art of hurting

- Помнишь, ты однажды взял меня за руку и силой потащил в лесок на самой окраине города? Соврал мне тогда, что твоя бабушка живёт в пригороде… Какой же ты дурила! - чайные блюдца на видео сверкают неподдельно, а морщинки в уголках глаз совсем не скрывают блеска накатывающихся слёз и красноты белков после бессонной ночи. - Я часто думаю о том, что бы было с нами, будь ты до сих пор рядом. Мы были бы счастливы? Тогда, в лесу, я был уверен, что ты точно сделаешь меня самым счастливым человеком; я и сам был готов расшибиться в лепёшку ради тебя. Мне было всё равно на то, что произошло; ты заставил меня забыть обо всём, что было раньше. Ты помог мне. Я простил тебя за всё. Ты спас меня, понимаешь? Почему не позволил спасти себя? Знал бы ты только, как я… - язык сам по себе отнимается, начинает облизывать пересохшие губы; он нервно сглатывает, и получается омерзительно громко. - А помнишь, тогда, в то самое утро, я начал говорить кучу странных приторных вещей? Ты так смущался тогда! На моё «я соберу весь подорожник в мире, чтобы исцелить твоё разодранное сердце» ты ответил, что сдерёшь с себя кожу, чтобы сшить мне самые прочные сапоги для прогулок по всем городам мира. Ты до сих пор так же плох в романтике? Если это так, то… - мужчина в кадре смотрит в одну точку за камерой несколько секунд, а потом резко переводит взгляд обратно в объектив и тихо добавляет: - вернись ко мне, Чон Чонгук. *** Он снова просыпается в ненавистной комнате. Здесь всё сделано так, как он сам хотел. Хочешь постеры на стенах, Чон Чонгук? Развешай их, Чонгук! Хочешь чёрную стену, чтобы писать мелками, Чон Чонгук? Сделай, Чонгук! Он снова идёт в ванную, где нет ни одного квадратного миллиметра, который бы не видел его скатывающихся от гнева слёз. Здесь есть всё, о чем бы он ни попросил. Нужна хорошая косметика, Чон Чонгук? Купи её, Чонгук! Захотел прорубить окно около ванны? Попроси - будет сделано, Чонгук! Дорогая одежда, брендовая обувь, последняя модель телефона, книги, игры, телевизор, который он даже не включает… «Какой, нахуй, в этом смысл?» - Гуки! Всё нормально? - миссис Чон зовёт его ласково и нежно, будто не было вчерашнего вечера. Не было криков отца, не было её собственного молчания. - Всё чудесно, мам, - невыносимо слышать её приторный голос, невыносимо поддаваться поглаживаниям по голове, объятиям, которые выглядят так противоестественно, её рукам, касающимся багровой щеки. Он часто задавался вопросом, почему именно он родился в этой семье. Он выглядел лишним среди идеальных лиц своих родных, среди дорогой мебели, дорогой одежды и автомобилей. Чонгук — всего лишь паренёк с прыщавыми щеками, который спит под детским одеяльцем времён динозавров, ходит в свитере своего двоюродного деда со стороны сестры матери и в свои семнадцать не имеет водительского удостоверения. «Первые блины комом» - любимая фраза за семейными застольями. И ведь даже пожаловаться некому. Доходы от бизнеса его отца могли бы покрыть учебные счета доброй четверти всех учеников его школы, поэтому «не стоит даже заикаться об этом, Золотой Малыш». На столе бутерброды с авокадо. «Никаких слащавых педиков из медиа в моей семье не будет!» - однажды ответил среднему сыну на заявление о желании стать айдолом господин Чон Чонхо, по совместительству любитель бутербродов с авокадо и кофе на кокосовом молоке. И Чонгук бы пропускал это мимо себя и даже не обращал внимания, если бы отец так отчаянно не пытался убить внутри семьи всё, что не вписывается в словосочетание «традиционные ценности». «Дурак. Старый дурак». Парень открывает холодильник и достаёт бутыль с ледяным коровьим молоком, хватает коробку хлопьев, купленную по бешеной скидке исключительно из-за фигурки рейнджера внутри. Холодные руки слегка трясутся, отчего на столешнице остаются белые лужицы, которые тут же исчезают под языком Чонгука. Он ждёт, пока масса в миске превратится в кашу, пританцовывает, двигая бёдрами в такт мелодии в голове, одновременно заливая кипятком пыль и опилки из пакетика с растворимым чем-то. - Коровье молоко плохо усваивается, а хлопья твои — полнейшая гадость. Про «кофе» я лучше промолчу, - Чонхо наблюдает за сыном всё то время, что парень готовит себе завтрак. - Коровье молоко плохо усваивается, если ты древнее ископаемое, а мне семнадцать. Хлопья мои вкусные, а попробовать я не дам. Про кофе лучше промолчи, да, - Чонгук даже не поворачивается к нему, продолжая подмахивать бёдрами всё той же песне в голове. Он уже ничего не чувствует после замечаний в свой адрес. Ничего