Охотник

День только зарождался, и в самых укромных местах, под раскидистыми лапами елей, ещё клубились последние клочья тумана. Он неторопливо перетекал прозрачной кисеёй, едва заметный, призрачный. Толстые деревья качали макушками, кряхтели, как старики. В низинах было стыло, а на листьях мерцали жемчугом капли росы. Над горизонтом висело серое марево, но налетел ветер, принеся с собой холод и стужу, словно и не лето это было, и сдёрнул с неба пуховую пелерину облаков. Серый расцёл лазурью, как бывает только в погожий день на исходе лета. Брызнули солнечные лучи, и роса заиграла драгоценными камнями, а туман расплылся, растворился в небытие. Неумолчно чирикали пташки, поскрипывали стволами деревья, издалека доносилось тявканье лисы. Лесная подстилка скрадывала шаги. По хребту заросшего кустарником холма, что вспучился посреди чащи, аккуратно ступал путник: потёртый рюкзак и ружьё через плечо, на поясе в чехле торчит рукоять ножа, одет по-походному. Высокие ботинки со шнуровкой, в которых так удобно ходить по бездорожью. Не молодой, но и не старый, из тех, чей возраст и не определишь. Солнце неспешно ползло к зениту, воздух прогрелся, и там, где деревья расступались, образуя укромные лужайки, начало припекать. Лес жил своей жизнью, совсем не обращая внимания на чужака. Цепляясь за ветки, охотник спустился по крутому склону на дно оврага, там, промеж валунов, среди осоки журчала вода — прозрачной, словно стеклянной лентой вился ручей. Под ботинками охотника заскрипели мелкие камешки. Размытый весенним половодьем берег нависал над головой, растопырив пальцы сухих веток. Под ним темнел зев норы, а у её края рядом с погадками белели мелкие косточки лесных грызунов. Впрочем, судя по всему, сова давно покинула своё убежище, и охотник скинул рюкзак, устроил на земле, подперев для верности суком. Достал из бокового кармана брезентовый непромокаемый планшет, откинул клапан, обнажив карту под прозрачным пластиком. Повертел, прикидывая маршрут. Потом вытянул ноги на камень, откинулся спиной на рюкзак, уложил ружьё на колени, надвинул кепку на нос. Казалось, полуденная жара сморила и его, но стоило на дальнем краю оврага треснуть сухой ветке, как охотник насторожился, стиснул пальцы на ложе ружья и застыл. Осторожно осмотрелся, неожиданно острым взглядом поймал движение, и плечи его опустились, готовое обороняться тело расслабилось. На рябине, не обращая внимания на невольного свидетеля, раскачивался чёрный дрозд, деловито обирал ближайшие грозди. Под деревьями всё было усыпано красным — птицы расклевали ягоды, и они покрыли зелёную листву кровавым ковром. Заросшая просека всё уводила вправо, поперёк лежали поваленные стволы деревьев, не пережившие последней бури. Но охотник шёл к неведомой цели, полагаясь на тайные знаки и только ему знакомые ориентиры. Лесное дно постепенно становилось всё ниже, под ногами охотника чавкало, ботинки вязли во мху. Кое-где попадались острые лунки лосиных следов, в бочагах стояла вода, и покачивал бурыми початками рогоз. Но через пару часов лес выровнялся, склон снова стал забирать вверх. Подлесок почти исчез, на смену ольхе и берёзе, расставив мохнатые лапы-руки, потянулись вверх ровные мачты сосен. Лес редел, а потом как-то внезапно раздался в стороны, принимая в зелёные ладони просторную долину, чей край скрывался за неровным горизонтом. Но охотник не стремился покинуть лесные стены, выходить на открытое пространство. Вместо этого он остановился в тени деревьев, достал бинокль, поднёс к глазам, рассматривая окрестности. Со стороны опушки вдруг донёсся птичий гвалт — недалеко, рукой подать, — что-то испугало лесных обитателей. Охотник присел на корточки, настороженно прислушался. Паника нарастала, птицы всполошились ещё больше, закричали в тревоге. С небес, казалось, упала серая молния — тетеревятник, сложив крылья, нырнул вниз, чтобы у самой земли вцепиться кинжалами когтей в добычу, потом тяжело захлопал крыльями, поднимаясь всё выше, устроился на обломке скалы, прижал свою жертву когтями и принялся за пиршество. Охотник проводил его взглядом, стараясь не привлекать порожнего внимания. Потеряв товарку, птицы постепенно успокоились. Охотник снова поднял к глазам бинокль. Долину пересекало извилистое русло реки. Её берега сплошь заросли кустами, а развесистые кроны деревьев бросали на землю невесомую тень. От едва заметного ветерка колыхались белые головки ромашек и ярко-желтые крестики куриной слепоты, цветастой шалью разнотравья скрывая покалеченный город. Люди ушли отсюда давно. Поперёк реки торчали обломанными зубьями быки моста. Если особо не вглядываться, то можно не понять, что вот тот холм неправильной формы — и не холм вовсе, а дом с провалившейся крышей, который обступили разросшиеся деревья. Но город ещё держался: кое-где сквозь