Эксперименты души не привыкшей

— Евгений! — радостно окликнул старого друга молодой человек, сын хозяина поместья. — Я так рад, что ты наконец решил посетить нас. Как мы скучали, в особенности мой отец. Как дорога? Ты не сильно утомился? Мужчина, что только вышел из брички, смотрел на друга спокойно, почти равнодушно и, кажется, не разделял щенячьей радости юноши. — Здравствуй, Аркадий. Будь добр, не шуми так сильно, дорога была не самой простой. У тебя не найдётся закурить? Кирсанов слегка поник. Как ни крути, он не встанет хотя бы в первую тройку самых важных вещей Евгения: биология, табак и чёрный чай. — Сейчас, — негромко ответил он и собирался уйти, как вдруг его аккуратно взяли за плечо. — Постой, не нужно прямо сейчас, я так, по привычке, — Базаров слегка улыбнулся. — Пройдём в дом, я тоже… — он сделал вдох. — Тоже скучал. Теперь Евгению было хорошо видно, как засветился Аркадий после его слов. Он молча провёл Базарова в дом, боясь спугнуть его неплохое настроение, а на пороге их уже ждал Николай Кирсанов, отец Аркадия. — Евгений, Вы снова вернулись к нам. Добро пожаловать, — он пожал руку биолога. — Аркадий, проводи гостя в покои. — А где же Павел Петрович? Неужели мы с ним не свидимся? Небось, и он скучал, — Евгений хитро усмехнулся, глядя на Николая исподлобья. Тот слегка свёл брови к переносице. — Он явится после завтра, сегодня ещё в Петербурге, занят совсем. Младший Кирсанов поскорее увёл друга в покои, чтобы предотвратить нараставший конфликт, и закрыл поплотнее дверь. — Евгений, — произнёс он довольно строго. Базаров поднял глаза на юношу. Когда он говорил в таком тоне, медик невольно поджимал хвост и даже немного пятился назад, дабы уберечься от недовольства друга. — Ну почему ты опять в ребячество впадаешь? Помнишь же, чем споры кончились в прошлый раз. Тебя чуть не убили! — Меня? — Базаров прыснул. — Не смеши меня, Павел никогда бы не убил меня. — Почём знаешь? А если бы ранил? — Значит, так и должно было быть. В любом случае, моя жизнь ничего не стоит и особенно не имеет значения. — Да как ты… — едва дыша, произнёс Аркадий и, не сдержав порыва возмущения и гнева, дал биологу сильную пощёчину. — Не смей так говорить! Слышишь? Ты имеешь значение, и нельзя так плевать на себя. Ты… Ты… — Тише, тише, — Евгений потрогал красную щёку, которая немного болела, но сейчас не имела значения, и положил руки на плечи Кирсанова. — Что ты так вскипятился? Аркадий, меня никто убивать не будет, и я умирать не собираюсь. — Ты так страшно заболел недавно, — прошептал младший. — Я за тебя боялся. Я всегда за тебя боюсь. Евгений, кажется, покраснел. Он смотрел на своего Аркадия, который говорил ему такие романтичные нежности, и совершенно неожиданно верил в них, хотел послушать ещё. Если его жизнь имеет значение хотя бы для одного Кирсанова, почему бы не жить для него? Это же не плохо, жить благодаря кому-то? — Но я же тут, не умер, держу тебя за плечи. Ну хочешь, обниму тебя, ты не сердись на меня только. Кирсанов кивнул и, привстав на цыпочки, крепко обнял биолога за шею, а тот уложил руки на чужую талию. — Прости, что ударил тебя, — тихонько извинился юноша. — Оставь, я заслужил. Был вечер. Ужин давно уже прошёл, и большинство людей, если не спали, то разошлись по комнатам. Кирсанов, увидев свет в комнате Базарова, решил наведаться к нему, посидеть, поговорить или понаблюдать за его работой, она же такая интересная! — Евгений, — тихонько позвал он, приоткрыв дверь, — позволишь войти? Базаров стоял, согнувшись над микроскопом, и что-то