внутри не дуется, не обижается, не скребётся: остаётся только странная пустота, которая заполняется в течение дня всем, что происходило. Злостью, печалью, восторгом, радостью — да чем угодно, но заканчивается всегда одинаково… - Чонгук, покажи мне руки, - голос отца строг, как и всегда. Парень переводит взгляд на избитые в мясо костяшки, потом на крепкие предплечья, исполосованные багряными линиями царапин, вспоминает про разодранную своими же ногтями шею. … костёр внутри начинает медленно тлеть. Кто-то сверху льёт нещадно масло, а потом кидает спичку. Щелчок — и всё вокруг пылает. - Тебе не кажется, что глупо ждать от лужи, в которую срёшь, превращения в озеро? - Чонгук медленно разворачивается, натягивая самую отвратительную улыбку из своего богатого репертуара. - Неблагодарный. Ты просто неблагодарный щенок, Чонгук, - мужчина мотает головой, прикрывая глаза. Его тело расслаблено; младший Чон знает, что отец на взводе: морщина на лбу становится глубже и глубже. Парень прыскает от смеха. Он знал, что Чонхо скажет сегодня утром, чему сделает замечание, чем закончит бессмысленную тираду. В голове лишь крутятся вопросы и их невыносимо много. Они все начинаются со слов «как» и «почему», все содержат имена матери и отца, все отзываются тупым отчаянием. Неужели… неужели они правда такие? *** - Готов поспорить, Чонгук-а, у тебя вчера был жаркий секс, - Чимин заливисто смеётся, пихая парня под ребро. - Господи, ты придурок? - объект внимания почти всего школьного коридора краснеет до ушей, прикрывая ладонью глаза. - Просто посмотри на себя, - блондин не успокаивается, задирая рукава младшего всё выше, - ты чё, кошку ебал? Чимин проглатывает слова лишь в тот момент, когда прищур глаз натыкается на яркие полосы, выглядывающие из-за воротника водолазки. Глаза парня округляются, он открывает рот в попытке произнести хоть слово, но Чонгук тяжело вздыхает и прикрывает глаза — Пак всё понял, сейчас не время. Они идут до кабинета в тишине. Чимин никогда не отличался особой тактичностью, не мог продумывать наперёд, что сказать, но он был честен с людьми. Несмотря на абсолютное отсутствие умения создать приятный разговор, он был очень чуток и внимателен: понимал чувства собеседника и читал его эмоции, поэтому редко пересекал грань — обычно гулял около границы дозволенного и хитро убегал, почуяв опасность. Поэтому, наверное, он и был душой любой компании: постоянно весел и невероятно умен, когда дело касается «внутренностей» человека напротив, хотя сборища людей сильно утомляли его. Но не Чонгук. Ему нравилось шутить над ним по поводу всего на свете, однако была одна-единственная запретная тема и Чимин никогда не касался её с самого первого дня знакомства. Он спросил тогда для чего-то про шрам на щеке парня и ответ его крайне разочаровал. «- Типа… батя ёбнул тарелкой? Реально? - Ага. Как в боевике каком-нибудь, но она правда отрикошетила в лицо. Сначала я как-то расстроился, но потом понял, что такая хренотень раз в жизни случается». Такая хренотень совсем не нравилась Чимину, и он знал, что это случится ещё раз или даже второй, пока его новоиспечённый приятель считает это приколом. Паку было странно осознавать, что родители относятся к своему ребёнку именно так: в его семье всё было иначе. Месяцы усилий не прошли даром, и Чонгук вскоре стал отвечать отцу, получая больше и больше тумаков, оскорблений и наказаний, начал осознавать, что его прощение покупают дорогими игрушками, и в конце концов превратился в того, кто шагает сейчас рядом по коридору. Он перестал обращать внимание не только на отцовские «приколы», но и на крики одноклассников о «малыше с серебряной ложкой в жопе» или на шутки о золотом дожде. Он отвечал грубо и колко, но никогда не получал за это, благодаря своего богатого предка за полную неприкосновенность хотя бы в стенах школы. - Эй, Чонгук, - Чимин ждёт взгляда внимательных глаз, лишь потом продолжая, - прости, ладно? Я почему-то не сразу… - Всё нормально, - парень выдавливает дежурную улыбку, кивая и медленно смаргивая недавнюю пустоту в глазах. - Не заморачивайся. Бесполезно эти фокусы было с ним проворачивать: лисьи глазки бегают по лицу, а тихое цоканье осуждающе долетает до ушей вместо миллиона неприличных слов. Пускай будет так, ведь он, в итоге, всего лишь создаёт приятную видимость нормальной жизни. Они усаживаются за предпоследний ряд, где пустует парта у окна. Здесь довольно приятно сидеть: редко какая вещь долетает до ушей, но всё, что нужно Чонгуку, он в состоянии расслышать. Ему нравились