***
Потухшие дома давным-давно спали, лишь работающие чуть ли не до четырёх утра ночные клубы были всё ещё открыты, мелькая своими зазывающими рекламными надписями и переливающимся неоном на земле. Под ними собирались толпы, шумящие почти что на всю улицу, ехидно что-то обсуждающие и хохочущие. Опечаленно, Сту медленно ехал вдоль, перебирая взглядом заведения: пестрило пурпурно-розовыми, фиолетовыми, синими едкими цветами, слепящими глаз. Очевидно, что эти места были, мягко говоря, не для него, поэтому он лишь продолжил томно двигаться. «Почему всё так?», — думал Сту, не смотря куда он едет, — «Неужели все его слова не значат ничего? А как же все эти клятвы, всё время, что мы провели вместе? Не могу поверить, что я для него очередной... кусок мусора», — в груди колко что-то забилось, заставив его почувствовать тяжесть, тянущую вниз, и он остановился, сорвавшись с плена своих торопливых беглых мыслей. Огорчение было невыносимо, словно обречённый на посмертную ношу робот хотел расплакаться, рухнув в сугроб и сжавшись, обняв самого себя настолько крепко, чтобы все его швы и металлические заплатки разошлись. В голове стреляло, в висках кипело, бешенный стук шестерёнок раздавался, казалось, на всю улицу. Но он лишь стоял на месте, таращась в продавленный след от своего колеса, крепко сжимая кулаки. Внутренний гул почему-то стих, внезапно прервавшись, и Сту обратил внимание на приглушённый джаз где-то вдали, который раздался слишком внезапно. Музыка была приятная, манящая, играющая с чего-то старого, но такого чёткого. Робот задёргался, завертелся, попытавшись найти источник звука, и, выглянув за угол, он заметил крохотный бар в тёмных тёплых тонах на другой стороне дороги, источающий мягкое затемнённое свечение, падающее на землю, что очень привлекало. Он сразу же ринулся туда, скрипя шиной. Рикошет уже был дома, в тепле, в уюте, но его всё ещё морозило. Холод внутри не давал ему покоя, заставляя налить очередную кружку кофе, который он вряд ли выпьет. Держа в руке маленькую чашку, он пялился на жирную жижу с цветными разводами внутри, испытывая омерзение. И хотя он даже не попробовал этого горького, жгучего грязно-чёрного кофе, он чувствовал как сам постепенно чернеет внутри. Было больно, ужасно больно, словно разящий клинок полоснул по твоему телу, он никогда ранее не знал ничего подобного, особенно в глубине своего бессердечного тела. Робот подобрал под себя колени, обняв их, после уткнувшись в них лицом и закрыв глаз. — Как бы я хотел поговорить с тобой ещё раз, — Рико начал бурчать, чувствуя, как голосовой аппарат барахлит, — Подержать тебя за руку ещё раз, а потом одарить всё твоё побитое лицо поцелуями. Ещё хотя-бы один раз, — прогоняя все моменты, проведённые вместе со Сту, бормотал он, — Без всего этого… Глупого и надоевшего. Но Рикошет просто не мог. Его самосознание слишком маленькое и ограниченное для его старой потрёпанной модели, чтобы познать любовь в высшем её понимании хоть раз в жизни. Резкое, пылкое ощущение отвращения окутывает его сразу после того, как он начинает проявлять заботу или пытаться быть ласковым, нежным, не нанося вреда окружающим. Он не чуткий, он не умеет понимать, он лишь знает то, что он не создан ни для каких отношений. И он не собирается ничего менять. Замертво упав на пол, тот свернулся клубком. Рико один, в пустой тёмной комнате, с такой же пустой и беспросветной душой, окутанной мраком, которой, возможно, даже и не существует вовсе. Сту выглянул из-за угла, приехав на звук, ставший ещё громче. Он щурился и напрягал глаз, чтобы хорошенько всё разглядеть, зрачок любопытно