завтрак

      Нахмуренный и полусонный Хенджин, еле-еле выползший из теплой постели в воскресное утро, стоит перед закипающим чайником, и ощущает, как внутри него пузырится какая-то навязчивая мелодия, беснуется и журчит наравне с водой в прозрачной посудине. Под языком щекочет на каждый всплеск бурлящего кипятка, и загипнотизированный Хван не может самостоятельно оторваться от этого зрелища, пока не слышит характерный «дзинь» отключившегося чайника.       Сегодня он какой-то слишком рассеянный — не замечает ни громких голосов из коридора, ни пения птиц за окном, ни со скрипом приоткрывшейся двери на кухню, где он сейчас находится. Просто усаживается лениво за обеденный стол с чашкой кофе и медленно промаргивается, пялясь в одну точку перед собой и пытаясь собраться с первыми неясными мыслями.       У него всё эта настойчивая мелодия разливается в голове, которая заставляет его голову мелко покачиваться, ресницы трепетно подрагивать и губы приоткрыться от наваждения легонько ее напеть. Мелодия красивая, слегка тоскливая, но вынуждающая его тело плавно изгибаться, наливаться теплом и слабым чувством возбуждения, заслоняющим легкие. Хенджин чувствует себя очень хорошо, когда вспоминает, кто эту сладкую мелодию ему бесконечно напевал, но не успевает представить детально этого человека, как краешком сознания улавливает звук, похожий на тихое скуление.       Когда Хван опускает взгляд вниз, под самый стол, то ожидаемо замечает возле своих ног милого растрепанного щеночка с именным кожаным ошейником, на котором время от времени бренчит подвешенный колокольчик. Тот послушно сидит с высунутым языком, наклоняет голову вбок, чтобы увидеть расцветающую улыбку хозяина получше, а после с немого разрешения укладывается щекой на его оголенные коленки и льнет к теплой коже, выпрашивая свою заслуженную утреннюю ласку.       — Доброе утро, милашка, — Хенджин звучит хрипло и тихо, но внимательный щеночек радушно подает голос на обращение и с трепетом принимает теплые поглаживания, которыми его одаривает хозяин. — Ты такой красивый и пушистый с утра пораньше… Чанбин успел помыть тебе голову?       Щенок вновь радостно подает голос, притирается к коленям и виляет коротким хвостом, точно в нетерпении, поднимая свой просящий взгляд на любимое лицо Хенджина, который разглаживает светлые пряди на его намеренно взъерошенной голове. Ему очень нравится, какой хозяин нежный и добрый к нему, хоть и выглядит совершенно не выспавшимся.       — Что такое? Хочешь вкусняшку? — Хван делает глоток кофе и с бодрящим грохотом ставит кружку на стол, прежде чем потянуться к черному ошейнику и зацепится за жесткий ободок, наверняка неприятно давящий на горло его щеночка. Размеренное скуление заставляет четко ощущать, как кровь гуляет по венам и стынет где-то в районе живота, а когда Хенджин цепляет пляшущих голодных бесят в молебном взгляде, то просто не может сдержать своего пораженного вздоха. — Не смотри на меня так жадно, господи… разве вы с Джисоном не вместе проснулись?       Неуверенный кивок и опущенные в пол глаза подтверждают его догадку, но, тем не менее, не удовлетворяют Хвана, поэтому он аккуратно тянет щенка на себя за крепкий ошейник, так, что покрасневшие локти ложатся на его бедра, а подбородок умещается в районе паха, скрытого за слоем ткани. Жалобный, но наконец довольный взгляд исподлобья выбивает из легких Хенджина остатки воздуха.       — Ну-ну, хороший мальчик, — уличный свет озаряет лицо его надутого щеночка, и Хван почти смеется, когда замечает у краешка пухлых губ немного вязкой подсохшей жидкости. Смачивая слюной большой палец он уверенно стирает след солоноватой спермы, не особо украшающей такое милое невинное личико, ластящееся к родным рукам. По крайней мере, Хенджин теперь точно знает, что его жадный щенок уже позавтракал без него, наверняка с вечно неудовлетворенным Ханом. — Нашему Чани всегда этого мало, да?       