Часть 1
12 апреля 2022 г. в 21:05
Их встреча должна была пройти не так. По правде говоря, они вообще не должны были встречаться, Гиноза попрощался с Когами ещё тогда, когда тот сбежал от Бюро. Он не мог рассчитывать увидеть Когами когда-нибудь хоть одним глазком, он ведь даже не знал, жив тот или нет. Но он увидел. Сначала на записи, мелькнувший силуэт, глаза, которые точно невозможно было рассмотреть при таком качестве, а Гиноза рассмотрел отлично. Он очень надеялся на то, что его голос, просивший Акане передать Когами «привет», не выдал всех его чувств. Всех тех, которые он успешно игнорировал почти три года.
Их встреча должна была пройти не так. А как — Гиноза не представлял. Он запрещал себе думать об этом, а когда мысли всё же прорывались, он не успевал подумать о том, что станет делать, только захлебывался подступавшими эмоциями. И наверное, хорошо, что и в тот раз подумать у Гинозы не было времени. Пришлось лезть в драку, спасая задницу Когами, едва спрыгнув с вертолета; и как же удачно пригодились все скопившиеся под рёбрами чувства: выпускать наружу огонь уместнее всего на поле боя.
Однако, он не сдержался — врезал Когами после. Сам толком не понял за что. За то, что тот бросил его? За то, что жил теперь в другом мире? Иногда Гиноза уговаривал себя, что у Когами не было выбора, а иной раз верил, что выбор был.
Временами Гиноза думал о том, что бы было, если бы Когами не сбежал из Бюро, не убил Макисиму. Представлял, как бы они оказались здесь вместе, запертые в комнатах для исполнителей, где они не могли бы никуда деться друг от друга. Погружались бы друг в друга, прятались от камер наблюдения в тёмных закоулках — Когами отлично знал все «слепые пятна», это Гиноза усвоил уже давно. Что бы он сказал ему, увидев напротив себя на этом диване? Этого Гиноза не знал, но зато отлично знал, что бы сделал. Или что сделал бы Когами, пусть все представления об этом могли серьёзно расходиться с реальностью. Мысли о Когами всегда заканчивались вот так, всего два исхода: глухая тоска, не дающая забыться сном среди холодных простыней, или…
Гиноза прикрыл глаза и неуверенно коснулся своего солнечного сплетения левой рукой, пополз вниз по животу, цепляя складки майки кончиками ненастоящих пальцев. Его почти всегда преследовало лёгкое чувство стыда, когда он делал это сам, в самом начале даже сильнее, чем после. Но под веками стоял Когами, и Гиноза слышал его тяжёлое дыхание как наяву, и оттого стыд только распалял. Он не был точно уверен, следили ли камеры за всем происходящим в комнатах исполнителей, но Гиноза знал, что Караномори во всяком случае отвернулась бы. Она ведь всё прекрасно понимала.
Он закусил губу, едва сдержав стон, когда рука скользнула в штаны и первое холодное прикосновение железных пальцев к разгорячённой плоти ударило так сильно, что он чуть не кончил тут же. Современные технологии протезирования были впечатляюще хороши и искусственную руку можно было с лёгкостью принять за настоящую, как наблюдателю, так и владельцу. Но его протез, конечно, отличался от тех, что делали для гражданских; всё-таки он боевая единица, и некоторые характеристики крепкого металла были тут важнее тактильных ощущений.
Протез не различал так сильно тепло и холод, как настоящая рука, не передавал болевые импульсы так ярко, но выломанную руку Гиноза бы несомненно прочувствовал. Невозможно было бы достичь такого уровня контроля над конечностью, естественности движений, если бы она ничего не чувствовала. Это скорее ощущалось, как лёгкое давление, мурашки на кончиках пальцах, немного тепла. Это позволяло Гинозе ощутить, как нагревались его металлические пальцы и каким твёрдым и упругим был член, зажатый в них. И это дарило совсем иные ощущения, чем те, что можно было получить, лаская себя живой рукой. Так проще было представить, что рука на члене была не его.
