О кошмарах и новых правилах

«Господи, почему?» Рёбра мальчика трещали от мечущегося внутри тихого ужаса. Он не мог кричать. Честно говоря, дышать тоже выходило с трудом. Огромные руки касались его всюду, где он не хотел быть тронутым, злые глаза сверкали в полутьме, зловонные губы шептали с придыханием, в экстазе. — Хороший мальчик… Такой красивый… Вот та-ак… Кажется, его запястья были связаны, но это не имело значения. Разум гнил подстрелянной птицей, конечности казались неподъёмными и совсем не слушались. Он хотел заплакать, но глаза оставались сухими. Хотел молить мужчину остановиться, но мог только беззвучно открывать рот, как рыбка, выброшенная на берег, набивая внутрь песок. Господи, помоги. Боже, пожалуйста. Пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйста… Видимо, с каких-то пор он начал молиться вслух, потому что ответ вдруг прозвучал у самого уха: — Ах, пожалуйста? Какой испорченный малыш! Сейчас ты получишь своё «пожалуйста»… От внезапной резкой боли зрение мальчика помутилось. Он слабо зашевелил ногами, или в попытке отодвинуться подальше, или реагируя на ножевую резь внизу. Его щёки обхватили толстые грубые пальцы, открывая рот, и внутрь проник чужой язык. Мальчика затошнило. — Ах… Какой-красивый-мальчик… Дядя-хорошо-о-тебе-позаботится… — слова сопровождали грубые колючие движения старческих бёдер. — Тебе это нравится, мальчик? Во-от так… «Господи, почему это происходит?» Он должен закричать. Он должен его остановить. Сказать «хватит». Но рот его не слушался. Вместо слов получался только тихий скулёж. — Тебе ведь это нравится, паршивец? «Эш?» Нет! Нет! Господи, дай мне голос! «Эш!» — Мне не нравится! Я не хочу! … — Эш! — чья-то рука осторожно хлопала его по плечу. Он схватил её и выкрутил, вцепившись в чужую шею стальной хваткой. Огромные глаза Эйджи смотрели на него. Бездонные тёплые лужицы. Эш вдруг понял, что сидит на Эйджи, придавив его к постели. Его сердце бешено колотилось, но он дышал, истеричные вдохи и выдохи приобретали ритм. Эйджи не двигался, но в его лице не было страха. Эш чувствовал, как бьётся пульс под его пальцами — спокойно и размеренно. Эш отпрянул, выпустив парня из захвата. Реальность понемногу обступала его со всех сторон, но кошмар ещё не покинул его, и не было никаких шансов на то, что он забудется, как только Эш окончательно проснётся. Ведь это был не просто страшный сон. Намного хуже. Воспоминание. — Извини. — выдохнул Эш. — Ничего, всё в порядке. — Эйджи поднялся, сел, с невозможно ласковым изгибом губ и бровей смотрел на Эша, чего-то ждал. Он совсем не удивился и не испугался. Он знал, что Эш не хотел сделать ему больно. А ещё он знал, что люди, прошедшие через ад, затем могут носить его в себе на протяжении многих лет, и с этим ничего не поделаешь. Эшу нужно время, и Эйджи готов дать столько, сколько потребуется. Как бы то ни было, он был рад, что разбудил Эша. Из приоткрытого на ночь окошка веяло легко, едва прохладно. Парень почувствовал, как сохнут капельки пота на лбу, облепленом прилипшими прядями волос. Сам Эйджи проснулся от странного, смутного беспокойства, и несколько мгновений пялился в тёмный потолок, пока не услышал слева от себя тихое, жалобное хныканье. Мысль разбудить Эша казалась единственно правильной. Что бы тому ни снилось, здесь, в реальности, оно его не достанет. Эйджи вскочил с кровати и как можно аккуратнее принялся похлопывать парня по взмокшему плечу. Сердце сжималось при виде несчастной, беспомощной гримасы на лице Эша. Ему не было обидно, когда его внезапно опрокинули на кровать, и зелёные глаза напротив полыхнули ненавистью. Он знал, что ненависть адресована не ему. В конце-концов, это не первая подобная ситуация с тех пор, как они стали жить вместе в доме его родителей. Он также не жалел о том, что решил поселить Эша в свою комнату, несмотря на трудно читаемые переглядки родителей и сестры. Эш больше не будет проходить через это в одиночку, сколько бы раз он ни пытался случайно его придушить. Эйджи потянулся, чтобы включить детский светильник в виде белого мишки. Он немного