С последним лепестком сакуры

      Тепло чужой ладони, касающейся её руки, обжигало кожу, а покалывание от самых кончиков пальцев пробило всё тело мелкой дрожью. Неведомое, чужое прикосновение заставляло сначала смутиться, распахнуть глаза и почувствовать, как начали полыхать румянцем щёки. От неожиданности, от растерянности, от смущения.       Взгляд светло-карих глаз, кажется, смущённый не меньше, медленно опускался всё ниже и ниже, пока не стал смотреть на неё снизу вверх. Они смотрели неотрывно, с жадным вниманием и вопросом, который был понятен и без лишних слов.       Короткое мгновение тогда растянулось на целую вечность и было готово затянуться ещё на столько же. Для них обоих. В сумасшедшем, сжигающим изнутри ожидании для него. В сбивающем с толку, неловком положении для неё.       Время остановилось в моменте, когда её руки дотронулись и, помедлив, горячо заговорили. Когда в комнате зазвучал низкий голос, мешающийся с шуршащим треском камина. Когда взгляд её проследил, как молодой человек медленно опускался перед ней на одно колено, предлагая своё сердце.       Тогда замер весь мир.       Пока их сердца бились в своём ритме, а души искали путь к тому, что было дорого. Пока их мысли витали в беспокойном круговороте, пытаясь зацепиться за то, что поможет принять действительность. Пока их взгляды изучали друг друга, ища то неуловимое в стольких годах, проведённых рядом.       — Я пойду за тобой на край света…       Это не было правдой, просто не могло быть ею. Всё, что тогда происходило, затуманивало действительность, мешало ей воспринимать очевидные вещи правильно, каким было для неё долгое время. И, кажется, случившееся одурманило своей нереальностью, заставляя попробовать надуманное и окунуться в него с головой. Но то, что в итоге казалось наваждением, теперь перевернуло её жизнь без возможности отступить назад.       Она вспоминала то, как приснившийся когда-то давно сон, как услышанную в далёком детстве сказку о совсем другой девушке, как чужую жизнь, которую ей предстоит прожить самой.       Опрометчивый шаг, совершённый в то мгновение, был не более, чем отчаянием, прижавшим её к стене. Гнетущим ощущением, что другого выбора нет и быть уже не может. Тем, что сидело в искалеченной душе в те минуты смятения и волнения. Тем, что теперь придётся осознать и принять.       Сказать «да» предстояло уже самой себе: поклясться, что не отступишь и сделаешь это в намеченный день. Сдержать слово перед ним, перед всеми, кто будет наблюдать за тем, как она станет приближаться к алтарю, переступать шаг за шагом собственные разбитые мечты и надежды, оставляя за собой лишь осколки несбыточного. С горьким бессилием идти на растерзание в лапы неминуемой судьбе, которую она сотворила собственными руками.       Её сердце забьётся чаще, а пальцы задрожат в нерешении, подставляясь к скорому обручению. Холод кольца неприятно тронет кожу, и обречённый взгляд запечатает в памяти момент. И только за натянутой улыбкой будет скрываться то сокровенное, что согревало её на самом деле, но так и не произошло...       С шумом ветра, с шелестом тонкой фаты её мечты рассеяться по воздуху. Оставят её и улетят далеко-далеко, туда, где в предзакатном небе растворяются тёплые краски заходящего за горизонт солнца. А её взгляд непременно проследит за тем невидимым, пытаясь удержать и запомнить дорогое сердцу воспоминание. В груди больно защемит, и она сдержит тяжёлый вздох, возвращая взгляд на чужую ладонь. Поднимет взгляд и почувствует растущую внутри горькую скорбь, с которой ей предстоит расстаться. Совсем скоро, она сделает это сама: даст себе обещание обязательно отпустить его.       