бегал из стороны в сторону, наблюдая. Музыка, грохотом раздающаяся из бара, и правда была притягивающей: через прозрачное, чистое стекло витрины был виден неспящий народ, хоть и было его довольно мало. Робот осторожно приблизился ко входу и надавил рукой на дверь, с особой аккуратностью и некой вежливостью заехав внутрь. Обстановка была отдельно чарующей: мягкие мелодии на пластинках жужжали с граммофона, люди спокойно общались друг с другом, сидя за небольшими круглыми столиками, сделанными из тёмного дерева, а главным в этом месте был бармен — тощий робот, что-то перемешивающий и наливающий то один напиток, то другой. Его руки ловко перебирали бутылки, выхватывали стаканы с нижних полок, а сам он лихо успевал улыбаться всем посетителям. «Ух ты», — пронеслось у него в голове искрами, — «Никогда не видел подобных мест», — продолжив осматриваться, он прибился к стойке и сел на невысокий стул, вертя головой и изучая место. — Впервые здесь? — резво напротив него оказался тот самый робот, — Не припомню, чтобы я раньше вас здесь видел, — он продолжал что-то смешивать. Бармен был очень худым: его тело словно ножка хрустального фужера, в который он лил свежее красное вино; руки тощие, как две палки, а ноги стройные и длинные. Довольно странный образ для робота средних лет, разливающего алкоголь и работающего в ночном баре. Но в любом случае он был немыслимо красив. Сту опешил, вздёрнувшись и чуть испугавшись подобных действий. Странно, но с ним никто раньше не заводил диалог так задорно, с заметной увлечённостью. — Да... Можно сказать что впервые. Нашёл твоё... то есть, ваше место случайно, пока проезжал мимо, — тот неловко посмеялся, отворачиваясь. — Вот как, — глаз бармена сомкнулся в изогнутой линии, как бы улыбаясь, — Меня зовут Барли. Чувствуйте себя как дома, — ощущалась ярая симпатия и заинтересованность, словно Сту привлёк его чем-то особым. Наверное, своей яркой одеждой и блестящим плащом, — Вы здесь откуда? — он вылил напиток в тонкий бокал, отправив его заказчику, после переключился обратно на взволнованного робота. — А меня... Я из Парка Старр! — последний мешкался и волновался, когда его перебивали, — И меня зовут Сту. — Парк Старр... — Барли задумался, чуть наклонив голову и опустив взгляд, — наслышан об этом месте. Говорят, что оно такое... — Радужное, весёлое, и никто оттуда никогда не захочет уйти! — задорно ответил каскадёр, раскинув руки в сторону и сразу собрав их, — Я там работаю, тестировщик аттракционов и прочих прелестей. — Звучит заманчиво, — бармен вновь улыбнулся, достав масляной напиток из-под стойки и разлив его в рюмку, — Попробуешь? А то выглядишь слегка напряжённым, Сту. Я бы даже сказал убитым или иссякшим, словно тебя весь день пытали, — ласково он пододвинул приятное на вид машинное масло в стекле к чужой груди, — И твой голос... Кажется, поломался? — Сту даже и не заметил, как они перешли на ты. — Никогда раньше такого не пробовал. Я вообще здесь по случайности, да и денег у меня нет, — тот осторожно взял стопку двумя пальцами, осмотрев её, — Насчёт голоса... Я уже и не помню, почему я так разговариваю. Столько падений пережил, поэтому, думаю, где-то да повредил, — тот поднёс масло куда-то ниже головы, в область шеи, и «выпил», запрокинув голову. — Тяжёлая жизнь каскадёра. Считай, что это тебе обойдётся за счёт заведения. Подарок в честь нового знакомства, а ещё мне тебя просто самую малость жалко. Понравится — и деньги появятся, и полегчает! — Барли вновь улыбнулся, отойдя от Сту. «Какой он странный. Кажется, я ему понравился. Хотя, он со всеми здесь так», — тот наблюдал за