Тяжёлая работа

Штольман тяжело опустился на стул, устало потер пальцами переносицу и взялся за карандаш. Настроение было хуже некуда. Голова жутко болела, и его злило, невероятно злило то, что преступник уже в который раз ускользал от них, а он ничего не мог с этим поделать. Этот мерзавец будто всегда находился на шаг впереди, а Штольман вместе со всем Департаментом полиции Петербурга никак не могли за него ухватиться. И вот, сегодняшняя операция также обернулась полным провалом. «Нет, и правда нужно ехать домой…» — подумал Яков. Сегодня разве что ленивый не сказал ему о том, что нельзя доводить себя до такого состояния и что отдохнувший, полный сил, Штольман пригодится им в работе гораздо больше, нежели чем Штольман, доведённый до нервного истощения. Он был с этим согласен, но всё же возвращаться домой с пустыми руками было даже тяжелее, чем возвращаться в управление. Вот уже около двух недель они безрезультатно охотились на серийного убийцу, жертвами которого стали шесть девочек, самая старшая из них не дожила двух недель до своего четырнадцатилетия. И, что самое главное, все эти девочки были так или иначе связаны с Департаментом полиции — дочери, племянницы, младшие сестры разных сотрудников. Никто не сомневался, что убийца имеет прямое отношение к Департаменту, или же как минимум здесь орудовал его сообщник, потому что преступнику явно было известно очень много информации, который посторонний человек знать не мог. Он знал, у кого из сотрудников есть малолетние родственницы, знал, где они живут, и, видимо, проводив какое-то время в наблюдении, узнавал их распорядок дня — куда девочки ходили, как передвигались, где они могли остаться абсолютно одни и при каких условиях их лучше всего приманить к себе. И это было ужасно. Абсолютно всё в этом деле было ужасно. Атмосфера в Департаменте с каждым днём накалялась сильнее и сильнее. Все с подозрением смотрели друг на друга, потому что, казалось, уже ни в ком и ни в чем нельзя быть уверенным. Когда удалось установить закономерности в действиях убийцы и определить примерный круг возможных жертв, Софья и Вера Штольман оказались в их числе, что не прибавляло самому Якову спокойствия. Он ведь почти каждый день на протяжении многих лет сталкивался с самой нелицеприятной стороной человеческой жизни. И, как бы прискорбно это не звучало, но ему не раз приходилось расследовать убийства юных, совсем ещё молодых людей, и даже детей. Но это происходило задолго до того, как у него появились свои собственные. Поэтому сейчас это дело влияло на него гораздо сильнее, чем он готов был признать. Конечно, на работе и остроте мысли это никак не сказывалось, потому что днём Штольман максимально абстрагировался от происходящего и работал на пределе своих возможностей. Но всё же он был обычным человеком, и рано или поздно стена, которую он выстроил, должна была дать трещину. Штольман держался до последнего, но всё изменилось три дня назад, когда обнаружили самую последнюю жертву. Ей было всего восемь. И не возникло никаких сомнений, что за этим стоит тот же самый человек. Потому что следы зверского убийства и… надругательства над телом были идентичны всем предыдущим жертвам. В тот день выйдя из мертвецкой, Штольман впервые за долгое время почувствовал острую необходимость в рюмке коньяка. Перед глазами стояла старшая дочь — Вера. Ей тоже не так давно исполнилось восемь. И она невероятно этим гордилась и радовалась, как может только ребёнок радоваться тому, что стал на год на старше. А вот эта девочка, лежащая там, за дверью, на холодном столе, уже никогда ничему не обрадуется, не повзрослеет и не узнает в полной мере всех радостей и горестей жизни. Теперь, исходя из возраста последней жертвы, можно было предположить, что Вера находится в относительной безопасности — девочки с каждым разом становились всё младше и младше, в этом убийца действовал последовательно и ещё ни разу не отступался от схемы. Но если восьмилетняя Верочка могла маньяка больше не заинтересовать, то Соня, которая была младше… От мрачных мыслей Штольмана отвлек звук сломавшегося карандаша. Он задумчиво посмотрел на его обломки в своей ладони. Оказывается, он и не заметил, как сильно сжал руку. Аккуратно отложив остатки карандаша на стол, он поднялся и решительно направился к выходу. Несмотря на то, что вокруг его дома была выставлена надёжная охрана, он чувствовал, что должен сам удостовериться в том, что его семья в порядке. Да и поспать хотя бы несколько часов в своей постели впервые за двое суток ему явно не помешало бы. Разумеется, отдохнуть толком не удалось. Посреди ночи, резко проснувшись, он чуть ли не закричал вслух. Ему приснилось, что этот ублюдок добрался своими руками до его девочек, а он, Яков, ничего не смог с этим поделать. Не предотвратил. Не успел прийти на помощь. Не защитил тех, за кого был в ответе. И сон этот был настолько реалистичным, настолько правдоподобным, что дышать стало очень трудно, и сердце бешено заколотилось в груди. Видно, проснувшись, он сильно дёрнулся и этим разбудил лежащую рядом жену. И впервые за всю их совместную жизнь не он успокаивал Анну после ночных кошмаров, а она его. Но Штольман так и не нашёл в себе сил признаться, что ему на самом деле привиделось во сне. Это было слишком страшно. Слишком страшно произнести вслух. Облечь в слова то… то что в итоге может стать правдой. В первый раз после дела Крутина Яков был настолько близок к тому, чтобы потерять то, чем дорожил больше жизни. Под тусклым светом лампы Анна, прижимая его голову к себе и гладя его по волосам, шептала: — Яша, пожалуйста, расскажи, что тебе приснилось, станет легче. В ответ он мог только качать головой и судорожно вздыхать. Он не мог себе позволить, да к тому же и не хотел волновать её ещё сильнее. Анна была уже на пятом месяце беременности, и меньше всего Штольман хотел, чтобы она в таком положении думала о мёртвых детях. А тем более об их мёртвых детях. Конечно, долго скрывать наличие проблем не удалось, Анна всё равно видела, что с ним что-то не так, а через какое-то время нужно было как-то объяснить наличие охраны вокруг их дома. И Штольман рассказал ей о неуловимом опасном убийце, который орудует в их районе, предусмотрительно умолчав о том, кто обычно становится жертвами этого человека. Всё равно во время беременности духи её обычно не беспокоили, так что можно было не бояться, что гости с того света сами наведаются к ней и будут рассказывать и показывать все подробности своей смерти. А Яков точно знал, что это не самое приятное действо.

