***
Торопливый стук шагов и сбитое дыхание где-то поблизости заставляют Ичиро невольно напрячься. В такое время на улицах обычно довольно тихо, отчего интерес к подобной неурядице по-естественному подло возрастает. Ямада останавливается у невысокой арки, скрепляющей какой-то жилой дом и небольшой офис, размышляя о том, чтобы пойти туда и разведать обстановку. Но сумеет ли он на этот раз оправдать своё опоздание чем-нибудь более весомым, чем просто батл с дворовыми шкетами, приставшими к нему по пути на задание? Вопрос. Но не успевает он и принять окончательного решения, как на него уже налетает бегущая в страхе из темноты закоулка широкоплечая фигура. — Этот!.. Этот... — только и различает Ичиро в несвязном потоке её слов, потирая голову на месте, которым хорошенько приложился об асфальт. — Вы..? — он слышит из той же темноты приближающиеся вопли и топот ещё как минимум четырёх человек, а потому, заканчивая свой вопрос, отползает назад, дабы не попасть под бесплатную раздачу от акции «будь растоптанным» вновь. Пятеро разнокомплектных парней выбегают оттуда с остекленевшими от ужаса глазами и окровавленными, фарфоровыми лицами, валясь с ног, а как только замечают встающего с земли Ичиро, ни секунды не думая, бросаются в рассыпную. «Чем они так напуганы?» — задаётся старший Ямада, смотря вслед удаляющейся от него группе, что уже уносила ноги по одиночке в разные стороны. — ...лять, гандоны, — звучит из кромешной тьмы, — Только вылезли из мамки и уже делают что хотят... Ичиро различает агрессию в этих словах слишком отчётливо, отчего уже держит на готове выуженный из кармана микрофон и, сам не зная почему, решает зайти в это ранее наполненное криками место. — А?.. Кто бы ты не был... Подойдëшь, и я убью тебя, — срывающийся голос, до жути хриплый и грубый, пришёлся лидеру братского дивизиона отчего-то очень знакомым, а потому тон, с которым это предупреждение звучало всего секунду назад, теперь и вовсе потерял для него свою опасность. — Эм-м... — не оставляет попытки, — Может, я могу Вам чем-нибудь помочь? — Ты принесёшь пользу, когда тебя здесь не будет, уëбок. Убирайся! Сомнений не осталось. Это определённо был он. «Он? Сам—». — Хочешь уйти живым — лучше не двигайся. Не приближайся. Я предупредил. — Но— — Блять, если ты будешь лезть на рожон, я не буду с тобой церемониться, Ичиро. «Ичиро? Так он понял...». Ямада тут же беспечно подходит ближе к сгорбленной, облакотившейся на стену фигуре, убирая микрофон обратно в карман и потихоньку различая в её разбитых к чертям губам дымящуюся сигарету. — Что им было нужно? — он и сам не знает, для чего спрашивает. — Не твоё дело, сраный ублюдок. Иди куда шёл. — Саматоки, это просто вопрос. Ответь на него. Аохитсуги медленно переводит взгляд на «злоебучий источник звука», несколько раз моргает, смахивая выступившую в уголках глаз влагу, и тихо усмехается: — Делать то, что говорит мне не уважающий никого подросток-панк, я буду в первую очередь после НИКОГДА. Нахуй свалил, — толкает плечом в плечо и проходит мимо. — Я просто старался быть добрым, мудак, — и Ичиро, скрепя сердце, опускает глаза, — ...Гнать бы тебя в шею отсюда, только вот я ещё не узнал, что такие важные люди, как ты, забыли на моей территории. — Тебя ебать должно? Я уже сказал, на свои тупые вопросы ответов не жди. Ичиро не отступает, водит нижней челюстью и зло фыркает. Конечно, такой диалог его не устраивал, и по-хорошему надо бы вообще-то врезать этому наглому якудзе по его и так столь разукрашенной морде да только руки никак не сжимаются в кулаки и лишь безвольно колесят где-то ниже пояса. Но с этим нужно хоть что-то делать, ведь его и самого уже, честно, подзаебало быть добреньким. Развернувшись, Ичиро хватает стоящего к нему спиной Саматоки за плечо, чтобы сделать то же самое, однако же получает на своё действие совершенно неожиданную реакцию. — Гмх~ Аохитсуги одëргивает плечо и падает на колени из-за подкосившихся ног. Его судорожно дрожащие от локтей до кистей руки неприятно упираются в усыпанную щебенем, сырую землю, а сам он, не спеша подниматься, опускает голову, пока ещё сильнее растрепавшиеся волосы вовсю липнут к его лицу. — Да что с т— Ты точно не в себе... — Ну естественно, блять, не в себе, — хрипит Саматоки, — Как бы, например, ты себя вёл, если б у тебя была течка? Ичиро замирает, смотрит на него с лëгким испугом, а спустя недолгое мгновение до него доходит и смысл только что брошенных им слов, и причина его такого поведения. Он принюхивается – осознаёт. — Сам— у тебя...? Аохитсуги смущëн до невозможности. «Причина его недовольства — возбуждение?» — осенило Ичиро, после чего он снова застыл, боясь дышать. На это чуть ли не прямым текстом уже давно указывали его подрагивающие руки, что сейчас поневоле медленно соскальзывают с волос, которые он всё никак не может убрать с лица, к паху, который теперь всеми силами пытается скрыть. «И правда, Саматоки никогда не вёл себя так... Он серьёзен. ...