слаженными, плавными действиями: и правда, буквально со всеми Барли был так же добр и гостеприимен. Спустя время народ уходил, громко прощавшись, время близилось к двум часам ночи. Бар пустел, столики редели, лишь Сту, сидевший скованно и сжавшись, продолжал наблюдать за барменом и постоянно ловил на себе его взгляд, после которого пытался спрятаться под своим шлемом, отворачиваясь. Разговоры приутихли, и вот, последний человек ушёл, хлопнув дверью. Барли протёр последний стакан и устало рухнул на стойку, подобрав голову руками и уперевшись в них щекой. Роботы молчали, джаз уже не звучал, а освещение было приглушено. Лишь яркий голубой свет иногда мелькал по стенам, падая в разные стороны. — Не собираешься уходить? — неслышно раздалось со стороны Барли. Сту заёрзал и поник. Если он уйдёт, то ему придётся ночевать на улице на холоде, от которого мёрзнут и перестают работать все шестерёнки. И ладно, если бы Рико не обиделся, было бы где остаться, но ведь даже на сообщения он вряд ли ответит. А в баре так уютно, словно это именно то, что он искал. — Мне идти-то некуда, — прозвучал нервный смешок. — Как это некуда? — бармен поднял голову, поправляя бархатную шляпу и приближаясь к Сту, — Совсем-совсем? — Совсем. — Не может быть такого, — Барли нагнулся, оперевшись животом на ребро стойки и положив свои аккуратные, тонкие ладони друг на друга перед чужим опущённым лицом, — Ты приезжий, а знакомых нет? — Есть знакомый. Точнее, мой... — он вздохнул, грустно подняв прикрытый глаз, — партнёр, если можно так сказать. Парень, то есть. Мы встречаемся. Барли задумался, после чего любопытно, с неведомой взволнованностью выдал, — Так значит вы поссорились, а он тебя выгнал? Так ведь только последние подлецы поступают. — Нет, нет! — испугался каскадёр, став размахивать руками и взъерошившись, — Просто, мы немного недопоняли друг друга, он убежал, а потом я..! — Понятно, — снова его перебили, — Может, тебе попробовать с ним связаться? Всё же, я думаю он переживает не меньше твоего. Сту насупился, словно злился, после тревожно достал телефон и принялся яростно печатать, стуча металлическими беглыми пальцами по экрану.***
Рикошет откликнулся на звон звука уведомления, повернув голову и уставившись на включившийся экран. По телу прошлась пьяная дрожь, клонящая в сон. Он медленно взял телефон, уткнувшись в сообщение. «Ты всё ещё злишься?», пара-тройка смайликов, непонятные символы, видимо, написанные дрожащими, беспокойными руками, и финальное «Прости меня», после которого Сту вовсе вышел из сети. Ничего не ответив, робот с трудом вздохнул, протирая зенку. Вставая с дивана он чувствовал усталость, колени вот-вот сломаются, голова, казалось, отвалится, а он сам просто разлетится на части. Изнеможение брало верх, всё тело болело и неописуемо горело, пытаясь намекнуть хозяину, что пора бы посетить механика. «Наверное, он всё ещё сидит на этой лавочке. Куда ему ещё деваться», — мелькнуло насмешкой в мыслях, и Рико снял свою жилетку с петли, заставляя себя одеться. Идти никуда не хотелось, хотелось остаться дома и ждать когда его желание помириться сбудется само, без каких-либо приложенных усилий. Он чувствовал себя слишком разбито, чтобы что-то делать, но надо: всё же, терять единственного оставшегося друга не особо хотелось. Со скрипом заржавевших деталей он обулся, после открыл дверь и вышел, даже не закрываясь. — Он прочитал, — радостно, но с ноткой грусти сказал Сту, показывая переписку Барли, — Не уверен, но он скорее всего сейчас пошёл на то же место, где мы разошлись. — Отлично, — бармен улыбнулся, вздёрнув механическими