Тоскливая любовь. Текла кровь....

Кленки и Боббл сидели на ветке, и смотрели на закатное солнце золотистое. Было прохладно, ветерок развивал чёрные космы Кленка и они летели на глаза. Он отмахивался от них двумя руками, и нечайно дал по лицу Бобблу. — Ау! — сказал Боббл, и ударил Кленка в ответ легонько по спине ладошкой. — Ты что? Офонарел?! — Кленки дал Бобблу по морде со всей силой, и тот упал с ветки и полетел вниз. — Ой! Кленки к нему, а Боббл лежит в грязи. Кленк поднял его и сказал ему. — Прости меня, моя любовь, — он положил руку на сердце своё. — Я не хотел, чтобы тебе было больно… — Ну как я могу на тебя обижаться? — лицо Боббла, измазанное грязью, просияло улыбкой. Он приподнял голову, и их с Кленком губы соприкоснулись. Кленк ощутил во рту привкус грязи, песка и жёлудя. От этого он почуял прилив возбуждения, и захотел трахнуть Боббла. — Ну ты погоди, — Боббл застегнул ему ширинку демонстративно, и легонько шлёпнул между ног. — Здесь не будем! — Но я хочу здесь и сейчас! — Потерпи, сладкий, — шепнул на ушка Кленку Боббл. — Помилуй, я же не чист! — Ну как скажешь, Боббл… Кленки немного приуныл. Боббл увидел, что его глаза заблестели, и одна одинокая слезинька хрустальная уж готова была прокатиться по его лицу. И вдруг Кленки схватился за сердце. — У тебя что? — Боббл охнул. — Инфаркт микарда?! — Нет, я просто голоден, — фыркнул большой фей. Боббл недоверчиво дал ему подзатыльник. — Врешь как дышишь. Вижу я, не в порядке ты. — Я просто расстроен, что ты не вожделел меня! — вырвалось у Кленка, и его щёки слегка покраснели. Боббл поцеловал его взасос на две минуты. Когда две минуты прошли, он отстал от Кленка, и сказал ему. — Лужа грязи не стерильна. И вот они, держась за руки, полетели домой, в закуток. А в замутке работала над своим новым изобретением Динь Динь. Её лицо было потным от усердия — ещё бы, ведь подарок готовился ко дню рождения Теренса, её любимого парня! Она делала для него орехоколку, чтобы если однажды его шапка будет уже не очень, то он мог легко обеспечить себе новую. Динь Динь возбуждал его головной убор… Кленки и Боббл в грязи зашли в мастерскую, и подошли к Динь Динь. — Привет! — хором сказали они. — Привет, мальчики, — Динь Динь была очень рада их видеть в двух сантиметрах от своего лица. — Над чем работаешь? — Боббл был полуслепой. — О! — в глазах Динь Динь заплясали огоньки. — Это орехоколка! — А что она делает? — полюбопытствовал Боббл, наклонившись, силячь рассмотреть изобретение. — Колит. — Что? — ОРЕХИ! Шутка была настолько искрометна, что Боббл захохотал и нагнулся на орехоколку, и шмоток грязи с его огненно-рыжих волос шмякнулась на орехоколку. Динь Динь тоже не заметила этого, потому что ржала, как лошадь. А вот Кленку было не до смеха. У него опять случился инфаркт микарда — сердце его закололо, и дышать стало трудно. Он стоял, багровый как рак, от прилива ревности в мозг. Да кто такая эта Динь Динь?! Почему Боббл любит её?! Не выдержав картины, он улетел. Боббл этого даже не заметил… Динь Динь тоже не обратила на уход фея внимания, потому что в замуток ворвался Теренс. Все вздрогнули. — Динь Динь, — прорычал он. — Где мой суп?! — Я сварю тебе его позже. Я… — Динь Динь хотела было оправдаться, но потом поняла, что иначе испортит любимому сюрприз. Она сомкнула губы. Боббл же пытался закрыть своим тощим худым телом нелепым, с тупыми волосами, торчащими в бока, и в уродливых очках орехоколку, чтобы Теренс, прекрасный и златоволосый, не заметил подарок, который так тщательно делала ему его девушка. Но Теренс был абьюзивен. Он оттолкнул Боббла так, что тот упал в бок, и проткнул себе бок. На полу лежал нож, лезвием кверху. — Боббл! — крикнула Динь Динь, испуганная мурашками. — ЧТОЭ?! — проорал Теренс. — Ты зовёшь его, а не меня? Теренс взял Боббла в руки, и бросил его вверх, именно в тот момент, когда над закутком пролетал когтистый коршун огнедышащий. Тот подхватил Финеаса, и унёс его вон в горы. — И ты мне вот это вот