изучал, записывал, зарисовывал. — Да, конечно. Только дверь затвори покрепче. — А что ты делаешь? — Аркадий с детским любопытством влез в записи медика. Там было немного по латыни, но остальное он вполне мог прочесть, хотя и не всё понимал. — Опять лягушки? — Нет, не та страница. Переверни. Младший послушно открыл нужный разворот: там была нарисована какая-то птичка, только в разрезе, такая страшная и вовсе не милая. — Ну ты и живодёр! Птицу за что? — Она уже мёртвая лежала на земле, не бойся, я не убивал её. Зачем пропадать добру? Вот, взял изучать. Иди посмотри лучше, — он отошёл от прибора и снова взял Аркадия за плечи. — Вот с этого угла, чтобы свет попадал. Видишь? — Ого! А что это? — Лёгкое. Видишь отростки? Это воздушные мешки, чтобы птицы при полёте не задыхались. Пока Кирсанов полностью ушёл в разглядывание животного, Евгений переключился на изучение иного объекта, а именно своего друга. Нахмуренные брови придавали его лицу особый шарм, ему шла серьёзность не меньше простоты и улыбки, которая, к слову, была довольно необычной, не такой, как у всех, хотя её конкретное отличие Базаров так и не нашёл. Он скользнул рукой вдоль предплечья Аркадия, к его ладони и накрыл её своей, чтобы просто сравнить, не чтобы ощутить чужое тепло, узнать, насколько мягкая кожа у её владельца, почувствовать каждую костяшку, точно не для того. К его счастью, Кирсанов никак не отреагировал, потому он позволил себе продолжить исследование: провёл кончиками пальцев по запястью, обвёл выпиравшую косточку и теперь заметил, какие у Аркадия красивые руки. У самого же Кирсанова мысли давно были не о птице и её лёгких, голова была занята этим немного странным биологом, что вдруг стал проявлять такую нежность к нему, от которой по телу бежали мурашки, а ноги подкашивались. — Что ты делаешь? — шёпотом спросил юноша. — Изучаю, — немного помедлив, дал ответ медик, продолжая прикасаться к кисти. — Ты разве не знаешь устройства руки? — Твоей — не знаю, — Базаров переплёл их пальцы, стараясь списать на сравнение длины и хватки, но в голове было одно: «Так вот, почему возлюбленные так любят держаться за руки. Это и правда очень приятно». — Послушай, у меня к тебе ужасно странная просьба. Я могу изучить тебя немного детальнее? Обещаю, резать не буду, просто дотронусь. Дождавшись кивка, Базаров с особой осторожностью повернул к себе друга. Не желая медлить ни секунды, потому как этот «опыт» был ему жизненно необходим прямо сейчас, он решительно расстегнул пуговицы на чужой рубашке и сбросил её на пол, оставив Аркадия в таком виде в полном своём распоряжении. Его руки медленно, но с какой-то жадностью поглаживали юношеские плечи, шею, спустились к груди и красивому прессу, на котором Евгению захотелось сделать особенный акцент. Он рассматривал его, медленно обводил по контуру пальцами, заставляя Аркадия дышать чаще, тяжелее. Базаров пересчитывал юношеские рёбра, а сам думал, что чувствует Кирсанов, приятно ли ему, и определённо хотел сам ощутить прикосновения на своём теле. Такое он пока мог доверить только Аркадию и больше никому на свете. Конечно, всё снова ради биологии, ведь ощутить один раз самому куда лучше, чем услышать несколько раз. «Хотя, если это приятно, можно почувствовать и не единожды… Евгений, что же ты думаешь такое? Ты нигилист, к тому же Аркадий мужчина, даже мысли не допускай о таком!» Личико Кирсанова сделалось таким красным и смущённым, что вызывало у Евгения невольную улыбку. Такой невероятно милый юноша с красивым телом наверняка бы пользовался