усами, — Значит, уходишь уже? — Думаю да, — каскадёр поправил шлем и спрыгнул со стула, — Удачи. — О, нет-нет, подожди минутку, — худой робот убрал всю посуду в шкафчики под барным столиком, после быстро выключил свет и схватил свою сумку, перекинув её через плечо, — Я пойду с тобой. Будет не так одиноко вместе. Да и я живу далеко, так что думаю нам по пути, — он подбежал к Сту, стоящему около выхода, и достал ключи, выгоняя его за дверь. Те вышли на улицу, где во всю падали спокойные пухлые снежинки, заполоняя каждый уголок города своим белоснежным пушком. Роботы медленно шли вдоль затихших улиц, где уже не так ярко горели вывески и не было шумных нетрезвых толп, а слышался лишь хруст снега и свист уставшего ветра. — Ух, что-то когда с утра собирался на работу я не рассчитывал, что к ночи выпадет столько снега, — Барли чувствовал как замерзает, поэтому покрепче обхватил себя, сложив руки на груди, и Сту обратил на это внимание. — Ты умеешь чувствовать холод? — он удивился, — Никогда не думал, что встречу робота настолько проработанной модели, — пронеслось тихое хихиканье, после чего тот снял свою жилетку и протянул её в окоченевшие ладони, оставшись в одной белой футболке, облегающей его широкий торс, — Вот. Не знаю, насколько она тёплая, но иногда даже я чувствую как перегреваюсь, находясь в ней на тестинге, — он улыбался так же, как делал это ранее Барли, — И лучше тебе не отказываться, если не хочешь, чтобы в твоих проводках потом копошились чужие пальцы. Собеседник удивился, широко открыв глаз и смутившись, но всё же взяв и накинув себе на плечи куртку. Та, на удивление, и правда была согревающей. — То есть, ты вообще ничего не чувствуешь? — он сильнее вжимался в накидку. — А зачем роботу для краш-тестов что-то чувствовать? Даже звучит глупо! — Сту раскинул руками по сторонам, — В этом есть свои плюсы: я не чувствую боли, обморожения, усталости. Ну, бывают исключения... Но мне ведь даже заряд не нужен! Я что-то вроде универсального образца. — Правильнее было бы сказать кукла для битья. Разве тебе самому приятно от радостных возгласов во время твоих неудач? — Людям нравится смотреть как я падаю! А если людям что-то нравится, я не могу противоречить. Иначе меня просто выгонят, — Сту бросил жуткий взгляд на робота, — Или утилизируют. — Утилизируют? — в свою очередь тот вздёрнулся, — В смысле, выключат и больше никогда не включат? — В смысле меня просто устранят. Разобьют, отправят на металлолом, на запчасти, свалку, роборубку. Да куда угодно! Лишь бы избавиться. — И когда они могут это сделать? — голос с другой стороны звучал самую малость расстроенно. — Когда им вздумается. Вот, например, упал я, а у меня голосовой аппарат всё, сломался! И ты думаешь кто-то будет меня чинить? Легче ведь купить или собрать нового. Я просто груда мусора. Все эти печальные реплики сопровождались всё теми же торможениями, зажёвывая слова каждый раз. Воцарилась тишина, лишь потрескивание снега от шины и ног бармена ударяло хриплым эхом. Роботы приближались к жилой полу-пустоши с маленькими пятиэтажными домами, в окнах которых уже не горел свет, заполонённой облысевшими кустарниками и погибшими от холода растениями в небольших гранитовых горшках. Всё же, место было приятным, хоть и тёмным, практически без фонарей. — Мне пора, — Барли стянул куртку, — Спасибо, что провёл со мной время. — Здесь так темно. Не боишься один в таком месте шастать? Может, тебя проводить? — Сту прикрыл глаз, переведя внимание на протянутую кофту, — А, это... Оставь её себе. Как сувенир. Бармен улыбнулся, снова вжавшись в подарок, — Не боюсь. Я здесь уже