стеснялся его перед Эшем, но это был старый подарок сестры, к тому же спустя много лет он по-прежнему исправно работал. Мягкий жёлтый свет образовал островок в темноте между их кроватей. Постепенно грудь Эша вздымалась всё ровнее и реже. Кожа лица и шеи влажно блестела. Полосатая пижама прилипла к спине и плечам. — Не хочешь умыться? — преувеличенно беспечно сказал Эйджи, вставая и протягивая Эшу ладонь. Эш взял его за руку. Сухую, нежную и тёплую. Под ногами наконец возникла опора. Вместе они на цыпочках пробрались в крошечную ванную, чтобы не разбудить спящих. Эйджи стоял в сторонке, сложив руки за спиной и прильнув к стене, пока Эш набирал в ладони холодную воду и обливал лицо. Липкий ужас и стыд стекали вниз по подбородку и исчезали в сливной решётке. Парень разогнулся и уставился на своё отражение в зеркале. Мокрые волосы в страшном беспорядке, лицо белое, как полотно, под дикими глазами живописные синяки. Красавчик, ничего не скажешь. Хоть сейчас пеленай в смирительную рубашку. Там же, в отражении, лицо Эйджи обнадёживающие ему улыбалось. Их глаза встретились. Эш замер в восхищении: он не знал никого красивее. — Идём обратно? — спросил он. — Хотя я вряд-ли сейчас снова засну. — Я тоже. Эйджи не задавал вопросов, не пытался его успокоить или разговорить. Он просто молча существовал поблизости. Эш ценил это намного сильнее, чем самонадеянные попытки других людей влезть к нему в голову. Всё также бесшумно они спустились на кухню, чтобы взять две банки сладкой газировки (Эш обычно не знал, что у неё за вкус, пока не пробовал, но даже когда пробовал, не всегда мог определиться — в разнообразии своих снэков и напитков японцы были просто сумасшедшими). Дом спал. Когда они вернулись в комнату Эйджи, тот предложил Эшу перетащить своё одеяло на его кровать. Эш согласился. Вдвоём они построили нечто вроде гнезда из подушек и одеял и зарылись в него, сидя в позе лотоса плечом к плечу. Открытые банки приятно зашипели. Эшу нравилось чувствовать тепло Эйджи, когда он был так близко, что можно было услышать его сопение, пересчитать микроскопические родинки на лице. Это было удивительно — соприкасаться коленями с кем-то и не иметь желания оторвать себе ноги. В Эйджи пряталось много чудес, и это, похоже, одно из них. — Прости за то, что не дал выспаться. Снова. — пробормотал Эш виновато. Эйджи устроился на полставки фотографом в модный журнал, что предполагало подъём в семь утра пять дней в неделю. То есть, на сон ему оставалась в лучшем случае пара часов. Эйджи помотал головой. — Я же сказал, всё в порядке. Было бы куда хуже, если бы я спал и не смог тебя поднять. Он улыбнулся, глядя прямо в душу. — Я рад, что проснулся. Эшу казалось, что он вот-вот лопнет от слишком большого счастья. Он смотрел на парня напротив долго и сложно, и никакие слова не смогли бы точно описать, что он испытывал. Как может кто-то заботиться о нём так сильно? Чем он это заслужил? Сколько будет продолжаться эта экскурсия в рай? Он не мог поверить своей удаче. Его разрывало желание сделать что-то очень глупое. Обнять Эйджи так сильно, чтобы их рёбра и кожа срослись, и их больше нельзя было разлучить. Спрятать Эйджи от всего мира, укрыть собой от чужих глаз и рук, чтобы никто не мог ему навредить. Взять его ладони в свои. Что-то очень глупое и очень странное. Эйджи его опередил. Он медленно, словно давая Эшу возможность увернуться и отскочить, положил его голову себе на плечо, возле шеи. Поставил газировку на постель, прислонив к ноге, чтобы не разлить, и нежно прикоснулся пальцами к волосам парня. Касания стали поглаживаями. Эш расслабился и растёкся карамелью. Всё вокруг затихло в умиротворении. Эйджи заговорил о чём-то отвлечённом, о том, что им предстоит сделать завтра (ой, уже сегодня), о новом проекте Ибэ. Мама попросила прибраться у них в комнате, и она права, знаешь, на подоконнике столько пыли. И снег на дорожке перед домом расчистить, папа опять забыл, а потом мы можем… Эш растворялся в низком, полном обещания тепла и спокойствия звуке его голоса. — Знаешь, иногда я сомневаюсь в том, что я — человек. — сказал он. Эйджи вопросительно посмотрел на него, мол, продолжай. — Ну… — он запнулся, внезапно пожалев о том, что открыл рот. Он ненавидел это свойство своего характера. Он был слишком замкнут внутри собственного разума, нужные слова часто терялись по пути ко рту. Порой ему оставалось лишь вариться в своих переживаниях, потому что он не сумел преобразовать их в речь. Но, раз уж он начал, то хотя бы попытается закончить. Обычно, в таких ситуациях он просто замолкал или отмахивался от собеседника. Эйджи такого не заслужил. Эш вздыхает. Он стал таким слабым. — Понимаешь, вот есть салфетка. Кто-то может вытереть о неё свой член, когда приспичит. У салфетки нет чувств и воли, как у человека. Никто не спрашивает у салфетки, о чём она мечтает, или как у неё дела. Если кто-то захочет быть добр к салфетке, его не поймут. Зачем растрачивать свою доброту на предмет, который ничего не чувствует? Салфетка не нуждается в чьей-то заботе или помощи. — он сглатывает пересохшим языком и закругляется. — Я чувствую, что между мной и этой салфеткой нет разницы. Я чувствую себя вещью. — Эш… Эйджи ощущал себя жалким и беспомощным. Что он должен сказать? Что Эш — абсолютно точно, вне всяких сомнений — не вещь? Какая глупость. Эш и сам это понимал. За очевидными истинами пряталось что-то более страшное и болезненное, и Эйджи сомневался, получится ли у него когда-нибудь спуститься на такую низкую глубину сознания парня, чтобы рассмотреть это что-то более пристально, препарировать до костей, найти его источник и избавиться от него раз и навсегда. Эйджи ненавидел тех, кто сделал это с Эшем, пусть и не подозревал, что вообще умеет ненавидеть. Кажется, теперь склонность его друга к саморазрушению стала немного понятнее. В этом море пряталось много ужасных и древних чудовищ. — Тебе кажется, что ты не имеешь права на слабость и заботу, потому что ты — вещь, а не человек? Эш кивнул. Когда Эйджи стал так хорошо его понимать? Он был рад, что ему не придётся больше изъясняться самому, на случай, если Эйджи не сможет уловить ход его мыслей, и клешнями вытаскивать слова изнутри. А ещё, произнесённые вслух, эти рассуждения звучали немного нелепо, и он стыдился их. — Потому что каждый раз, когда ты говорил «нет», никто не считался с твоими словами. — Эйджи утверждал, а не спрашивал. Его губы сжались от ярости. — Эш. Взгляни на меня. Их лица встретились в каких-то жалких десяти сантиметрах друг от друга. — Ты — самый удивительный человек из всех, кого я знаю. Ты заслуживаешь всей доброты и заботы, что я могу тебе дать. Мне всегда будет важно знать, что ты чувствуешь, и ты всегда можешь сказать мне «нет», и я клянусь, что никогда не стану это игнорировать. — Я знаю. — ошарашенно сказал Эш. — но я ничего не могу с этим сделать. Кажется, я и сам не понимаю, что я чувствую и чего хочу. Эш опустил взгляд. — Я так привык к тому, что мои чувства не имеют значения, что теперь сам не могу перестать ими пренебрегать. Я всё время думаю о том, как… — голос дрогнул, слёзы застили глаза. Он ненавидел тот факт, что в последнее время расплакаться ему ничего не стоило. — Ничего, можешь не продолжать. — сказал Эйджи. — Знаешь, что? Давай начнём учиться прямо сейчас. Он спешно отодвинулся от Эша и заёрзал, устраиваясь поудобнее. Эш едва не потянулся вслед за ним. — Учиться?.. — Понимать, что ты чувствуешь. Чего ты хочешь. И говорить об этом. Эйджи заговорщически улыбнулся. — Я должен был спросить у тебя, хочешь ли ты, чтобы я трогал твои волосы, прежде, чем начать их трогать. Моя ошибка. Так что, давай начнём заново, на этот раз всё сделаем правильно. — Но я вовсе не против того, чтобы ты меня трогал. — недоумённо ответил Эш. — Не нужно было прекращать. — Я не спросил твоего разрешения. — Какая разница? — Большая, Эш! А если бы ты был против? — Но ведь это ты. Сердце Эйджи подскочило от этих слов и простодушного тона, каким они были произнесены. Он поскорее взял себя в руки. — Я очень рад, что ты так думаешь, но представь, что если бы это был не я, а кто-то другой? Кто-то другой разве не должен был спросить твоего