Mat血ng sc[ours]

      Глядя на сверкающие в закатных лучах волны, Микаса поймала себя на крамольной мысли: а нравится ли ей вообще море?       Сейчас, протирая полами длинной юбки набережную порта в ожидании корабля, она с трудом для себя признала: пейзаж был прекрасен, но ей уже было все равно.       В руке у девушки был наполовину раскрошенный багет, который она успешно скармливала маленькой стайке чаек у ее ног. Ветерок легонько ласкал ее отросшие пряди, и, казалось, на свете было мало вещей, способных нарушить идилию.       Однако возмутитель спокойствия все же нашелся: рядом послышались тяжелые шаги, и рядом молча приземлилось коренастое тело Райнера, издав страдальческий вздох.       Микаса решила проигнорировать своего нежданного визави и вновь индифферентно пульнула крошкой хлеба в ближайшую чайку.       Молчание не тяготило Микасу: для нее оно было привычным, особенно если взять во внимание последние три года, проведенные наедине с собой в одинокой лесной хижине близ Шиганшины.       Однако сейчас друзья и бывшие «враги» впервые за долгое время вернулись на Парадиз и каким-то неведомым образом уговорили ее на «дипломатическую» поездку до Марли.       Микаса первое время отнекивалась, но когда не только Армин, но еще и Жан с Конни начали синхронные песнопения на тему «Хватит хоронить себя заживо вместе Эреном», согласилась. Не иначе как испугалась, что за дело возьмется вся их незадачливая компашка. Ну, или просто от скуки.       Райнер в очередной раз тяжко вздохнул.       — Не возражаешь? — голос его хоть и был твердым и уверенным, но все же будто с опаской подкрался к Микасе, спугнув мысли, словно стайку птиц.       — Прости? — только сейчас она увидела протянутую к ней руку и задалась вопросом, что ему могло от нее понадобиться.       За время их десятилетнего знакомства они едва ли напрямую обмолвились хотя бы сотней слов. Больше как-то приходилось опрокидывать его на спаррингах, нарезать лезвиями, а потом уже кормить громовыми копьями…       Рука его явно намеревалась покуситься на ее птичий провиант, и девушка с заминкой протянула ему половину оставшегося багета, поразившись, как бережно для человека его устрашающей конституции тот его принял.       Взгляд ее переключился на его руки: большие, грубые, испещреные венами, но сильные и осторожные.       «Руки мужчины» — подумалось ей, и внезапно это повеселило Микасу, ведь она и раньше не допускала мысли, что Райнер — девушка.       Все в нем кричало о мужественности: сильная линия подбородка, пробивающаяся на нем светлая щетина, острые скулы, которые уже утратили болезненную впалость с момента их последней встречи… Широкие плечи, высокий рост, общая массивность тела — да и вообще, заметила Микаса, вид у него стал заметно здоровее со времен битвы с Эреном.       Усталость, как физическая, так и эмоциональная, пропитывавшая тогда все вокруг него, будто испарилась, уступив место спокойной уверенности, которая была присуща ему во времена учёбы в кадетском корпусе… До того, как они поняли, что он — враг «человечества».       Да уж, как прост был мир, когда казалось, будто человечество за стенами — это все, что от него осталось.       Микаса отвела взгляд и встретилась со взглядом чайки, которая будто бы пыталась ее загипнотизировать, и вновь пульнула в нее хлебом, угодив аккурат промеж глаз. Чайка недовольно склевала подношение, мрачно косясь, будто бы делая девушке одолжение.       Микаса усмехнулась. Райнер обернулся было к ней, собираясь спросить причину веселья, но, увидев задумчивую улыбку собеседницы, тактично промолчал.       Так и сидели. Аккерман вновь вернулась к неутешительным мыслям, мазнув взглядом по Райнеру: тот тоже был где-то далеко отсюда.       В его отстраненном взгляде и усталой полуулыбке, будто обращенной куда-то внутрь себя, она заметила то, что, казалось бы, исчезло: печаль и бессилие перед тем, чего уже никак не исправить.       Микасу на секунду порадовало, что не одна она тащит на себе этот груз, что не только ее обошла стороной целительная сила времени. Но осознание тяжести совершенных грехов не дало прорваться росткам эгоистичной радости: они оба побывали по обе стороны баррикад, они оба — жертвы, они оба — убийцы, они оба — предатели.       