Мёртвые не плачут.

Несильный дождь и полностью затянувшееся тёмными тяжёлыми тучами небо придавали кладбищу ещё более печальный вид. Каменные плиты, которые когда-то служили опорой некоторых домов, с вырезанными тонкими грубыми линиями от ножа в виде людских имён пропитались влагой. Общая картина серости сливалась в глазах одним цветом, непроглядной пеленой, но мужчине не требовалось видеть дорогу, чтобы добраться до определённой могилы. Дорогу сюда он выучил наизусть, заставил ранее себя шрамами в памяти отобразить каждую деталь. Совсем не похоже на того подлеца Барни, каким видели его чуть ли не все жители Базара, даже несмотря на его помощь давно обречённому месту. Хоть это и не отменяло того факта, что он прибегал к ужасным способам достижения целей. — Сука! — кулак боковой стороной ладони врезался в мятую траву. На коже остался отпечаток сырой земли. Наплевав на всё, что можно было, мужчина устало сел рядом с надгробием и опустил на него голову, словно сидел рядом с человеком и лежал на плече. Возможно, так и было. Только если малец, пожертвовавший собственной жизнью ради успеха, безопасности и будущего, простил ему этот поступок. Который определённо нельзя прощать. Барни знал, что поступил, как последний мудак, почти смирился. — Птичка, — шепчет под шум дождя темноволосый и прижимает ноги к телу, сгибая в коленях. Ему хочется сжаться до микроскопической точки, но получается принять положение расстроенного ребенка. — Птичка, ты не должен был слушаться меня. Он медленно тянется рукой к земле, из которой торчало пару завявших цветов. Барни не знал, как они называются, не знал, где в такое холодное время года достать свежие и яркие растения, поэтому принес то, что нашёл. Кажется, Натан любил цветы. По-девчачьи, но так мило улыбался каждый раз, когда видел ухоженные летние клумбы Базара. Барни помнил, что таял, наблюдая за мальчишкой. Подначивал его, шутил, старался вывести себя из этого глупого состояния транса, в которое впадал каждый раз, стоило больше пяти минут задержаться взглядом на нежных чертах лица Птички. Поэтому и грубил, чтобы прийти в чувства. — Мне жаль, — жмурится, позволяя дождевой воде смешаться с парой слезинок на его щеках. Пальцы осторожно касаются места погребения, где в паре метров под землёй лежал разлагающийся труп бывшего напарника, друга и человека, который значил гораздо большее, чем просто семья. Барни замирает. Ему вспоминается первый поцелуй, который он так бессовестно отнял у Натана, без разрешения, вопросов и прелюдий. Совсем не романтично. Только Натан всё равно схватил его за одежду с такой силой, словно ноги больше не могли удержать его. Мужчина запечатлел в голове каждую деталь. До сих пор чувствовал, как чужой лоб доверчиво прижимается к его плечу какое-то время, как, набравшись решительности, кончик носа парня плутал узорами на шее, втягивал воздух с таким наслаждением, словно там пахло свежей выпечкой, а не по́том и кровью, как они целовались снова и снова, прижимаясь друг к другу в каком-то переулке, как неуверенные руки обнимали, тянули ближе, но в то же время не давали сократить расстояние целиком — для этого было рано. И ведь Барни слушался. За всю свою жизнь он не был настолько покладистым и терпеливым, как рядом с Птичкой. Считалось ли это любовью? Он ведь ни разу не сказал ему этих заветных слов. Не успел, не хотел. — Мне страшно, Птичка, — из лёгких выбивает воздух, но мужчина сжимает кулаки и терпит. Не хватало ещё в истерику впасть. — Я блядское ссыкло, которое не смогло взять на себя ответственность за твои чувства и твоё будущее. Пальцы судорожно ищут в кармане пачку сигарет, но Барни с опозданием вспоминает, что оставил её в другой куртке. Эту нашел совсем недавно, пришлось перебраться из-за холодов. — Твоя мать меня ненавидит. Не думаю, что она обрадуется, если увидит здесь, но ты мне нужен. Почему ты не послал меня нахер с идеей отвлечь этих ёбаных мозгоедов? Нашли бы кристаллы в другом месте, сука! — тяжело дышит, шипит и кусает губы до крови. Больно. Понимает, что ничего бы они не нашли, и Натан сказал бы это прямо. Это был их последний и единственный шанс, помимо того, чтобы пойти на самоубийство и отвоевать воду. Когда-то они могли себе позволить один раз, в самый жаркий и тёплый день, поддаться настроению и, словно дети, устроить «войну», используя эту жизненно необходимую жидкость в качестве оружия, поливая друг друга из кружек и жалуясь, что на солнце у них не получится высохнуть также быстро, как обычно. Падали вместе на крышу и обсуждали, какой сегодня будет ночь — беззвёздной, тихой или же такой, что захочется провести всё время за разглядыванием далёких светил. Барни просто не мог не поддаваться ему и становился до чёртиков сентиментальным, пусть и пропускал в речи несколько грубых матов и ворчание. Пожалуй, ради него можно было и горы свернуть, и море переплыть, и вакцину создать. Мужчина сделал бы это, не задумываясь. Жаль, что никто не понимал, насколько Птичка ему важен. Даже после того, что случилось. — Я должен защитить их, — выдыхает Барни и смотрит на носки ботинок. — Я не смог сделать этого с тобой, но покажу, что способен. Он некоторое время молчит, а после поднимает голову наверх, позволяя прохладным каплям омывать его лицо. — Ты всегда будешь рядом, поэтому просто наблюдай за тем, как Базар встанет за моей спиной и начнёт развиваться. Мы справимся. Я справлюсь. Спасибо, что позволил мне дать этим планам жизнь. Барни замирает, переставая дышать. Ощущает каждой клеточкой своего тела чужое присутствие. Оборачивается, но никого не видит. Плечо вдруг окутывает резкое тепло, которое плавно растекается по всему телу, давая на какое-то время забыть о холодной промокшей одежде. Мужчина грустно улыбается уголками губ, воспринимая эти чувства как согласие и поддержку Натана. Впереди много дел. Он обязательно вернётся сюда, но в следующий раз причина будет совсем другой. Теперь Барни окажется здесь, чтобы рассказать о своих успехах и показать малышу тот мир, о котором они мечтали на пару под созвездием гидры.