Под дрожащими веками Гиноза видел серые глаза, потемневшие, как грозовое небо, и эти глаза вместе с чуть приоткрытыми влажными губами, наверное, были сексуальнее всех других частей тела, что он мог себе вообразить. Гиноза вспоминал загорелое крепкое тело Когами в распахнутой на груди рубахе, оно стало крупнее и рельефней с того момента, как они расстались. Чёрт, да ему самому было чем похвастаться, хотя бы уровнем боевого мастерства. Гиноза тренировался по записям с тренировок Когами. Каждый раз он видел в боевом дроне его серьезное лицо, и мечтал однажды победить его в драке. Победить, а потом отдаться, прямо на истоптанном полу тренажерного зала под камерами Караномори, а может, на поле боя, утопая в пыли и запахах гари, пропитываясь потом и кровью друг друга, в трёх метрах от тела убитого ими вдвоём наемника.
Гиноза скользнул по влажной головке металлическими пальцами, которые сами по себе были приятны на ощупь из-за высокотехнологичного напыления, а потом сжал чувствительную плоть, замирая, ощущая, как самый кончик его члена напряжённо пульсировал в этих слишком тесных тисках. Жёстких, неподатливых, ненастоящих. Чужих. Он тихо заскулил, представляя на своём члене руку Когами, грубую и мозолистую от приклада реального оружия, покрытую шершавой коркой грязи и крови, нетерпеливую, просто варварски напористую. Гиноза представил, как он сам запустил бы свою руку — живую, горячую — ему в штаны, дроча в животном ритме. Как вылизывал бы его фиолетовую от синяков шею и драл когтями спину. Возможно, он даже рыдал бы от переизбытка разрывающих грудь чувств, не переставая двигать руками и прижимаясь всё теснее к каменному телу. А Когами целовал бы в ответ жадно, глотая его слёзы.
Гиноза был на грани, он сполз по спинке дивана в полулежачее положение, всё шире раздвигая колени и приподнимая на напряжённых до судороги ногах задницу над диваном. Спущенные штаны от этого мешались, обхватывая бедра всё жёстче, майка на спине намокла, и Гиноза невероятно чётко ощущал трущую лопатки ткань обивки. Он двигал железной рукой быстрее, лишь иногда чудовищным усилием воли заставляя себя притормозить, сжать пальцы в кольцо у основания члена и выдохнуть через сжатые зубы, чтобы на мгновение, хоть на мгновение продлить ещё тянущую жилы муку наслаждения. Он гладил живой рукой свой взмокший живот, грудь, касался сосков, сжимал их едва ощутимо, спускался ниже, цепляясь за бедра, стискивая поджавшиеся яйца в кулаке. Эта рука ощущалась просто обжигающей и неудержимой. Голодной. Но ему всё ещё было мало. Мало было собственной руки, мало терзающих член железных пальцев, мало фантомного дыхания на ухо.
Гиноза стонал почти жалобно. У него всегда получалось именно так, когда он сам или Когами ласкал его тело руками. Во время секса было немного иначе, тогда яростное дыхание и неудержимый темп крали эти стоны, его голос. Тогда он мог и не исторгнуть ни одного звука, только дышать в такт чужого сердцебиения, владеть телом Когами, держа в руках его реакции, или отдаваться ему, забывая свои. Глотать его запах, до самого конца, до момента разрядки и лишь тогда выдохнуть едва слышно пересохшим горлом его имя. Но когда были задействованы лишь руки, голос Гинозы звучал открыто, чувства восторга, несдержанности, опустошения падали с его губ, растворяясь в жаре тела. Когами не раз говорил, что в мастурбации ему нравится именно это — слышать, как Гино просит ещё одними только сдавленными стонами и податливым телом. Когами любил слушать его и смотреть на его подёрнутую смущением похоть.
На самом пике наслаждения, готовый рухнуть в пропасть под натиском накатившей волны, Гиноза приоткрыл глаза, сквозь мутную влажную пелену глядя на пустующий диван напротив. Глаза резал не такой уж, казалось бы, и яркий искусственный свет ламп, отражаясь резкими бликами на гранях полупустого стакана, брошенного на столе, и скользя рыжими отсветами на почти матовой поверхности металла движущейся руки. Гиноза прилип взглядом к этим рыжим полосам, следя за ними, растворяясь в них, соединяясь будто с их гипнотическими движениями, несущими его к несокрушимому моменту удовольствия. На секунду перед его расфокусированным взглядом возникли серые грозовые глаза, приоткрытые влажные губы. Почти реальное лицо. Фантомное дыхание, казалось, дыхнуло горьким сигаретным вкусом в рот, беззвучно произнося его имя. И Гиноза кончил, пачкая бледный живот и металлические пальцы.