Летний сад запоёт тихим шелестом листвы где-то в кронах деревьев, словами безмолвной песни по траве пробежится шорох ветра. Касаясь подолов платьев, он взбежит по лестнице к самому алтарю и коснётся вплетённых в волосы цветов… Он тронет тёмные локоны, открывая лицо, и скромная улыбка будет разоблачена в своей натянутости.       Она, испуганно смутившись, почувствует на своих губах чужое горячее дыхание, осторожное касание пальцев на подбородке и шум восторженных голосов, выкрикивающих поздравления. Её щёки порозовеют от неожиданности, и она неуверенно подастся навстречу, продолжая внутреннюю борьбу.       Утопая в последних предзакатных красках, небо померкнет, и сад заиграет новыми цветами. Беззаботные речи будут разносится по округе, будет играть живая музыка, и всеобщее внимание рассеется в медленных танцах и алкоголе. Сквозь призму торжественного веселья и умиротворения в её душу закрадётся необъяснимое желание сбежать.       Под шум гуляний она незаметно скроется во полумраке опустившейся ночи, оставляя позади мерцание подрагивающих лучей света. Крахмал в юбке зашуршит, когда туфли будут ступать по лестнице, а в груди осядет тяжёлое чувство вины. Она войдёт в комнату и поймёт, что всё это время бежала не туда.       В окне заблестит холод бледной луны, и она подойдёт ближе, чтобы, замерев, всмотреться в одинокое отражение девушки в стекле. Коснувшись взглядом поникшего лица незнакомки, она захочет отречься от всего. Её пальцы стянут с волос цветочный ободок и, проведя по лепесткам, положат его у кривого зеркала.       Мерцание за окном вновь приведёт её в чувство, и в голове вспыхнет данное себе обещание. Оно обожжёт раненую душу, напомнит ей о том, что назад уже не повернуть. И сжимая кольцо на пальце, она прижмёт руку к груди и тихо пообещает себе вновь, зашепчет обжигающие слова клятвы, пока её не оборвут.       Огонь свечи встрепенётся от сквозняка, и тень, отбрасываемая им, запляшет на стене вошедшей фигурой. Неслышно она пройдёт порог и остановится совсем рядом в ожидании. Едва различимый шёпот прервётся, и девушка раскроет глаза, увидит в отражении окна его. Но то будет наваждением, последним взглядом друг на друга, которое исчезнет с первым прикосновение чужих рук. Она вновь прикроет на мгновение глаза, мысленно принесёт извинения за всё, что не сделала, за всё, что сделает в будущем.       Когда она обернётся, их взгляды встретятся. Кожу под кольцом обожжёт, но руки её, точно по не озвученной просьбе, нежно возьмут в свои, отдавая тепло, трепетно прижмут к груди, и она почувствует, как гулко стучит его сердце. Ладонью, словно не своей, сама накроет место меж ребер и сосчитает про себя удары. Задышит тяжело, теряясь, но перенимая чужое дыхание и чувство. Взглядом полным предвкушения собственного разрушения взглянет в его глаза и тихо продолжит:       — Перед всеми собравшимися… клянусь.       Второй рукой потянет его ладонь к себе, приложит к сердцу, и глухой ритм отдастся подтверждением. Свеча заиграет в ореховых глазах теплом, оживёт взгляд, и разольётся по телу надежда.       — Огонь любви не погаснет в моём сердце спустя года… клянусь.       Пальцы её, охваченные дрожью, едва скользнут по вздымающейся от волнения груди.       — Любить обещаю тебя…       — И жизнь свою посвятить…       — Клянусь… — прозвучат последние слова.       И оба замрут, охваченные трепетом, благоговейным чувством: единением. Точно боясь спугнуть магию заклинания, они будут смотреть друг другу в глаза до тех пор, пока свет ещё горит в этой комнате. Пока они ещё могут смотреть так, как никогда прежде не смотрели. Пока торжество отыгрывает в сердцах превозносящий ритм любви, и наполнившее этот момент кажется истинно взаимным.       