популярностью среди дам, если бы… Если бы не был Аркадием. Ему никогда не везло в любви, да и это была не та вещь, в которой ему особенно хотелось преуспеть. По крайней мере, это он говорил Базарову. — Аркаш, — позвал его биолог по такой короткой, совершенно родной форме, — тебе приятно? Нигде не больно? — П-приятно… — еле выдавил из себя Кирсанов, оперевшись на стол, потому как готов был прямо сейчас рухнуть в ноги друга. — А зачем всё это? — Эксперимента ради. — И в чём он заключается? — Мне интересно, как реагирует тело на непривычные прикосновения. — Тогда почему ты проводишь это на мне, а не наоборот? — Ну… — Базаров медлил. «Потому что мне хочется прикоснуться к горячему телу, исследовать его, слушать твоё дыхание, сердцебиение, вытягивать тихие вздохи. Это ты хочешь слышать?» — Так нужно, Аркадий. Не цепляйся. Ответом был тихий смешок, заставивший Базарова засмущаться ещё больше, чем от вопроса. — В общем, одевайся, не буду тебя больше мучить. — Как скажешь, — Кирсанов наконец вдохнул полной грудью. «Его прикосновения такие мягкие, он бывает таким ласковым? Ах, Евгений…» — Ты придёшь ещё смотреть как-нибудь? — вдруг спросил Базаров с какой-то надеждой. — Ты снова меня разденешь и будешь осматривать? — с усмешкой проговорил Аркадий и ткнул друга под ребро. — Что? А… Н-нет, мне хватило. — В общем, если понадоблюсь, зови меня. Доброй ночи, Евгений, — Кирсанов ушёл к себе. Спалось Базарову плохо. Он всё думал об Аркадии, его личике, которое так хорошо ему запомнилось. В одном взгляде его читалось полное доверие и повиновение, казалось, что, если бы Евгений снял абсолютно всю одежду, продолжая трогать и изучать Кирсанова повсюду, он бы не перечил, а, скорее, отдался бы медику. «Он красивый. Очень-очень красивый, — всё не покидала мысль голову старшего. — Будто околдовал меня, нигилиста. Но ведь он и правда такой…» Евгений постоянно смотрел на Аркадия. За едой, на прогулках, даже во время драгоценных опытов он всегда искал глазами каштановую макушку, простодушную улыбку, блестящие глаза Кирсанова младшего. Его любимая тишина стала невыносимой пыткой для него, ведь он совсем разучился жить без голоса друга. Сначала он спокойно списывал всё на привязанность, так же бывает, но потом случайно подслушал разговор Аркадия и Николая Петровича: — Аркаш, тебе жениться скоро, а ты всё за этим биологом бегаешь. — И на ком, по-твоему, я должен жениться? — Ну… Взять ту же Катерину из дома Одинцовой. — Как можно? Мы с ней друзья хорошие. — И что, что друзья? Если надо, будете женаты. Стерпится, слюбится, Аркадий. Она же красивая вот какая… Что-то защемило в груди Базарова. Ревность, несомненно ревность душила его. Но к кому? Неужто он ревнует лучшего друга? Невозможно, им не светит ничего, Евгений не любит, это так, напускное чувство, пройдёт. — Ой, а ты что здесь? — выдернул его из размышлений голос Аркадия. — Я? Да так… Вот, тебя искал. — Меня? — Кирсанов смутился. — Пойдёшь тогда со мной в сад? Пройдёмся, расскажешь что-нибудь. — Да я только про биологию и умею, тебе не интересно будет, — совсем замялся Базаров, выходя на улицу с юношей. — Тебя женить собираются? Кирсанов тяжело вздохнул. — На Катерине. Как же он не понимает, что я не люблю её? Аркаша, стерпится и слюбится, потерпишь, так надо. А я не хочу терпеть! Хочу по любви, — он опустил глаза и немного поник. — А ты всё такой же романтичный. — Ничего ты не понимаешь, Евгений! Только попробуй начать свои разговоры про химические процессы, я тогда точно говорить с тобой не буду. — А ты ещё в