давно живу и знаю всех, а все знают меня. — Звучит убедительно. Тогда я поехал, до встречи, — каскадёр помахал рукой и развернулся, продолжая глядеть через плечо на торопливые беглые ноги и силуэт, исчезающий во мраке. Сту задумался. От бармена веяло тем, что нельзя передать никакими красивыми, пестрящими словами, но это «что-то» доставляло уйму удовольствия. Кажется, он нашёл то, чего хотел всё время. Тепло и заботу, именно ответную заботу, без каких-либо причин на это. Заботу, которую не нужно заслуживать трюками и популярностью, какими-либо стараниями, при чём только со своей стороны. Это засело где-то глубоко в душе, царапаясь и не желая вылезать. Барли действительно его понимал.***
Рикошет уже сидел на той самой лавочке, осматривая глубокий, не успевший скрыться за слоем напавших сугробов след от колеса. Что-то разъедало внутри при понимании того, что он где-то был без него. Может, он уже успел найти ему замену? Того, кто действительно сможет вынести его? Идея казалась бредовой, ведь только Рико был способен на такое: кто как не он был создан специально для Сту, даже не смотря на его выходки? По крайней мере, он так думал. Донёсся грохот покрышки. Каскадёр подъезжал лишь в одной футболке, местами рваной и грязной, а его тело, которое он упорно скрывал под яркой жилеткой, усыпано шрамами и всеразличными ушибами, ссадинами и вмятинами. Рикошет поднялся на ноги, сжимая от злости кулаки и отводя взгляд. Снова тот же ком мыслей в голове, не дающий покоя. Сту затормозил в полтора метра напротив, так же напрягаясь и гудя, таращась на парня. «Даже когда ты сверлишь меня своим чистым, светлым взглядом, я очень хорошо осознаю, как я отвратителен», — раздумывал Рико. Молчание. — Нам стоит разойтись. Три слова разозлили Рикошета до такой степени, что он начал шипеть и дымиться, пялясь покрасневшим от злобы глазом в чужой голубой и спокойный. Он хотел замахнуться и ударить со всей силы по этому жалкому корпусу, который и так рассыпался на части, если бы не швы и сварка. — Такой робот как ты не заслуживает чести встречаться с кем-либо, — Сту продолжил. — Ты хочешь сказать, что я виноват? — Рико всё сильнее и сильнее закипал. — Разве нет? — шина сдвинулась назад, а сам робот был готов уезжать со всей скорости, — Не мои проблемы, что ты не хочешь мыслить критически. Ты только и можешь, что ныть о том, какой ты одинокий, и о том, что ты не в силах что-то поменять. Всё ты можешь, Рико. Я был рядом всё это время и наивно продолжал помогать, а ты лишь жадно хапал моё внимание и не давал ничего в ответ. Ты просто... — Знаешь, что я думаю, Сту? — его прервал голос, наполненный ненавистью, сиплый и устрашающий, — Ты прав. Одиночество — часть бытия, от которого невозможно избавиться. Не важно, как сильно люди стремятся или ранят друг друга, они никогда не найдут полного взаимопонимания. Снова тишина. Они оба всё знали с самого начала, но ведь была малая надежда на хороший исход. — Любовь создана для того, чтобы двое могли зализывать раны друг друга, но ты даже чужих ран не достоин, — Сту развернулся, уезжая, оставив Рикошета одного под тусклым светом. Снова та же боль и горечь, пылающая внутри. Видя, как тень всё сильнее окутывается во мрак, даже не оборачиваясь, робот хватается за лицо, начиная пускать масло и издавать визжащие, пищащие звуки, шумно падая на колени и зарываясь пальцами в снег, рыдая. Но уже никто его не услышит. Разве это не то, чего именно он хотел? Остаться в одиночестве, не разрываясь ни на кого, не тратя времени? Чтобы никто не трепал нервы, и наконец-то оставил его в покое. Это именно то, чего он хотел.