недоразумение хотела впарить?! — Теренс взял орехоколку, и дал ею Динь по головке её с размаху. Динь упала и заплакала навзрыд. Но и тогда Теренс не остановился. Он взял фею за запястье, и повёл её к зимней границе. Там, приземлившись на бревно, жестокий Теренс насильно усадил девушку на древесину, и начал брать руками снег, и втирать его в её хрупкие тонкие крылышки… — На тебе, на! — шипел он, продолжая своё садисткое занятие. — Будешь знать, что нужно относиться с любовью к своему бойфриенду!!! И её крылья, не выдержав натиска низкой температуры, с треском сломались напополам. — Ты монстер… — Динь рыдала. Теренс улыбнулся и ответил ей: — ЫЫЫЫААА!!! А тем временем, у Кленки не было настроения. Он кидал в Серебрянку, которая плясала на священной глади воды, кирпичами. Настолько ему было плохо. Душа рвалась на части. Это было просто безжалостно со стороны Боббла — пообещать Кленку чистый секс, а потом тереться с Динь Динь об орехоколку. Боббл — самый настоящий абьюзер. Эльф Герри был прав. Но каким бы очкастый и стремным не был его парень, Кленк всё равно любил Боббла. Он готов был отдать за него лучший жёлудь, даже тот, который десять лет выращивал сам! — КЛЕЕЕЕЕНКИ! — вдруг услышал Кленк откуда-то слева. Он повернул голову, и с ужасом увидел, как летит на него Боббл, которого держал в себе птиц. Кленки закричал, и ни на секунду не раздумывая ринулся спасать ненаглядного. Кленк летел за ястребом, который пулял в него файерболлами, и умело уклонялся от них. В конце концов, Кленки придумал мудрость. Он кинул один из кирпичей в птицу, и попал ей прямо по ноге, от чего та, с неадекватным воем, разжала лапки, и выпустила любовь Кленки. Кленк пытался поймать Боббла, но так как руки были крюки, не смог. Боббл упал прямо на камень. Когда Кленки прилетел к нему, он увидел, что у того ещё и колотая рана в боку. Боббл был в грязи, в крови, и в ощутимом по запаху, смешавшимся цветом с грязью, проявлении собственной неожиданности. — Боббл… — пробормотал Кленки, с ужасом глядя на то, как умирает его любовь. — К… Кленки… — слабо прошептал тот. — Ты собираешься умереть?! — провопил Кленк. — Собираешься оставить меня, хотя обещал мне секс? Ты эгоист! — Я… — Боббл сглотнул, собираясь с силами, чтобы прошептать самую приятную и, пожалуй, важную фразу, — Люблю тебя, Кленки… Стрёмные глаза Боббла, увеличенные ничтожными очками, смотрели прямо в синие просторы небес Неверленда. Пошёл дождь. Грянул ливень. Небеса разразили гром. — НЕЕЕЕТ! — прокричал Кленки в небо… Динь Динь плакала, сидя за своим рабочим местом. Уже стемнело. Шёл дождь за окном, буря и шторм. Все давно уже были дома. Её крылья. Они… Сломаны… Сломаны, без права на исправления. Такую поломку уже не починить… метафора… она же мастерица, все поняли, да?.. Она отчаянно искала поддержки, но сегодня Теренс сказал, что они расстаются. — Мне не нужна бескрылая ведьма!  — его пропитанные ядом последние слова звучали в его голове снова и снова, причиняя ей боль, и отдаваясь эхом куда-то в голову. Не зная, куда ей податься, такой кривой и теперь бесполезной ходячей уродке, Динь пошла в гости к Кленку и Бобблу. Она уныло постучала в их дверь. А открыл её седой зареванный Кленк. Такая же седая зареванная Динь Динь хотела спросить, что случилось, но… То, что находилось за спиной Кленка, дало ответ само за себя. На постели Кленка лежал Боббл. И он был мёртв. Наутро, Динь Динь покончила с собой. Она не хотела быть бесполезной и тщетной для Долины, и тратить её блага в пустоту. Если бы она не сделала этого — её бы саму выгнали. Потому что ну а нахер она кому нужна такая. Их похоронили с Бобблом в один день. Кленки присутствовал на похоронах, вспоминая её последние слова. Они гласили о том, что бескрылость — не единственная причина для Динь уйти из жизни. Она не могла жить с таким чудовищем, как Теренс, в одном мире. Не могла дышать с ним одним воздухом, и прочий нагон драмы, думаю, все уже заплакали. А Кленки с горя забухал. Конец.