нигилисты хотел… — Ничего я не хотел. Я хотел тебе понравиться, обратить внимание. Обратил, теперь уж в нигилизме никакой нужды. Базаров усмехнулся. Они остановились под большой сиренью. Маленькие лепестки опадали и, кружась, медленно ложились на землю, устилали дорожку ярким покрывалом. — Тут так спокойно, будто прячешься от всего этого житейского бреда. Что думаешь? Евгений? Биолог же снова погрузился в свои мысли, глядя на друга. В его волосах запуталось несколько лепестков, а возле уха красовался целый цветочек. Красивый, ужасно красивый милый Аркадий стоял перед Базаровым, доступный и близкий. Вот бы поцеловать его здесь, на фоне этой прекрасной сирени, так романтично, Кирсанову бы точно понравилось, он такое любит. Но не с ним, не с лучшим другом, да ещё и мужчиной. Какой ужас… — У тебя всё хорошо? — младший уложил руку на крепкое плечо собеседника. — Да, всё замечательно, — медик, чтобы разбавить пустоту действий, снял цветочек с волос Аркадия и заправил прядку ему за ушко. — Цветок запутался… Держи, это тебе. Кирсанов принял подарок и заулыбался ещё ярче, глядя в зелёные глаза мужчины. — Благодарю. Ты что это, поухаживать за мной решил? — Что ты, просто, ну… — Евгений покраснел, точно маки на клумбах в саду. — Ну ты же любишь всякое такое, вот я решил тебя порадовать. — А как же часовая лекция про бессмысленность подобного? — Аркадий подошёл ещё ближе к Базарову, так что между их лицами осталось совсем маленькое расстояние. — Прекрати, — пробурчал старший и отвёл взгляд. «Хочу коснуться, ещё хотя бы разок…» — А пошли черешню есть, — совершенно неожиданно выдал Кирсанов. — Такая вкусная, ты бы знал! Её Фенечка ужасно любит, что-то с ней такое делает, что она сладкой становится очень. Сидя под деревом, точно в далёком детстве, друзья поедали действительно очень сладкую, сочную, спелую черешню. Дерево стояло довольно далеко от дома, потому им было особенно комфортно, не нужно было бояться быть услышанными или увиденными. Говори, что хочешь! — Действительно очень неплохо. — Евгений, — тихо позвал Кирсанов, — а почему ты сказал, что не знаешь строения моей руки, моего тела? Я разве отличаюсь как-то? — Да. — Я не болен? — Ни в коем случае, твоё тело такое крепкое и полно здоровья, что действительно жениться самое время. Что думаешь? — Мы это обсуждали. Не уходи от вопроса. — Эх, Аркадий, Аркадий… Я не знаю, чем же объяснить твоё отличие. Просто другой, и это хорошо. — Для тебя другой? — Да. — Тогда мне понятно. Базаров повернул голову на Аркадия, который плюнул косточку куда-то в траву. На губах его оставалось немного ягодного сока, и Евгений стал невольно задумываться, чувствуется ли сладость на его губах, остался ли привкус черешни. — Чего снова молч-… — начал говорить Аркадий, но его предложению не было суждено завершиться: в ту же секунду Базаров накрыл его губы своими. Сначала он прилаживался, пробовал, как нужно действовать, скорее, просто касался Кирсанова, но после осмелел и стал целовать его увереннее и глубже. Ненасытные поцелуи сопровождались причмокиванием и тихим мычанием со стороны младшего, который едва поспевал за темпом Базарова. — Ах, Евгений, — вздохнул Кирсанов, когда мужчина отпустил его, — что же ты делаешь со мной такое? — Я п-просто пробовал, изменился ли вкус твоих губ после черешни, всего-то… Аркадий усмехнулся и подсел поближе к биологу, взяв его за подбородок. — И как? — Не очень распробовал, — вступил в эту лукавую игру Базаров. — Как жаль, придётся повторить эксперимент. Вернувшись домой, молодые люди