Зависимость.

Ракеты не добираются до сооружений Вилледора. Люди выживают, продолжая свой скромный и опасный образ жизни. Зомби всё также бродят по улицам, временами тревожа их жителей. А Эйден по-прежнему не может ощутить себя героем, коим его считают первое время после всего произошедшего. Перед своим уходом, он забирается на одну из высоких крыш города, откуда открывается прекрасный вид на этот «райский уголок». Окидывая взглядом местность, молодой человек невольно начинает задумываться: Он сделал правильный выбор? Или, всё же, умудрился допустить на своём пути некоторые ошибки? Ему было трудно осознать, что теперь, практически на каждом здании, висели красные флаги с определённым гербом. Кровавые, потрёпанные, напоминающие горожанам о новых правилах и порядках. Временами, для красочности, рядом с ними ставили виселицы.Достаточно яркий пример, чтобы понять, как не нужно себя вести. И всем этим потрясающим парадом из бунтующих людей, жестоких убийц, голодом и смертностью управлял один единственный человек — Хуан Райнер, который совершенно спокойно и адекватно, по возможности, реагировал на происходящее. Он был той самой причиной, по которой пилигрим не мог покинуть Вилледор, бесхозно прогуливаясь ночами по районам, где меньше всего было заражённых. Чтобы собрать себя и свои мысли в кучу, ему нужен был покой. А днём его, к сожалению, не добьешься. — Значит, ты остаёшься в Вилледоре? — бармен с интересом взглянул на мужчину, вытягивая из запасов одну бутылку пива для гостя. Кое-какой дешёвый алкоголь ему удалось спрятать от ренегатов. — Вынужденная мера, — Колдуэлл оставляет на стойке несколько железных монет. — Постараюсь уйти при первой возможности. Пилигримы не могут долго сидеть на одном месте. Натаниэль не отвечает и молча начинает натирать стеклянный гранёный стакан до блеска, словно никакого разговора и не было. Эйден мысленно благодарит его за это. Знает, что в таком состоянии может взболтнуть лишнего, и тогда можно вновь наслаждаться видом на людей из петли под крышей. Он не столько боится рассказать о своём заражении и бесконтрольном превращении, сколько о собственных чувствах. Хотя бы потому, что ни один здравый человек из его окружения не поверит в привязанность брюнета к нынешнему правителю, если его можно считать таковым. Это глупо, безумно, даже не горячо, а обжигающе. Эйден не знал, почему его сердце не сочло должным влюбиться в кого-то более простого, надёжного и трепетного. Но знал, что Хуан принесёт ему много боли и страданий, даже не смотря на то, что будет помимо кнута пользоваться время от времени и пряником. Знать, что поступаешь неправильно, но продолжать это делать, было для пилигрима невыносимой ношей. Он никогда не верил в то, что люди могут заниматься в ущерб себе чем-либо по своему желанию, но теперь лучше этих самых людей разбирался в этом. Он стал королевской дворнягой, которая обязана была совать свой нос туда, куда не просят горожане, а затем доносить, словно крыса, любую информацию и наблюдать за новыми телами на виселицах. — Мне казалось, ты у нас за справедливость и мир во всём мире, пилигрим, — ехидный голос Райнера доводил Эйдена до мурашек, до неадекватного возбуждения, от чего пришлось закусывать губу, лишь бы не сорвался никакой звук. Но он сдаётся сразу же, как светловолосый проникает в него более резким толчком и сжимает ягодицы до побеления. — М-а-ах, — краснея со стыда, он опускает голову и выгибается в спине, не желая в таком положении осматривать окружающую местность из окна, возле которого его наглым образом поставили раком. — Ты же сам знаешь. Даже при всём желании, я не смогу ничего тебе сделать. Наслаждайся тем, как этот мир рушится в твоих руках. Ничего уже не спасти, о-ох. Чужая шершавая ладонь обвила тело Колдуэлла и проползла к члену, немного грубо обхватывая его. Пальцы уверенно размазывают предъэякулят по головке и массируют её, и от чего мужчина не выдерживает и моментально кончает, пачкая бледную кожу Хуана. — Раньше ты был сдержаннее, Эйден. Хочешь сказать, что я тебя разбаловал? — рука не остановилась на этом и принялась двигаться вдоль расслабленного органа, дабы снова возбудить. — Пошёл нахуй, — прошипел брюнет и сам повел бедрами в сторону, затем навстречу коллекционеру, ощущая, как член входит ещё глубже. Конечно, разбаловал. По логике вещей, со временем, с таким количеством половых актов, как у них, Эйден должен был давно привыкнуть ко всему, что вытворял с ним Хуан, но вместо этого он становился все более чувствительным, трепетным, жадным, превращался в полного мазохиста, который наслаждался болью, которую с отдушиной причинял ему мужчина. Это было невыносимо. Колдуэлл не признавался в любви, не говорил о том, что вряд ли теперь проживёт без Райнера спокойно. Потому что это было бы ложью. Потому что это зависимость.