Отражением нечётким замаячат образы двоих. В последнем отсвете погасшей свечи застынут лика два: его и её. А темнота летней ночи, и ветер лёгкий, закроет дверь, шум свадебного гулянья унося прочь. Они останутся одни: под шелест дыхания прозвучат повторно клятвы, обрывки обещаний раздадутся в тишине, стук сердец и сбитое дыхание. Всё повторится вновь. Они, околдованные, лживой предадутся любви.       В минувшем забвении протекать будут дни. Пыл души влюблённой разделит он на двоих. Лаской одаренная, окружённая заботой, ожидать она будет уже другой приговор…       — Корабль пребудет в порт через два дня…       Так скоро, — подумается ей, и вид уходящего в красках за горизонт солнца померкнет на глазах. Бескрайняя зеркальная гладь воды, отражающая стаи облаков и огромное судно, покажется лишь ещё одной ловушкой: клеткой-перевозкой в более просторную темницу, оковы в которой сомкнутся на её теле совсем скоро.       Она вцепится в холодное железо борта и взглянет на шумящую внизу воду: на то, как разрезается носом морское стекло, как разбиваются о днище солёные волны, как брызги белой пены взмывают в воздух и достают края палубы. К обрыву самому захочется подойти ближе: мнимый выход покажется таким лёгким и быстрым решением… И, если не шагнуть, то хотя бы почувствовать свежесть свободного ветра за прутьями своей клетки. Закрыть глаза и представить, как всё вокруг — реальность кого-то другого, а ты — парящая в бескрайних просторах птица, наблюдающая за сотнями и сотнями заточённых, запертых в неволе. Но твои крылья делают взмах, вознося душу всё выше и выше, прочь от печальных взглядов, прочь от всего. К свету, что греет. К миру, что дорог.       «Когда вода сомкнётся у меня над головой, я изменюсь. Мы умчимся через горы к солнцу, что стоит высоко, умчимся к морю…»       Глубокий вдох, выдох через нос. Северный ветер пройдётся по коже, остудит лицо, и она очнётся, выбравшись из своих мыслей. Вновь увидит смазанную линию горизонта, сморгнёт влагу с ресниц. И всё снова встанет на свои места, развевая сладостные чары жалких надежд. Опуститься тяжёлым камнем на сердце грусть, съедающая изнутри, и душа зайдётся в скорбном плаче под шум бунтующих волн.       Её спину укроют от холода пледом, а плечи сожмут в объятии, уводя девушку от края палубы. Скользнувшие с борта, оледеневшие пальцы последним касанием соберут морскую влагу, а взгляд бросится за плечо в надежде: в слабой и самой невинной надежде увидеть рядом того, кто должен быть с ней всё это время. Но улыбкой непритворной будет разрушена она. Теплотой и нежностью обезоружена — и так из раза в раз.       Сердце полное страданий и искалеченная душа. Угрызения совести, жалость до иллюзий и бесконечное отрицание реальности. Всё как замкнутый круг, повторялось одно за другим, не давая успокоится. И чувство горького раскаяния — до горячих слёз, когда одна, до исполосованных ногтями рук, когда никто не видит, до крепких желваков, когда хочется взвыть от боли... И не достать её, не вытащить изнутри, с треском разорвав нити, не избавится в порыве ярости. Кажется, что и не забыть никогда, не отречься…       Пик отчаяния наступал, когда случалось то, что помочь казалось и не могло, в моменты, когда настойчивость уже не раздражала, а начинала понемногу успокаивать. Присутствие, которое вытесняло боль и занимало её место, которое зализывало — пусть и не надолго — её раны. Внимание к мелочам, которое усыпляло бдительность, отвлекало от назойливых мыслей сожрать себя изнутри, переварить и выплюнуть обратно. Опека, в которой стало приятно пребывать с каждым днём всё больше и больше. Привязанность, которая начала заменять горесть утраты, становилась центром в круговороте, грозящем засосать её обратно. Сила, возросшая внутри, надёжность и уверенность в том, что ей дают — реально, со временем надломило внутри то, что затмевало разум и, разрушив выстроенные баррикады, вдохнуло жизнь. Подарило то, что успело стать чужим и незнакомым — способность прощать. И данное себе обещание возродилось, треснуло в тишине точно угасшее пламя, искрой яркой и настоящей — простить себя. И отпустить его. Совсем скоро.       