разрешения, прежде чем прикасаться к тебе? Значит, должен и я. В конце концов, откуда мне знать, хочешь ты этого или нет, если я не спрашивал? А что если однажды ты не захочешь, чтобы я тебя трогал, а я всё равно сделаю это? Эшу было трудно вообразить будущее, где прикосновения Эйджи были бы чем-то нежеланным, но, кажется, он начал понимать, куда тот клонит. — Ты имеешь ввиду, что собираешься спрашивать моего разрешения каждый раз, прежде чем прикасаться ко мне? — И не только прикасаться. Например, смотреть на тебя или давать советы, и всё такое. А ты должен будешь отвечать отказом или согласием. — К чему такие серьёзные меры? — Так твоё мнение всегда будет услышано. Вся эта концепция всё ещё выглядела неловко и странно. Эш живо представил, как Эйджи будет зажмуриваться, находясь с ним в одной комнате, потому что ещё не успел спросить разрешения, чтобы смотреть на него. Тем не менее, он кивнул, с интересом ожидая, что же Эйджи будет делать дальше. Тот прочистил горло. — Эш, я могу потрогать твои волосы? Эш кивнул. — Нет, — покачал головой Эйджи. — ты должен ответить по-настоящему. — Да, пожалуйста, можешь потрогать мои волосы. Эйджи протянул руку и зарылся пальцами в длинную светлую светлую шевелюру. По спине Эша побежали мурашки. — Ты уверен? Тебе точно это нравится? — Да. — Ты говоришь это не потому, что не хочешь меня обидеть? — Нет. — Ты всегда можешь отказаться, ты же знаешь? И я перестану. — Я знаю. Пожалуйста, не переставай. — полушёпот-полустон. Эшу было всё равно, как это выглядит со стороны. Он потёрся о чужую ладонь, словно кот, просящий ласки. Ему, пожалуй, нравилась эта игра. Он сделал свой ход. — Можно поцеловать твою ладонь, Эйджи? Парень залился краской. — Да. — просипел он. Эш невесомо коснулся губами тёплого мягкого местечка под большим пальцем. Не эйфория, но точно что-то похожее. Кто бы знал, что проговаривать друг другу свои намерения — это так волнующе? Он хотел целовать Эйджи больше всего на свете, и был счастлив сказать об этом. Так они замерли на некоторое время, наслаждаясь этим новым ощущением. Кровать была уютным и безопасным местом, как бывает всегда глубокой ночью, когда мир вокруг полон враждебной темноты и подозрительных шорохов, и незачем покидать нагретую, неприступную пещеру из одеял, помеченную собственным запахом. Эйджи нарушил тишину. — Теперь, мм… — было почти очевидно, каких усилий ему стоило говорить дальше. — Что ты думаешь насчёт… продолжения? — Продол… О. — сперва Эш захлопал ресницами, затем коварно усмехнулся — Что именно ты подразумеваешь под «продолжением»? Эйджи едва не пустил пар из ушей от смущения. — Не смешно, Эш! Ты понял, о чём я. Эш добродушно фыркнул. Дразнить Эйджи было так легко. Он задумался. Хотел ли он зайти ещё дальше прямо сейчас? Было неприятно мешать те отвратительные мысленные образы с его чувствами к Эйджи. Не сейчас. Пока нет. И покачал головой. — Нет. — добавил он для ясности. Эйджи вздохнул с облегчением. — Хорошо, мм… — он пошарил глазами по комнате, словно ища, в какой угол затолкать свою неловкость. Взгляд зацепился за электронные часы на тумбочке (классические и безликие, он купил их сам на первую зарплату). — Ляжем спать? Это было разумно. Эш поднялся. — Стой. — Эш послушно замер. — Ты мог бы лечь со мной сегодня. Если хочешь. Настала очередь Эша облегчённо выдыхать. — Хочу. Эйджи подвинулся, убрал так и не допитые банки с газировкой на тумбочку и погасил лампу. Эш нырнул под одеяло, а второе они благополучно отпихали ногами к изножью кровати. В последний раз, когда они спали вместе, постель была немного просторнее. Но никто из них об этом не жалел. — Можно обнять тебя? — чистая формальность, от которой Эшу теперь хорошо и радостно. Эйджи конечно сказал «да», и вскоре они уснули, убаюканные дыханием друг друга. Уже проваливаясь в сон, Эйджи подумал, что обязательно поможет Эшу поверить в то, что он — человек. Их ждёт долгий и трудный путь исцеления. А пока Эш сопит, уткнувшись носом ему в основание шеи, и его приятно тяжёлые руки и ноги переплелись с его собственными, и… Они проспали.