узнали от прислуги, что Павел и Николай Петрович уехали на какой-то званый ужин, потому Базаров важно заявил: — Нас ждёт очень важный эксперимент, так что просим не беспокоить нас, пока комната не будет открыта. Слуга кивнул, а биолог, крепко взяв Аркадия за руку, увёл его к себе, закрыл дверь на замок и только тогда высвободил его запястье. — И в чём же заключается наш эксперимент? — промурлыкал Кирсанов, держась за крепкий торс мужчины. — Всё в том же, Аркаш, — Базаров наклонился к любимым губам и легко прихватил зубами нижнюю, но почти тут же отпустил. — Хочешь зацеловать меня до смерти? — Хотя бы попытаюсь. Долгие тягучие поцелуи пропитывали кожу, одежду и даже воздух, такие сладкие и только слегка неловкие, хотя бы потому, что целоваться им обоим доводилось хорошо, если дважды. Аркадий бережно перебирал песочные прядки волос биолога, проводил костяшками по мягким бакенбардам, пока их владелец просто крепко обнимал Кирсанова, не желая выпускать. — Горячо, Жень, — тихо шепнул юноша, когда Евгений исследовал губами его шею и щёки. — Не нравится? — Нравится, но это, понимаешь ли, такое место… Чувствительное очень. — Понимаю. Лучше перебраться на кровать? Аркадий несмело кивнул. — Только осторожнее, пожалуйста. Я никогда таким не занимался. — Обещаю, — Базаров подхватил Кирсанова на руки под бёдра, — тебе будет приятно и почти совсем не больно. Ты мне веришь? — Верю, — юноша прижался к медику покрепче и поцеловал около скулы. — Жень, — тихонько окликнул Базарова Аркадий, когда они лежали совершенно голые в постели, приходили в себя и переваривали произошедшее, — а это для тебя тоже просто эксперимент? Евгений вздохнул и обнял юношу со спины, поцеловал в острые плечи и где-то под лопаткой. — Нет. Это большее. Кончился мой нигилизм на слове «Аркаша», — он взял руку Кирсанова в свою и, мягко проведя носом по его аккуратным пальцам, коснулся несколько раз губами. — Ты любишь, когда я тебе ручки целую? Или слишком для женщин? — Люблю. Ты такой нежный, оказывается, — юноша повернулся лицом к Базарову. — Я тебя люблю, Жень. Евгений зарделся. Он тоже чувствовал такое, но сказать — значит вслух признать кончину его мировоззрения. Ну и пусть, зато Аркадий улыбнётся, и, может, ещё поцелует. — И я люблю тебя. Ты мне поможешь со всей этой романтикой? Я совсем не умею. — Помогу, милый, помогу, — на губы медика опустился нежный поцелуй. *** — Женя, иди обедать, — послышался ласковый зов со стороны дома. Базаров, закончив, наконец, поправлять куст, вернулся на террасу, где уже был накрыт стол. — Итак, чем обедаем? — с улыбкой поинтересовался Евгений у служанки и крепко поцеловал Аркадия в щёчку. — Суп молочный, с вермишелью, а в печи ещё готовятся пирожки, — служанка разложила приборы. — Вы не думайте, суп такой никак не для бедных, клянусь Вам, он очень хорош. — Оставь, Мари́, — улыбнулся Кирсанов. — Ты свободна, пока не будут готовы пирожки. Девушка поклонилась и поспешно удалилась. — Как там сад? — поинтересовался Аркадий, пробуя суп. — Под моим наблюдением просто расцвёл. — Да ты волшебник, милый. Ах, пожалуй, перебраться сюда, в Швейцарию, было лучшим нашим решением. После свадьбы, конечно. — Моим лучшим решением было поцеловать тебя тогда, под черешней. Аркадий рассмеялся. — Ты так изменился, Жень. Мне кажется, я с каждым днём влюбляюсь в тебя всё сильнее. — Мы живём вместе четыре года, куда уж сильнее? — Сам не знаю. Мы пойдём после ужина целоваться под черешню? Евгений тепло улыбнулся и, поцеловав руку супруга, кивнул. — Обязательно, лягушонок.