***

Рано утром он пытался тихо выскользнуть из дома, чтобы не потревожить никого из домашних, но Анна успела перехватить его в прихожей. — Ты опять не позавтракал, — с осуждением протянула она, кутаясь в домашний халат. — На службе что-нибудь перехвачу. Не волнуйся за меня, пожалуйста. — Ты же знаешь, я не могу. Он аккуратно взял её за руку. — Аня, не надо было тебе вставать. Возвращайся в постель и ещё поспи. Тебе нужно как можно больше отдыхать, а тут я тебе полночи спать не давал, — слегка виновато улыбнулся Штольман. Анна уже открыла рот, чтобы что-то сказать, как их прервала внезапно появившаяся служанка. — Простите, барыня. Я в детскую зашла, а там Софья Яковлевна уже проснулись. Про Якова Платоновича спрашивают. Штольман с сожалением посмотрел на жену: — Мне нужно идти… — Поднимись к ней, хотя бы ненадолго. Четверть часа ничего не решат, а она скучает по тебе. И волнуется, — сказала Анна, мягко сжав его ладонь. — И тебе станет легче, вот увидишь. Штольман почувствовал лёгкий укол вины. С тех пор как началось расследование этого дела, он и впрямь довольно редко появлялся дома, в основном заходил только для того, чтобы поспать, переодеться и освежиться. И приходил он в основном, когда дети уже спали, а уходил рано утром. Уже через минуту он аккуратно закрывал за собой дверь в детскую. В комнате было немного свежо, возможно, поэтому Соня спряталась с головой под одеяло, пытаясь задержать эту утреннюю атмосферу тепла и уюта. Даже звуки шагов её не смутили, Штольману пришлось подойти ближе и сесть на край кровати. Соня зашевелилась и из-под одеяла показался один глаз. Штольман не выдержал и усмехнулся. — Доброе утро, красавица. — Папочка! Как хорошо, что ты ещё не уехал! Одеяло в один миг было откинуто, а Яков был заключён в самые крепкие объятия. Вдоволь наобнимавшись с папой, Сонечка обратно откинулась на подушки и внимательно на него посмотрела. — Ты выглядишь усталым. — Да ничего, просто мало спал. — Почему? Тебе снились плохие сны? — встревоженно спросила девочка. Она как никто другой знала, как это ужасно. — Нет-нет, — Штольман поспешил успокоить дочь и улыбнулся, — приехал вчера поздно, а встать пришлось рано, вот и не выспался. Не волнуйся, солнце. — А мне вот ты приснился. Поэтому я хотела тебя увидеть, чтобы поскорее тебе рассказать. Там как будто… Закончить Софья не успела, так как дверь в комнату медленно открылась, и на пороге показалась Вера. Она была ещё немного заспанная, в ночной рубашке, с распущенными волосами, видно, только-только встала. — Папа! У Верочки сон как рукой сняло, и она с размаху кинулась в объятия к отцу, чуть не повалив того на кровать. Она тоже очень скучала. Потом Вера улеглась поперёк кровати, прислонившись спиной к стене, и Штольман, глядя на своих дочерей почувствовал, как душевное равновесие постепенно восстанавливается. Они обе светились радостью и тихим (ну, или не очень тихим) счастьем, и из-за этого он как будто сам набирался жизненной энергии. Но всё же времени на разговор оставалось катастрофически мало, поэтому он напомнил Софье о том, что она хотела что-то рассказать о своём сне. — Да, папочка. Я почти ничего не поняла, но мне показалось, что это очень-очень важно. Там был ты и ещё какие-то люди, и вы где-то были, но это даже неважно. Важно то, что всё было хорошо. Понимаешь? — торопливо и немного сбивчиво объяснила Соня. Штольман неопределённо мотнул головой. — Ну, я видела тебя и было такое чувство, как будто твоё чувство, что всё стало хорошо, что всё так, как нужно. И я сразу поняла, что всё, что тебя беспокоит, скоро пройдёт и больше не будет тебя беспокоить, потому что у тебя всё получится. Теперь понимаешь? — ещё раз спросила девочка, пристально и серьёзно глядя отцу в глаза, пытаясь увериться в том, что её мысль была услышана. Штольман кивнул. Он, кажется, и правда понял. Ему стало легче на душе. Если Соня сказала, что получится, значит так это и будет. И так оно и случилось. Преступник был схвачен через два дня. Он не успел кому-то ещё навредить.