Запуская ладонь в пушистый беспорядок Хван в меру грубо, но по-прежнему любовно направляет голову Чана к своему стояку, чтобы тот носом уткнулся в мокрую от смазки ткань боксеров и ощутил, как сильно хозяину не терпится попасть в его влажный ротик. Счастливый щенок приглушенно хнычет, слезно зажмуривая глаза, и языком обводит выпирающий бугорок, который слабо дергается под его желанным давлением и жарким дыханием. У Чана давно выработалась собачья привычка — слюняво и с упоением принимать своих хозяев, поэтому Хенджин чуть ли не воет, когда щенок начинает лизать его болезненно налитый член, точно вкуснейший леденец, сквозь абсолютно просвечивающий от набежавших слюней хлопок.       — Боже правый, я еще даже не достал его, а ты уже так славно стараешься, — хвалит Хван и откидывается на спинку стула, шире разводя ноги, чтобы Чан мог ближе подползти на затекших коленях, пятками упереться в слегка покачивающуюся задницу с мило дергающимся хвостиком и загнать глубже его широкое основание внутрь заполненной дырочки, так, чтобы он точно не выпал и не разочаровал любимых хозяев.       Ведь перед тем, как посетить Хенджина, Чани позволил своему второму хозяину заполнить себя горячей спермой с обеих сторон, даже когда это предполагало отсутствие прелестного хвостика и наличие чувства разочарования от холодящей пустоты до тех пор, пока Джисон не загнал свой член в его умоляющее нутро. После завтрака хозяин подарил ему новую пробку и наказал не пролить ни капли до следующего приема ванной, а после отпустил его гулять до вечера. От утренних воспоминаний тело покрывается маревом мурашек, которые вынуждают щеночка слабо стонать вокруг его новой сладости.       — Такая послушная сучка… — вырывается тем временем у Хвана, отчего образ самого доброго хозяина с треском рушится, но, кажется, его потерянной в мыслях собачке на это плевать.       Глядя на сосредоточенного Чана, с размазанной по подбородку влагой и искренне жаждущими глазами, Хенджин решает не дразнить больше его самообладание. В общем то, ему с самого начала не хотелось мучить его, настолько он выглядел благолепным и преданным, однозначно заслуживающим всего, что хочет, но именно так — с припухшими губами, громким скулежом и похабным взглядом выходит даже интереснее, несравненно приятнее, чем могло бы быть.       — Хочешь пососать его полностью? — любезно интересуется Хван, пытаясь привлечь разум щенка к себе, и стискивает пальцы на обеих скулах кивающего Чана, отчего аккуратные губы забавно складываются бантиком и ниточка слюны стекает вниз, капая на и так не в меру мокрый стояк. Даже спустя годы он не сможет полностью отойти от того, что этот мальчик и с оттраханным лицом будет выглядеть очаровательным. — Предупреждаю, я еще не был в душе сегодня.       Чани продолжает быстро-быстро кивать, с усердием отрываясь от помеченного места, чтобы хозяин мог вытащить для него сочащийся ствол. Его грязному сознанию действительно не терпится зарыться носом в небритый пах и доказать Хенджину, что он хочет его вкусный член в любом состоянии… и эта отвратительно возбуждающая мысль бьет под дых, заставляя Чана завыть от болезненного урчания внутри желудка.        Он, блять, нереально голодный…       Наученный опытом Джинни все прекрасно понимает, поэтому оттягивает ловкими пальцами резинку боксеров, не отрывая взгляда с загипнотизированного мальчика и расплывается в сладкой улыбке, чувствуя с какой жадностью Чан припадает к его обнаженной плоти. Как страстно обхватывает красную головку губами и мило приглушенно тявкает, крутит шершавым языком вокруг набухших венок и отрывистыми грязными поцелуями доходит до тяжелых яиц, поочередно принимая их в отчаянно раскрытый рот.       