, ее ноги трясутся вокруг него, — прошу тебя, Драко. Он опускает руку с ее плеча, движется пальцами вниз по ее горячей коже, подушечкой большого пальца проводит по клитору. Голова ударяется о холодильник, Гермиона кричит в оргазме, мышцы сжаты, а мир кружит вокруг. Она чувствует, что мышцы его шеи и плеч напряжены. Он кусает мочку ее уха, дергается, низко и долго стонет и кончает, беспорядочно толкаясь в нее. Скользкие и мокрые, оба тяжело дышат, прижавшись друг к другу. Он ждет, пока их дыхание успокоится и ее усталые ноги соскользнут с его бедер. А затем отодвигается. Гермиона кусает губы, когда он выскальзывает из нее, и чувствует, как по бедрам стекает сперма. Драко наклоняется, натягивает брюки и застегивает их, взглядом через плечо ища свою рубашку. Гермиона спускает бюстгальтер и топ. Красная, и не только от недавнего напряжения. Как только она надевает трусы, как слышится скрип кафеля у двери. Смотрит на его голую спину. — Ты собираешься что-нибудь сказать? Драко останавливается на полушаге, медленно поворачивается; его руки заняты тем, что выворачивают рубашку. Он поднимает плечи, и Гермиона видит следы своих ногтей. — Что тут сказать? — Я не знаю. Что-нибудь. Он изучает ее, прищурившись, и на мгновение прекращает поправлять рубашку. — Это ничего не меняет, Грейнджер. «Почему» она подумает потом. Когда примет душ и будет лежать в кровати, смотря в потолок, мучаясь чувством вины и сожалением о том, что случилось. — То есть ты все еще собираешься делать вид, что меня не существует? Ты… — Ты, правда, думаешь, что это что-то значит? Мы трахнулись, Грейнджер. Всего-навсего. Все вышло из-под контроля, такое случается, — он пожимает плечами, — забей. Гермиона прикрывается руками и стискивает запястье, как будто это скроет то, что она стоит в голубом белье перед парнем, которого ненавидит. — Ты такое дерьмо. — Это так. Однако Снейп отдал все, Поттер вытащил меня, а ты мне дала. — Я тебя ненавижу, — рычит Гермиона, поднимая джинсы с пола. — Я уже в курсе. — Знаешь, что? Я так, так, так устала жить с тобой в этом доме! Меня так достало это! — Ты разбиваешь мне сердце, Грейнджер. Гермиона фыркает, тяжело сглатывает и смотрит зло, как он надевает рубашку через голову. — Мне тоже здесь не нравится. Мне не нравится, что ты постоянно орешь и бросаешь в меня всякое дерьмо. Мне не нравится, в какой ад превратилась моя жизнь. Мне не нравится, что я тут застрял, потому что мне приходится постоянно вспоминать прошлое и всё, в чём я облажался. Я конченый человек, Грейнджер. И для нас обоих будет лучше, чтобы ты это не забывала. — О, я помню. Я… — Так отвали. Иди, ненавидь меня, раскаивайся, запрись в своей комнате на три дня. Иди, покричи, попинай что-то нибудь. Попроси у себя прощения. Делай всё, что должна. Только отвали. Изучая его, она замечает, что в его взгляде и выражении лица что-то изменилось, и не может не думать о том, что он боится. Боится, что она продолжит и он сломается и больше не сможет держаться за единственную ниточку, которая связывает его с нормальной жизнью, — тем, что он до сих пор ненавидит Гермиону Грейнджер. Или она, как всегда, слишком много копается в этом. Однако Гермиона делает это, потому что она такой человек — она всегда поступает осмысленно. Но в этот раз Гермиона поступила иначе, но она именно этого и хотела. Один момент, немного потерянного времени — то, что не исправить, но можно отпустить. Нечто иное и импульсивное. Разрыв однообразной спирали секунд, и тишины, и мертвых воспоминаний. Гермионе нечего сказать, и Драко это знает, поэтому он разворачивается и уходит. Гермиона слышит, как он поднимается по ступенькам и закрывает дверь в свою комнату. Не осталось ничего, кроме тишины, охватывающей, разливающейся, наполняющей все кругом и опустошающей. Она ненавидит дышать с ним одним воздухом в пустых комнатах, проживать сломанные жизни в забытом уголке мира. Оба стараются понять то, с чем никогда не думали столкнуться, и перешагнуть линии, о которых даже не знали. Она ненавидит это так же, как и его самого. Но в какой-то момент ненависти стало недостаточно, и теперь все, что у нее есть, — это он. Жизнь иронична, судьба жестока, и Гермиона даже не подозревала насколько. С другой стороны, Гермиона больше ничего не понимает. Только надеется, ждет и старается принять. Только смотрит на спину мальчика, который глядит в окно, как будто ждет чего-то. И она смотрит, потому что, возможно, ждет то же самое. Может, так было всегда.