соседи. Чимин по довольно понятным причинам, а парень, сидящий рядом с блондином — Юнги — часто приносил еду, угощая их со стабильно недовольным лицом. В обычной жизни они все втроём никогда и не общались, но чувствовалась какая-то особая атмосфера внутри этого их «кружочка». - О! Чонгук-а! - в двери показалась макушка молодого учителя истории. Странно было учиться в школе, где преподают друзья твоего старшего братца, но Ким Сокджин тоже был своеобразным приколом для Гука. - А вот и компания фриков в сборе. - Отлично, цель выполнена, парни. Главный фрик этой школы считает фриками нас, можно уходить в лучах славы, - Чонгук устало улыбается, но он правда рад видеть Джина. Чимин заливается хохотом, а Юнги прыскает со смеху, тут же прикрывая широкую улыбку ладонью. Гуку так тепло давно не было на душе: кажется, учитель Ким медленно, но верно старается заменить парню старшего брата. - Фу, какие мы, - он медленно тянется за картошкой, уже стоящей на парте Юнги, - отличная картошечка, дедуль! С чем я пришёл? Эх… а, точно. Местечко у окна обретёт свою теплую попку! - Что? - Чимин округляет глаза, хватая ломтики фри. - Стоп, а учителям вообще можно такое говорить? И воровать еду у детей… какая вообще попка? Ты о чём? Сообразительностью Пак тоже не отличался, но Чонгуку нравилось и это в нём. Было здорово иногда поболтать ни о чём и опустить бесплатные сеансы от Чимина-психолога. - Он вам понравится! Такой же… как сказать-то? Крейзи, как и ваша троица, - Сокджин резко хватает коробочку с остатками картошки и плетётся к выходу. - Я погнал на уро-о-ок… История искусств началась сразу после ухода учителя Кима, но Чимин не мог не вставить свой пятак, тихо произнеся «Прощаемся, братцы», из-за чего Чонгук уткнулся лбом в столешницу, дёргая плечами, а Юнги лишь улыбнулся, покачав головой. Проблема заключалась лишь в том, что их компания не была ни «крейзи», ни «фриками», отчего становилось ещё более неприятно от мысли о новеньком. И что же это за существо тогда? Ждать новоиспечённого участника команды «Кринж» не пришлось. Учитель громко поприветствовал класс, приглашая пройти высокого парня к доске и предлагая ему представиться. - Я… Чонгуку в уши будто льют тёплый чай. Ладони в миг потеют, кровь приливает к шее, колено начинает дёргаться само собой. Он поднимает свои тёмные глаза на парня у доски. Не верится, что он существует на самом деле: его одежда идеально подобрана по цвету, волосы естественно уложены, аккуратно обрамляя лицо. Он улыбается своей квадратной улыбкой, смеётся своим глубоким смехом, шагает длинные шаги своими длинными ногами и идёт прямо к пустующей парте рядом с окном. Что-то внутри Гука падает, с грохотом ударяясь о дно живота. Красная рубаха — довольно смелое решение для первого дня в новой школе, но как же красиво отливает алый атлас на солнце, как идеально сочетается со слегка смуглой кожей. Изумрудный шёлковый платок на шее в мелкий охровый узор — кто бы мог подумать, что такое совмещение цветов окажется удачным? Точно не Чонгук, надевший то, что попалось под руку. Круглые очки покоятся почти на самом кончике носа; они здесь явно не для улучшения зрения. Прямые чёрные брюки немного прилегают, показывая стройность ног, делают его фигуру ещё более статной. Он выглядит как искусство. Смотреть на него — то же самое, что смотреть на совершенство. Что они там проходят сейчас? Возрождение? Все мастера бы описались кипятком при виде этого чуда. Он прекрасен, он обворожителен, он гениален в своей красоте. - Привет, - тот самый голос зовёт, кажется, его. - Ты же Чонгук? Учитель Ким говорил о тебе. Давай сразу обменяемся телефонами, раз уж нас заочно познакомили. Брюнет ничего не отвечает, лишь вытаскивая телефон из кармана и протягивая его новенькому. Он внимательно следит за длинными тонкими пальцами, бегающими по экрану. Что это такое? Сердце ухает внутри, Чон слышит шум собственной крови в голове. Такое было в последний раз в шестом классе, когда одноклассница подарила ему валентинку. Его речь такая уверенная, такая слаженная. Он будто бы раздумывал над тем, что сказать Чонгуку в течение нескольких минут, но парень уверен, что это не так. Новенький для чего-то несколько раз переводил взгляд с экрана на лицо соседа, пока набирал свой номер; его глаза медово-чайные, они так внимательно смотрели в черные глаза напротив. - Как мне лучше себя записать? - голос. Голос пробирает до мурашек у затылка. Мир рушится, начинается апокалипсис, Чон Чонгук при смерти. Система даёт сбой, всё вокруг плывёт. Он прослушал его имя.