Хенджин протяжно стонет, двигая крепкими бедрами навстречу характерно движущемуся языку, и ругается мысленно, когда Чани похотливый взгляд сводит к переносице и отчаянно расслабляет горло в попытке тут же принять член целиком. Его щенок безумно алчный и медлительный, и Хвану важно держаться, чтобы не сорваться в желании трахнуть его глотку на холодном полу и не кончить раньше положенного от его беспомощности и терпеливой выдержки, пока он затылком бьется о твердый линолеум и задыхается в скулеже и собственных неконтролируемых слюнях… нет, на такое по факту только Хан способен.       — Мой драгоценный, подержишь пару минут свою конфетку во рту неподвижно? — ровно спрашивает сдерживающийся Хенджин и встречается с вопрошающими глазами, полными теплых слез и неподдельным послушанием. Почти плачущий Чани просьбу выполняет, горлом ощущая давление от грузного члена, когда задерживается в застывшем положении и дрожит всем телом, слезно вперяясь снизу вверх в его довольного хозяина, наконец вольного заниматься своими утренними делами. А Хвану действительно легче — хоть ощущение жара и невольной вибрации на члене заставляет его тихо вздыхать, он все равно своевольно проглатывает остатки кофе и что-то попутно печатает в телефоне, громко щелкая узловатыми пальцами.       На каждый щелчок с промежутком в тридцать секунд в голове Чана туманятся остатки здравого смысла, и он бесцельно пробегает по всплывающим одна за другой мыслям, пока не решается нарушить двухминутную тишину, сглотнуть вокруг твердой плоти и опуститься еще ниже, чтобы длинным языком достать до мошонки. Это пиздец как больно, даже для отключившего мозг щеночка, незаметно ладонью сдерживающего свой подступающий оргазм, но он держится, давясь обильно стекающими слюнями и чувствуя, как из носа брызжет переизбытком влаги. Член в его глотке лежит почти три минуты, щеки надуваются периодически и тошнота подступает к горлу, агрессивно выгибая натянутое струной тело. И все для того, чтобы бы его хозяин остался довольным.       Но нахмуренный и тяжело дышащий Хенджин отвлечен телефоном настолько, что даже глаза на чертов хаос под столом не опускает, на что зачинщик беспорядка нескрываемо дуется сквозь текущие слезы и стискивает острые зубы вокруг чувствительной плоти, заставляя хозяина болезненно дернуться и обратить на него внимание.       — Блять… малыш, я же занят, — Хван ловит заплаканный взгляд, оттягивая от своего члена расхлябанное лицо Чана. Его пробивает на дрожь, когда щенок недовольно подает голос и тянется дрожащими пальцами к своему ошейнику, тем самым нарушая их безмолвное правило — ни за что не использовать свои руки без разрешения. — Что ты…       Чан будто выходит из образа на долю мгновения, когда искристая волна мнимой злости и лидерской серьезности проносится по его лицу, а рукой он ослабляет давящий ошейник, оттягивает подальше от горла и вызывающе смотрит на своего не догоняющего хозяина. Только когда Чан окольцовывает смазанный член мозолистой ладонью, и направляет к своему горлу, загоняя его под кожаный ремешок так, чтобы плоть была уверенно прижата к вспотевшей шее, а головка упиралась в мягкий подбородок, не давая тем самым абсолютно никакого шанса разорвать этот тесный контакт, тогда Хван несдержанно выругивается вслух и закатывает глаза.       — Пиздец, детка…       Ошарашенный происходящим он чувствует, как тяжело и отчетливо кадык движется на венозном стволе, как черная кожа впивается и мучительно натирает, и видит, как по чужой статной шее стекает его вязкая сперма, марая дорогой ошейник — их блядские негласные оковы друг с другом. Почему-то, это стимулирует больше, чем обычный минет, возможно потому, что его чертов щенок настолько жаждет внимания, что превращается в настоящую шлюху, которая несомненно его добивается. Смотрит невинно и высовывает натертый язык, заставляя член упереться в гладкую кожу еще сильнее, и ждет-ждет-ждет чего-то от застопоренного от эмоций Хенджина, вцепившегося руками в лохматые блондинистые волосы.       