заросли проступали правильные линии домов, пусть перечеркнутые завалами. Когда-то люди упорно отвоёвывали себе территорию, а теперь природа вернулась, неумолимо стирая следы завоевателей. Охотник спустился к некогда широкой трассе, что, упершись в городские ворота, расходилась веером улиц. Асфальт почти исчез под зелёным ковром, но то тут, то там торчали проржавевшие коробки машин — краска давно облезла, их оплело плющом, но они, словно коронованные цветами, упорно цеплялись за жизнь. Охотник сторожко ступал, следя за каждым шагом, потому что некоторые строения выглядели столь ветхими, что, казалось, могли превратиться в груду обломков от лёгкого прикосновения. Иногда под ногами хрустело, трескаясь, стекло. Те дома, что ещё стояли, скалились пустыми зевами окон, ветер трепал обрывок тряпки, зацепившийся за невидимый гвоздь. Город давно был пуст, люди уходили отсюда пусть и в спешке, но не теряя надежды. Надежды выжить, надежды на встречу с теми, с кем разлучила их судьба. Охотник углубился в лабиринт, возникший там, где раньше к центральной площади прямой стрелой шёл проспект. Фонтан перед зданием администрации зарос ряской, а на его фасаде чернели огромные буквы «ПОСТ». Охотник поднялся по ступеням ко входу, и пусть створки рассыпались трухой, но само здание выглядело крепким. Звук шагов отдался гулким эхом, ботинки поднимали облачка сухой пыли. В дальнем углу недовольно завозился, зашуршал какой-то грызун. Холл был почти пуст, остались только перевернутый пластиковый стул без ножки и покорёженный каркас стола. А раздетые, оголённые стены были испещрены надписями. Имена, имена, координаты, найдись, имена. Они пересекали друг друга, наплывая, наслаиваясь. Некоторые буквы расплылись от времени так, что не разобрать. Но некоторые регулярно обновляли. Охотник подошёл ближе, замер, вчитываясь. «Пост 2», не то… «Центральная», ЖелДЛ, «Рождествено», тоже… Чуть правее, над «Иванчины — Дружная г.», наконец нашлась нужная — синим баллончиком: «Митино — в сторону Высокого Яра, за ТЭЦ по указателю». И координаты. Охотник замер, разглядывая печатные буквы с потёками, кивнул, будто с кем-то соглашаясь. Провёл пальцами, словно прощался. Ногти впились в бетон, посыпались крошки, полетели в разные стороны мелкие обломки штукатурки. Написанные буквы перечеркнула глубокая линия, шрамом пересёкшая цифры, поблёскивая слюдой там, где острый коготь вспорол бетон. Охотник склонил голову набок, рассматривая надпись на соседней стене. Повёл плечами, размял ладонью шею. Губы зашевелились, повторяя за неизвестным, оставившим сообщение: АНКЛАВ «НОВЫЙ» СЕВЕР ПО А34 138 КМ ВОСТОК 50 ДО ПЕРЕПРАВЫ СЕВЕР 6 Выйдя из полумрака, он невольно прищурился, когда солнце, отразившись в мутном стекле дома напротив, плеснуло светом по глазам. Под подошвами ботинок сухо хрустели, переламывались и превращаясь в прах, прошлогодние листья, мёртвые стебли опаленной солнцем травы недовольно шуршали, когда их задевала грубая ткань дорожных штанов. Там, где когда-то в бесконечную даль уходили ровные, закованные в бетон линии дорог, покорные воле сотворившего их человека, теперь к свету устремились гибкие руки ив. То, что, казалось, было сотворено на века, как триумф осознаной воли, острого разума, сдалось под натиском целеустремленной, вездесущей жизни. Ровные плиты пошли трещинами, расползлись неприкаянно в разные стороны, зияли провалами. Сквозь них пробивалась бесконечная зелёная трава, качал алыми кистями кипрей, а между метёлками лугового мятлика призывно раскачивались фиолетовые соцветия шалфея. Жужжали насекомые, а под раскинувшим тяжелые ветви дубом вырос холм муравейника. Проржавевшие остовы фонарных столбов заросли вьюнком, он выставил в разные стороны белые раструбы цветков, и их лепестки трепетали на ветру, как крылья. К стенам осевшего на бок, словно перекошенного, дома прилепились гнёзда, а на уцелевший козырёк занесло семена, и теперь его покрывала молодая берёзовая поросль. Под каблуком треснула, поддалась плита. Охотник покачнулся, неловко переступил, взмахнул рукой, чтобы поймать равновесие, и на мгновение отвёл внимательный взгляд от руин. Тут же, как по сигналу, над головой захлопали гигантские крылья, сверху на охотника упала тень, он инстинктивно дёрнулся в сторону и вскинул руку. В толстую потертую кожу рукава, испещрённую царапинами, впились острые когти, тисками обхватили запястье. Птица заклекотала, забила крыльями и пронзительно закричала. И успокоилась, кося на охотника блестящим глазом. Сложила стальные крылья, встряхнулась, нахохлилась и заворковала ему на ухо. — Наелась? Кинжалы когтей сжали запястья, птица неловко переступила лапами по живому насесту. Охотник по-птичьи склонил голову, посмотрел на солнце, застывшее в зените, перевёл взгляд на свою спутницу и недобро оскалился. — На север.