Микаса опустила взгляд на свои руки, обветренные, с покусанными заусенцами. «Отнюдь не женственно», — подумала она, сама не понимая, откуда у нее взялись такие мысли: всю свою жизнь она была воином, а красота рук ее беспокоила в последнюю очередь.       Взгляд ее вновь метнулся к Райнеру, но вдруг словно обжёгся о расплавленное золото его глаз — он тоже смотрел на нее.       — Это… — Аккерман в панике пыталась заполнить неловкое молчание словами, ведь, в противном случае, у Райнера возникнут вопросы, почему она его разглядывает. — Ты уже думал, чем будешь заниматься по возвращении в Марли?       Райнер понимающе усмехнулся, опустив глаза, понимая, что этот глупый вопрос она задала исключительно от безысходности. Однако рыцарская натура не позволила нетактично указать даме на бессмысленность вопроса — ответ на него Микаса и так знала.       — Вернусь к своей работе в посольстве, как обычно…– улыбнулся он в ответ. — Можешь тоже присоединиться к нам, уверен, Армин будет вне себя от радости.       — Да… — неловко отвернулась Микаса, костеря себя, на чем свет стоит, и нервно отщипывая целую горсть крошек. — Может быть, попробую, — немного агрессивно для самой себя, Микаса запустила хлебную шрапнель в чаек, создав временный хаос на набережной — стая с грохотом подлетела, устроив целый бой за подношение.       Райнер слегка поерзал — он уж точно не был фанатом хаоса, и мельтешение вокруг вызывало у него острое желание спрятаться, трансформировавшись в титана — способность, к счастью или увы, уже ушедшую навеки.       Птичий бой временно затих, однако одна из чаек — очевидно, самая нахальная, — решила сменить дислокацию и устроилась с видом фельдмаршала прямехонько на шляпе Микасы.       Девушка сперва сьежилась, но уже через секунду индифферентно продолжила сидеть, будто ее совсем не волновал внезапный пассажир на голове.       Из груди Райнера раздался полузадушенный смешок: уж больно не вязалась всегда холодная и неприступная Микаса Аккерман с этим хулиганским видением.       Внезапно он встретился взглядом с птицей: взглядом, которым обычно награждает защищающий хозяина бульдог, готовый вцепиться тебе в ногу.       Райнер был готов поклясться, что птица подозрительно прищурилась, прежде чем спустя пару взмахов крыльев перекочевать уже к нему на плечо.       Подавив желание встрепенуться и шугануть оборзевшую птицу, Браун лишь выдохнул, тем самым успокаивая себя, и опасливо протянул ей кусочек хлеба.       Чайка, все еще щурясь, приняла скромный дар, а потом, словно подождав момент, когда Райнер расслабится, начала лупить его крыльями по голове, будто имея к нему какие-то личные счеты.       Клюнув бедного воина напоследок в щеку, птица с гордым видом улетела восвояси.       Сперва Райнер не понял, что произошло: звук тихого смеха был настолько непривычным, что он едва ли смог предположить его источник. Уже позже он понял, почему впал в ступор: на своей памяти он впервые видел и слышал, как Микаса Аккерман… смеется.       Почти минуту он наслаждался своим шоковым состоянием под аккомпанемент хрустального смеха, а затем сам присоединился к нему, попутно, не совсем осознавая зачем, но принимая протянутый девушкой платок.       «Зачем?» — спросили Микасу его глаза, в которых сейчас плескались солнечные зайчики.       — У тебя кровь… — все еще улыбаясь, просветила его она, — Вот здесь, — и показала где именно, только у себя на щеке. Палец ее едва задел старый шрам, оставленный на память Эреном.       «Надо же, какое совпадение» — подумали они синхронно, все еще смесясь глазами, но холодея от мурашек, лизнувших их спины.       Микасе вдруг стало неловко от того, как сильно ее загипнотизировал пристальный взгляд Райнера, и она поспешно вернула свое внимание солнцу, трагически умиравшему за кромкой воды.       Ветер все еще ласкал их кожу, утешающе шумел прилив, а чайки редко перекрикивались где-то в вышине.       — Хулиганка… — весело буркнул Райнер вслед улетевшей чайке. — Вся в Эрена.       И двое вновь взорвались от смеха.