Мгновения палящие, разрывающие на части, и тяжело за пеленой желания различить где-то поодаль еле-еле слышный голос, точно механизированный и шипящий, и только через долгие секунды переглядок с так кстати ослушавшимся щенком Хван вспоминает о своем подключившемся собеседнике и спешно берет в руки мелко вибрирующий телефон:       — Привет, хён, — звучит на том конце, и Хенджин шумно выдыхает через нос, облизывая пересохшие губы. — Что-то случилось?       — Хей… я… хах, позвонил тебе, чтобы узнать про надоедливую мелодию, которую ты напевал мне на трансляции… — бормочет он в трубку, не сводя замыленного взгляда с маленького, аккуратно вытянутого языка, разукрашенного здоровым алым цветом, на который хочется положить сразу несколько пальцев и с болезненной агрессией надавить. Или постучать по этому язычку головкой члена, чтобы было еще весомее и грязнее. — Но… ебать, Сынмин, я хочу показать тебе кое-что перед всеми этими разговорами.       Хван кусает костяшки, когда заинтересованный щенок игриво улыбается, сглатывает, чувствуя упирающееся в глотку возбуждение, и легонько хвостом дергает так, чтобы почувствовать внутри себя еще больше удовольствия. Вытягивая телефон перед собой, Хван направляет включенную камеру на хлопающего глазами Чана и слышит покрасневшими ушами, как наблюдающий во все глаза Ким тихо смеется.       — Что думаешь, Минни? — искренне интересуется Хенджин, ведет ладонью по ластящейся мокрой щеке напротив и опускает её на острую линию скулы, совсем близко с его членом, мягко указывая младшему, куда именно важно, блять, смотреть. — Наш милый шлюховатый щеночек нарушил правила, но если честно, я не против, когда он делает это так.       Уши Чана расцветают красным, когда Сынмин соглашается, прочищая першащее горло, и просит Хвана немного изменить ракурс, чтобы рассмотреть получше, как горячая плоть движется по горлу от каждого движения мускулами и нервного сглатывания. Шорох простыней и тяжелый стон доносятся до двух пар ушей, разряжая зримую духоту кухни, и Чан преждевременно закрывает глаза, чувствуя холодок на высунутом языке и странный до ужаса зуд в затылке.       — Хён, — Ким же откликается почти рыча, голосом необычайно строже, и Хенджин стрункой вытягивается на стуле, дергаясь и вспыхивая наравне с покрасневшим от ушей до пят щеночком, который знает точно, что у младшего яркое пламя внутри разгорается с полоборота, со взмаха ресниц и одного мимолетного взгляда на раскрепощенного до тотального подчинения самого старшего хёна. Иногда, это до трепета страшно. — Плюнь ему на язык.       Камера в руках Хвана несдержанно трясется, заставляя его напрячь вспотевшие ладони, а воздуху шумно покинуть легкие, но застрявшую в комнате просьбу он несомненно выполняет — слюна вязкая, пенистая, звонко ложится на дернувшийся язык, некрасиво, но ожидаемо грязно и бесстыдно, течет брызгами по губам и подбородку, прямо к его еще твердо стоящему члену, вызывая у Чана волну милого довольного хныканья. Щенок проглатывает всё, что щедро попало в рот, ощущая, как жидкость медленно обволакивает стенки глотки, а в животе горит от унижения, и Сынмин в довольстве вновь разряжается радушным теплым смехом, от которого почему-то громко завыть хочется и припасть к натертым коленкам.       — Ты явно не делал этого раньше, да? — весело спрашивает младший, уверенный в том, что неясно промычавший Хван за камерой положительно кивает, и тут же взглядом цепляется за развратную ухмылку, очертившую чувственное лицо Чана. Тот сгорает в немой благодарности, ластится к рукам и движется вокруг своей пробки, позволяя ей внутри так сладко задевать простату, пока он пытается языком собрать лишнюю влагу с милой впадинки под губой и ямочке под большим носом, смакуя её с отдельным удовольствием. — Щенок любит, когда его кормят не только спермой, Хван.       У Хенджина в одно мгновение сносит крышу, когда Чани, его зачастую милый и невинный щеночек, вновь открывает рот в ожидании после слов Сынмина — дышит рвано, накапливая больше слюны, наблюдает из-под трепещущих ресниц за юрким языком, с вызовом обводящим линию губ, и в забытьи плюет в чанов непослушный рот снова, попадая вязью теперь и на розовые щеки, близко с вытаращенными глазами. Тут же тянется рукой к мокрому лицу, размазывая слюни по горячей коже и с упоением помогая щеночку собрать в раскрытый ротик как можно больше, пока Ким на другом конце вдохновенно стонет от того, как хорошо Чани принимает своего хозяина.       А Чан на седьмом небе, если честно — жжение под веками выжигает образ сломавшегося под чужим натиском хозяина, которого всегда хотелось увидеть другим, более жестким, более несдержанным, а в паху болезненно тянет от его одурелого взгляда, подбивающего щенка на очередное развязное движение задницей и громкий стон. Припухшими губами он ловит влажные узловатые пальцы и позволяет хозяину трахнуть его ими, как он только пожелает.       — Я скоро кончу, блять… — тихо признается Хенджин, которого пронзает от похабного вида щенка, со скулежом посасывающего фаланги его пальцев и проглатывающего все до капли, и заливистого громкого голоса младшего, явно доводящего себя до исступления на выстиранных простынях, с красивым членом в кольце длинных пальцев… Хван мечтает это увидеть собственными глазами. — Минни…        — Кончи так, чтобы все попало в его желудок, хён…       Послушный Чани помогает освободить налитый до предела член от давления ремешка, потирает своевольно натертое и помеченное ярко красным следом горло и мягко челюстью двигает, чтобы еще шире раскрыть рот и принять остервенелого Хвана, тянущего расслабленную голову на свою плоть. Вместо связных слов из горла льется хриплый вой на каждый нескладный агрессивный толчок, и когда Хенджин резко тянет за копну волос, оттягивая безвольную голову со своего члена, щенок только глухо рычит и со страстью вжимается лицом в его пах, не позволяя себя отстранить. Щеки красиво втягиваются, и натянутая кожа очерчивает скрытую в глубине рта головку члена, на грани дозволенного пульсирующего в горячем лоне.       Чертовски горячо…       Чувствуя приближение оргазма, Хенджин хватает свою грязную кружку с разводами от кофе, подставляет к холодному подбородку и протяжно кончает в два захода, вбиваясь и выстреливая в растянутое горло, и не позволяет избытку слюней и вытекающей сперме накапать на пол, куда успел преждевременно кончить непослушный щеночек, пораженно тлеющий от всего происходящего.       — Какой же хороший малыш, так хорошо постарался…       Шатающийся от головокружения Чан давится от эмоций, чувствует, как в его теле непозволительно много от своих хозяев, трет ладонью все еще плоский живот и смотрит на обмякшего Хвана, точно довольного своим утренним оргазмом. Когда тяжело дышащий Хенджин подносит к его губам кружку со смешанной смесью и Сынмин приказывает выпить все до дна, Чани довольно виляет хвостом и беспрекословно выполняет, получая теплую похвалу.       — Умница, щенок.       — Самая лучшая сучка, Чани.       Возможно, он все еще не до конца удовлетворен, еще немного голоден и жаден, в отличие от осушенного Хвана, но в самом деле, у него еще куча времени, чтобы насладиться поздним завтраком с вовремя вошедшим на кухню Чанбином, с улыбкой потирающего заспанные глаза…