Лучше

Жили на земле в старину одни люди, непроходимые леса окружали с трёх сторон дома этих людей, а с четвёртой — была степь. И жил среди этих людей, в родительском доме Антон. Был он зрел, но жену найти не стремился — не было в поселении достойной девы, да и не мог он — держала его забота об отце с матерью. Кто, если не Антон, построит им колодец? Кто поправит им забор? Нет, не мог Антон бросить их. А потому наслаждался он жизнью свободной, хоть и осуждали его за это неразумные, коих была бóльшая часть. Но не слушал Антон неразумных — глупо это было. И не смотрел он на них, ибо приятнее глазу было смотреть на степь. Солнце ласкало её землю своими лучами. Пели свои звонкие трели птицы. Лениво плыли по голубому небу облака. И было это лучшей судьбой. Но вот явились они. Другое племя, злобное и чуждое. Молившееся иным богам. И пришлось уходить в лес. Страшно было в том лесу. Ветви деревьев переплетались так сильно, что не было видно неба. Птицы не пели. Лишь иногда слышались завывания волков и кого похуже. Вязкие болота хотели утащить людей на самое дно. А когда солнце всё же заглядывало в это гиблое место, поднималась такая вонь, что дышать становилось невмоготу. Страшно было, но что делать, Антон не знал. Никто не знал. Идти вперёд — значит сгнить в болоте. Назад пойти нельзя — там враги. «Нельзя нам биться с ними. Умрём мы — умрут наши традиции, наши заветы. Нельзя так», говорили старейшины. Не понимал этого Антон, но и возразить ему было нечем. Не желал он умирать ни в битве, ни в болотах. Не его это дело. Думать надо было. Но не мог Антон решить ничего. Что уж тогда говорить про остальных? Но и они пытались. В раздумьях проводили дни и ночи, но не помогало это. И слабели они оттого, и всё меньше было надежды. Вдруг в один из дней раздался голос. Звонкий, точно журчание ручья или пение птиц. И речь его была слаще мёда: — Нет, братья, не решить нам проблемы, сидя на одном месте. Пойдём же вперёд и пройдём этот лес, не может он быть бесконечным — всё на этом свете имеет конец! Это говорил Арсений — простой соседский парень, но сверкали голубые глаза его, и от огня их зажёгся сам Антон. Понял он, что за глазами этими стоит великая сила, что обладающий этой силой лучше всех их, и что пойдёт сам Антон за этой силой хоть в гиблые болота, хоть в непроходимую чащу. И он пошёл. И все пошли. И чем дальше они шли, тем сильнее восхищал Арсений: не боялся он ни воя зверей, ни шума деревьев. Шёл он, не обращая внимания на трудности. И Антон, глядя на Арсения, шёл, не жалуясь, хотя болота пытались утащить его, а деревья — ранить. Арсений вёл людей, и люди шли за ним. Но чем дальше шли они, тем гуще становились болота, тем сильнее переплетались ветви, тем громче выли звери. И начали люди роптать. Говорили они, что не знает Арсений, куда их ведёт. Глупцы. Не увидели они того, что увидел в нём Антон, не поняли они ничего про глаза цвета неба. И самому Антону было нелегко: устал он за всё время, истощила его дорога, ослабила, но не жаловался он — верил он в Арсения, верил сильнее, чем в жизнь, чем в предзнаменование. Чем в богов. Грянула однажды гроза, какие Антон с детства не любил. Казалось, будто кто-то свыше обозлился на них. Темнота накрыла лес, как никогда раньше. Гремел гром, закладывая уши, молнии сверкали, и от света их деревья казались живыми. Ветер выл свою похоронную песню, а ветви простирали свои лапы, пытаясь утащить кого-нибудь. Страшно стало людям, утомил их путь, и выплеснули они усталость свою и страх свой на Арсения, и начали они винить его в этом: — Ты не ведаешь, что творишь! Ты слаб! — Ты лишил нас сил и поплатишься за это! Не мог стерпеть Антон подобного вздора. Но только собрался он крикнуть, что прав Арсений, что здравые мысли он несёт, как раздался голос самого Арсения, но сколько же презрения было в этом голосе. Скрипел этот голос похлеще деревьев в лесу. — Да во мне одном нашлось мужество, чтобы вести вас! А вы? Что сделали вы? Лишь шли, не сумев сохранить силы на путь более долгий! Вы шли и шли, словно стадо овец, а теперь обвиняете пастуха! Нет, не мог это быть голос Арсения, и не тот это был Арсений. Не тот, чьи глаза цвета неба покорили Антона. Не тот, за которым он был готов идти хоть в гиблые болота, хоть в непроходимую чащу. Не был лучше никого из них этот Арсений. Но что произошло? Не вселился ли демон какой в него? Не за это ли боги наслали на них несчастья, что послушали они нечистую силу? — Умрёшь ты, умрёшь! — кричали люди. Не кричал с ними Антон. Боязно было ему спорить с демоном. А гром всё гремел, и ветер всё завывал, и не было видно ни конца, ни края несчастью Антона. — Что сделаю я ради людей? — вдруг крикнул Арсений. Разорвал он свою грудь и достал из неё сердце. Горящее. И поднял его над головой. И правда демон. Не смог бы простой человек так сделать, не горело бы пламенем его сердце, не освещало бы весь лес. Замер Антон, не зная, как не разгневать его, как не умереть здесь самому. — Идём! — воскликнул Арсений и пошёл вперёд. И пошли за ним люди. И пошёл Антон, не страшась ни боли, ни усталости — демон неведомый страшнее был. И не слышал Антон ни плача, ни криков — молчали люди, заворожённые нечистым чудом. Долго шли они, и расступился наконец лес, и открылась им степь. Заходящее солнце ласкало ту землю своими лучами. Пели свои звонкие трели птицы. Лениво плыли по голубому небу облака. Окончены были мучения Антона. Но раздался вдруг дикий звук: точно лаяла бешеная собака или выл ветер в лесу. То смеялся Арсений. А после упал он и умер. И сердце его в траву упало. Наступил Антон на сердце — мало ли что.