Но тогда что я должен дел—» Внизу живота вдруг резко начало сводить: откуда-то стало невыносимо приятно пахнуть. Лëгкие словно забились чем-то в роде сахарной ваты, а язык онемел, будто от яда. Ичиро совсем не чувствовал этого приторного запаха так остро до того, как понял, что намёк на него, должно быть, присутствует, и неосознанно для самого себя набрал полную грудь этого сладкого химиката. — Ты почему... лекарство не принял? — Я способен сохранять контроль над телом и без этой отравы. — Заметно, — Ичиро закрывает ладонью нос, чтобы феромоны больше не доходили до дыхательных путей, и он, не дай бог, не начал терять контроль и сходить с ума. «Никогда бы не поверил в то, что такое когда-либо сможет произойти». — У тебя хорошо соображает всё, кроме мозгов, как я посмотрю, — всё так же находясь спиной, поднимается Саматоки, — Какого чëрта ты ещë здесь? Съебись, пока я не заставил тебя это сделать. — Но... оставлять всё в таком сост— — ТЫ МЕНЯ НЕ УСЛЫШАЛ, ИЧИРО-О!? Раздирающий горло крик переходит в оглушающий рëв. Он кажется настолько зверским и жалобным, показывая, как легко чужое нутро может раскрыться в одночасье, что Ямаду передëргивает. — Саматоки... Ичиро не имеет понятия, сколько дерьма он пережил, не знает, как долго ему пришлось справляться с ним в одиночку, до сих пор не знает о причине его пребывания в Икебукуро. Не знает ничего, но хочет помочь ему: он видит его состояние. Кристально ясно, что те отбросы, что всего десять минут назад выбегали из этой теневой прощелины, не боролись со своими животными инстинктами, когда преследовали Саматоки целой группировкой с целью загнать «беззащитную омегу» в тупик. Они тянулись к нему, потому что его запах был для них магнитом. Вот только, кажется, они не до конца вкусили, что для такого, как Саматоки, значит быть омегой. Он всегда во всеоружии, и постояв за себя сегодня, в очередной раз доказал всем, что ни за что не даст себя в обиду, даже если нападающих «в крысу» будет больше, чем двое. И сейчас Аохитсуги стоит. Стоит не спиной, а полубоком, и это предоставляет Ичиро возможность без особого труда разглядеть, как что-то маленькое и блестящее появляется на его нижних ресницах, а после намертво застывает в глазах. Он утирается, скрипит зубами и, впредь разворачиваясь полностью, идёт в упор на «хозяина территории». — Я сказал тебе убираться. Сколько ещё, блять, ты собрался испытывать моё терпение? – он хватает его за грудки и притягивает к себе вплотную, — Без понятия, с какой стати я с тобой тут нежничаю. Убить тебя мало, ублюдок... Слышишь меня!? Саматоки сбивается, заставляя Ичиро задыхаться. Снова запах. Чëртов запах омеги, готовой отдаться ему хоть прямо сейчас. Очень отчётливый, сильно кружащий голову и кипятящий во всëм теле кровь, сладкий, возбуждающий, горячий и острый. Одежда немного скрывает этот дурман, не позволяя распространяться ему слишком быстро, однако Ичиро понимал уже довольно чётко: одно прикосновение к Саматоки – и он невменяем. — Катись отсюда, если не хочешь проблем. Это последний раз... когда я говорю по-хорошему. Ямада вздрагивает, стоит чужим холодным пальцам резко отпустить его воротник и процарапать вслед за этим линию вниз по его груди с целью показательного предупреждения. Вот только для чего именно это было сделано он, уже не особо соображая, понял плохо, а потому, сделав в своей голове вывод о том, что подобная дерзость со стороны не заслуживает безнаказанности, теперь тенью нависает над мятежно-суровым взглядом раздражённого якудзы. Граница разрушается. Саматоки отступает назад, больно вжимаясь в стену, когда с него принимаются чуть ли не срывать и так рваную в клочья, дорогущую куртку, а к нему самому – безбожно лезть целоваться. — Как же сладко ты пахнешь... – мечтательно слетает у Ичиро с губ в перерывах между поцелуями, пока он, задирая неподатливую футболку, проводит по обнажëнному низу незнакомого живота свободной ладонью. И Саматоки понимает, что происходит, понимает, что надо бы отстраниться, откинуть от себя этого потерявшего рассудок в собственной похоти придурка. Вот только ноги словно парализует при каждой попытке двинуться с места, а тяжёлый липкий узел, что тянет где-то глубоко под желудком уже изрядно приличное время, продолжает молить об удовлетворении хоть каких-то своих потребностей. И оттого-то, дожидаясь, пока