Думала ли она, что когда-нибудь это случится? Случится что-то подобное?       Вокруг будет сновать множество людей, готовящихся к грандиозному событию. Наверное, к самому важному событию в их жизни — возвращению наследника. А она — желанный кусочек власти, будет наблюдать за всем этим как во сне: не веря, не желая, не одобряя. Но принимая как долг, что предстоит выполнить, несмотря ни на что.       Отражение всё той же бесцветной кожи, смоль чёрных волос обрамляли лицо, и лишь золото в ткань одежд церемониальных вплетённое искрилось в лучах, проникающих через стекло. Выражение лица всё то же, отсутствующих взгляд сохранился до сих пор и смотрит на неё искажённо. В этом маскараде лжи и притворства, царящем вокруг, в речах громких и многообещающих один только внутренний голос шепчет истину, прокладывает дорогу, не давая сбиться. Одна лишь мысль, что не отпускает, витает и шепчет: «должна, должна...»       Окружившая суета опустила пелену на неуверенный взгляд девушки. Лишь очертания и фигуры, скользящие мимо, напоминали ей о происходящем. А в душе — давно осевшая неуверенность. Рокот голосов вдалеке и проблески воспоминаний смешались воедино.       — Вы выглядите прекрасно, моя королева.       Взгляд очарованный и протянутая рука возникли из ниоткуда. Вложенную ладонь одарили нежным прикосновением губ. От чувства уже знакомой заботы разлилось по телу тепло. А после — слова, зазвучавшие над самым ухом, обжигающим кожу дыханием, и объятие, трепетно согревшее изнутри: вновь разбудившее её.       Она вдохнула терпкий запах одеколона, сжала пальцами волосы и одежду на его плечах, уткнулась носом в изгиб шеи, чтобы зашептать:       — Я смогу… Будь со мной, только будь со мной сейчас…       И пока её руки продолжат дрожать, а мозг — отвергать действительность, настанет время предстать перед всеми. Выйти из распахнувшихся дверей, навстречу к собственной судьбе. В охватившем волнении взглянуть вперёд, где пролетая насчитанное количество ступеней раскинется огромная площадь, и собравшиеся на ней со всех уголков будут рукоплескать в ожидании великого момента. Взглядом чуть испуганным окинуть господ и пастора, готового огласить приговор, грудью скованной совершить надрывный вдох.       За шумом непривычным последует провозглашающая речь. За пугающей тишиной прозвучат громкие шаги, и с пугающим промедлением в руки её опустится невидимое оружие. Палач её — она сама. Моментом следующим всё вокруг растворится и, исчезнув на фоне догорающего заката, с ветром резким поднимутся к небу сорванные лепестки с цветущей сакуры. Их заколдованный танец замаячит совсем рядом, обогнёт девушку, словно от взмаха её вскинутой руки закружится вихрем над самым обрывом и под пристальными взглядами, блистая в последних лучах солнца, вознесётся к бесконечному небу.       Печальный, но уверенный взор её проследит за магией стихии, губы дрогнут, но так и не раскроются, а она мысленно прочтёт, точно заклинание, своё обещание:       «Я отпускаю их… Мои мысли, надежды и мечты, которые я хранила всё это время, исчезнут в последнем полёте к морю, где теперь их сбережёшь ты… Я отпускаю тебя с последним лепестком, и моё сердце будет свободно».