младший наиграется терзанием его уже и без того измученных, опухших и красных губ, он цепко хватает Ямаду за подбородок, с силой сжимая его большим и указательным пальцами, на что тот в ответ лишь кротко мычит, обезоруживающе улыбаясь самой странной улыбкой, что когда-либо появлялась на его «чëртовой физиономии». Внутри у обоих всё сжимается от такого раскрепощения. Ичиро смотрит на лицо старшего, с отрадой замечая, как оно больше не выражает гнев, не грезит желанием убивать, кричать – его подрасслабленность выдаёт только слабый флëр на глазах и подтекающая с боковой части нижней губы горячая слюна. Саматоки склонен потерять голову с секунды на секунду: это видно. И как бы он сейчас не пытался отрицать свою возможную симпатию к происходящему, он осознавал, что только этот упрямый тип сможет вытащить его из этого порочного круга. Аохитсуги целует его. Импульсивно, безжалостно, возвращая «тупому Ичиро» в этом поступке всë, на что тот не рассчитывал получить отдачи. Кусает его, цепляется клыком за уголок его рта, рвëт на губах защитную плëнку, заставляя «вымеска» глотать свою же кровь, пачкает и свои губы в ней, напрягаясь внутренне и отзываясь ниже пояса. Ямада скован от неожиданности и, удивлëнно хлопая ресницами, уже приоткрывает рот в попытке что-то сказать, однако он быстро меняет своё решение, непринуждëнно грубо отвечая тем же, смотря прямо Саматоки в глаза. Якудза хитро приулыбается, смотря также и на него, дрожит, зарывается руками в его волосы и часто дышит. Впредь, жадно вдыхая запах, который Ичиро теперь чувствовал во всех красках, реагируя на него и не скрывая, он, всё ещё позволяя держать себя за подбородок, запускает руки под плотную ткань чужой рубашки, медленно лаская скользкую от пота спину и напряжëнный позвоночник. Его слегка загорелые пальцы медленно пробегаются по тому месту, где брюки старшего уже особо не вызывали вопросов, а потому, быстро щëлкнув пряжкой поясного ремня, принимаются спускать и их, и следом всё остальное. Саматоки давится каким-то задушенно-сиплым стоном, понимая, что ещё немного, и он лишится той невыносимой боли, рождëнной давлением узких штанов на эрекцию, не отпускающей его вот уже несколько часов подряд. И потому, глядя шальными, почти потерявшими всякое осмысленное выражение глазами, он повторяет свой стон, откидывая голову, и, стиснув плечи Ямады, подаëтся ему навстречу.***
Густая темнота комками врастает в растрëпанные жемчужные волосы. Саматоки извивается, крупно дрожа, пока Ичиро придерживает его за поясницу и неторопливо выцеловывает то и дело напрягающийся живот, почти не слыша за биением крови в ушах громкое, срывающееся дыхание. «Такое чувствительное тело...» – думает Ичиро, когда очередная волна дрожи настигает Саматоки. Он быстро (вверх-вниз) водит языком по его соскам, затвердевшим то ли от холода, то ли от его прикосновений, и это доводит старшего почти до исступления, пока он морщит нос, чувствуя, как пара длинных пальцев входят в него на половину длины, растягивая всё внутри, и как выделяющаяся смазка помогает им проникать дальше. Аохитсуги держится навесу, всё ещё прижимаясь к бетонной стене спиной и обвивая ногами чужую талию, которую старается притянуть к себе как можно ближе, пока его самого придерживают за бëдра до ужаса тëплые руки. В этом положении Ичиро входит уже до основания и начинает медленно двигаться. Ожидаемой боли... не было. Ощущение слегка страннит. Погрузившись в эту мысль, Саматоки испуганно замирает, в то время как его красные глаза безотказно закатываются под веки, а с бледных, перемазанных застывшей кровью губ срывается тихий рык. Тело буквально тонет в новом чувстве какой-то невероятной наполненности, и он задыхается. Размеренные, глубокие толчки, чередующиеся с укусами поцелуи, что ярко отпечатываются на коже, принуждают нежный розовый заливать не только его лицо и уши, но и ходуном ходящую грудь. Ичиро успевает замечать абсолютно всë, лихорадочно бегая глазами от взъерошенных бровей до согнутого локтя, целует в скулу с дневного времени наливающимся синяком, видит, как к его щекам приливает краска, и как взмокшие волосы, мешаясь, липнут к его вискам. Расфокусированный взгляд ложится старшему куда-то за плечи, влажные ресницы вальяжно открываются и закрываются, а полусомкнутый рот только и делает, что манит раскрыть его шире. Ямада на мгновение застывает, смотря на лицо перед собой изнемождëнно внимательно. Ямочка между носом и его верхней губой произвольно дёргается, и он тут же сглатывает, неуверенно спрашивая: — Всё в порядке? — ...Без тебя было бы хуже, – еле различимо проносится в быстром потоке чëртовски тихих слов.