Die Schweigereltern

      Тяжёлая рука альфы приятно давит на лопатки. Ацуши просыпается с неохотой, долго сопит, не шевелясь, и пытается уснуть снова, но дрёма уходит окончательно. От мерного глубокого дыхания Рюноске в груди разливается тепло. Извернувшись, Ацуши утыкается носом в его подбородок, трётся и выскальзывает осторожно, сползая на пол. Оставляет юношу на кровати, ищет одежду по комнате и, судя по запаху, наполняющему ноздри, всё же путает галстуки. Они вернулись с миссии ещё утром, когда в квартире стояла такая тишина, что Ацуши слышал, как скрипят движимые ветром тросы лифта в шахте за стеной.       С кухни доносится знакомый запах кофе с пресной отдушкой, которое пьёт по утрам Осаму-сан, и Ацуши осторожно выглядывает, щурясь от голубоватого света лампы над раковиной.       — Доброе утро, — приветствует глава Мафии, подняв глаза от монитора рабочего ноутбука. Ацуши нервно сглатывает, кивает вежливо. В кухне обходит стол по широкому кругу, тащит с тарелочки на подоконнике яблоко и, сунув в карман, проскальзывает было к выходу, но останавливается после спокойного: — Чуя оставил завтрак. На плите.       Чуя-сан, кажется, вообще не спит. Во всяком случае Ацуши ни разу не заставал его спящим.       — Я пойду? — лепечет Ацуши, попятившись ещё немного, и цепкий взгляд фиалковых глаз ложится бархатным холодком по коже.       — Интересно, — чуть улыбается Мори, прищурившись. Лёгкий хлопок крышки почти заставляет Ацуши вздрогнуть, и он машинально подходит к шкафу с посудой и нашаривает, не глядя, первую попавшуюся тарелку. С одной стороны — Мори, с другой — Рюноске и Чуя-сан, которые не обрадуются, если узнают, что он ничего не поел.       — Что? — тихо переспрашивает и дрогнувшей рукой задевает край кастрюльки с вязкой кашей, пахнущей изюмом и молоком. Тигр отзывается мерным урчанием и шершавым языком облизывает усатую щёку.       — Интересно, как тебе удалось так быстро найти общий язык с семьёй, — довершает мужчина. Безукоризненная осанка, скрещенные ноги в тёмных брюках, отглаженная рубашка и точно слитая с рукой чашка совершенно чёрного кофе. Ацуши чувствует себя котёнком с помойки. — Даже с Коё, хотя она, признаться, мало кого жалует кроме своей воспитанницы. Смотришь на моего внука так, как будто никого вокруг больше не видишь. Сыну и зятю заглядываешь в рот. Возишься с внучкой. Но есть одно исключение, — Ацуши старательно отводит глаза, прикипев к кастрюле и увлечённо ковыряя содержимое ложкой. По рёбрам проступает пот. Снова сглатывает, слыша продолжение: — И это исключение — я.       — Простите, это недоразумение… — почти шепчет Ацуши, поборов передавивший горло спазм. Долго ищет в ящике ложку и остаётся стоять у столешницы.       — Не извиняйся, — прерывает Мори. Отмахивается легко: — Очевидно, что твоей вины в этом нет. Я не самый простой человек, со мной нужно свыкнуться, — улыбка сухая, почти повторяющая округлую форму чашки, такая же идеальная, как и весь он. Как нарисованная. Ацуши не знает, куда деть себя под испытующим взглядом. Тигр глухо рычит, выпуская и втягивая когти.       Сонный Рюноске, совершенно не подходящий под прозвище Демона Расёмона с трогательным следом подушки на щеке, появляется очень кстати. Бросает:       — Доброе утро, дедушка, — уже обвивая Ацуши, замершего с тарелкой в руках перепуганной мухой, за талию и утыкается носом в мягкую шею под точкой родинки на нижней челюсти. Прикрывает глаза, планируя доспать минуту-другую, и Ацуши нервно косится на часы, ёжась в его объятиях. До начала рабочего дня ещё так много времени… Не уйти без повода!       — Я подозреваю, ты не будешь овсянку, — Мори, кажется, любуется ими, подперев щёку рукой. Рюноске в ответ издаёт что-то среднее между мычанием, отрицанием и согласием. Ацуши в жизни не разделит его нелюбовь к молоку и готов стоять за кашу Чуи-сана до последнего, но сейчас ситуация явно не располагает к чему-то подобному.       — Ничего другого нет? — убито интересуется Рюноске застывшему в его объятиях Ацуши в плечо.       — Пожарь себе яичницу, — подталкивая его подбородком, тихо бормочет Ацуши, пытаясь вывернуться и тактично избавиться — настроение совсем не про еду — от каши, поставив тарелку в мойку и включив воду, но план проваливается, потому что альфа, вняв совету, избавляет его от защиты своего тела и запаха и уходит к холодильнику на поиски завтрака.       — И Гин заодно, — добавляет Мори, проводив его глазами. Ацуши всё же приходится сесть рядом с мужчиной, и он выбирает одновременно наилучшую и наихудшую позицию при условии совершенно круглого стола — напротив. Пусть максимально далеко, но очень удобно, чтобы пристально рассматривать в лоб. — Она, уверен, тоже не будет. До чего пошли привередливые дети…       — Отцу это скажи, — колет в ответ Рюноске. Ну неправда… Осаму-сан ест всё, что готовит Чуя-сан. У него нет выбора. Хотя кашу он тоже не любит. И кофе пьёт без молока и сливок.       — Ему тридцать три, боюсь, уже поздно учить его есть что-либо. В конце концов, бери пример с Ацуши-куна.       Рюноске оборачивается через плечо, осматривает Ацуши, вяло ковыряющегося в еде и вынимающего изюмину за изюминой, хмыкает и замечает:       — Ацуши — кот. Ему полезно молоко.       Ацуши бы непременно напомнил, что он тигр, будь они в другой компании. Рюноске чувствует себя вполне комфортно, и ему совершенно не обязательно знать, что от его дедушки у Ацуши мороз по коже.       — Ты боишься папу? — спрашивает его Осаму-сан на следующий день, когда Ацуши пытается под его не особенно наполненные смыслом рассуждения выписывать отчётность.       — Я не понимаю, о чём вы, — заученно отвечает Ацуши, не поднимая головы и бестолково черкая по листу с формой.       — Боишься, конечно, — заключает в свою очередь наставник, покручивая в пальцах ручку. — А Чую? Чую ты не боишься, хотя на твоём месте я бы больше опасался именно его. Но ты почему-то боишься папу. Не отца, в конце концов. Меня тоже боишься?       — Отодвиньтесь от меня, пожалуйста, — просит Ацуши, не поворачивая головы, потому что ощущает дыхание на своей щеке и знает, что Дазай над ним просто издевается, перейдя к концу своего монолога на заговорщический шёпот. — Когда вы так делаете, это не страшно, а странно. Если кто-то зайдёт, непременно подумает, что вы меня домогаетесь.       — Ну-ужен ты мне больно, — высоко тянет Осаму-сан, всё же отодвинувшись. — Ты такой тощий… Не в моём вкусе.       — Я не тощий. Я просто не Чуя-сан, — отстранённо отвечает Ацуши, силясь сосредоточиться.       — В каком смысле? — приподнимается в кресле мужчина. Ацуши, подавив улыбку, сдаёт:       — Акико-сан разносит сплетни, что вы — чуясексуал. А я не Чуя-сан. Это нормально, что я вам не нравлюсь, если Акико-сан права.       — Убил бы мелкую заразу, — с обворожительной улыбкой признаёт совершенно добрым голосом наставник, и Ацуши тихо хихикает, косясь на него. Рюноске иногда точно так же говорит о Гин, и сходство не заметить трудно, если знать, что к чему. Сникает тут же, потому что: — Так, к вопросу о папе. Он тебя в целом пугает или чем-то конкретно?       — Не понимаю, о чём вы говорите, — повторяет Ацуши скороговоркой, почти что утыкаясь в стол носом. Роняет на пол ручку, когда длинные руки разворачивают его кресло за подлокотник вбок. — Вы чего?       — Если у тебя хорошая память, ты должен помнить, что мне как раз не от папы досталось одно хорошее качество, — Осаму-сан улыбается немного хищно, — упрямство. И отсутствие у папы этого качества не позволяет ему донимать тебя расспросами. А вот я могу и буду, ещё и Чую привлеку, так что отвечай по-хорошему.       Ацуши смотрит с обидой, обняв себя руками, потому что сбежать вряд ли получится, да и отвертеться — тоже. И как вообще ему в голову пришло? Хотя это ведь Дазай.       — Никого я не боюсь, — дует щёки, отводя взгляд, и тёплая ладонь тут же ерошит волосы. — С чего вы вообще взяли?       — Ты его избегаешь, — с готовностью сообщает наставник. — Серьёзно, ладно бы сестру, она ведь тебя при первой встрече чуть не убила и стравила с Кёкой. Но нет, ты и к ней прикипел в два счёта. Папе ты шанса не даёшь. Мне за него обидно, знаешь ли… Если бы не он, в конце концов, не появился бы на свет такой прекрасный я!       — Вы всё шутите… — укоряет Ацуши. Осаму-сан понижает голос, наклонившись ближе к нему.       — Ацуши, — начинает твёрдо. — Если бы я оказался главой Мафии, меня бы ты тоже боялся? — мальчишка, прикусив губу, тут же мотает головой. Нет… Как он может? — Хорошо. Тогда почему ты боишься папу? Он не самый добрый и приветливый человек на земле, это точно, но тогда и Чуя, и отец — не подарки судьбы. Да куда уж там далеко ходить, твой, между прочим, жених — комок колючек. Что не так с папой?       — Он странный, — сдаётся Ацуши.       — Я тоже, — без запинки парирует Осаму-сан. — И Акико. И Эдогава. И мне продолжить?       — Он… — Ацуши жмёт плечами, не зная, как лучше объяснить другому, если не может объяснить даже себе. — Он не пахнет, понимаете? — наставник недоумённо выгибает бровь. — Он… У него совсем запаха нет. Он как будто ненастоящий какой-то! А он, — Ацуши касается своей груди, обозначая Тигра, — волнуется.       Дазай кивает с тихим «вот оно что» и возвращается в своё кресло, откатывается к столу. Ацуши провожает его виноватым взглядом, надеясь, что передал ясно хоть какие-то свои ощущения.       — Запах пропал после войны, — пустой голос почти заставляет вздрогнуть. — Раньше был. Зря боишься, — Осаму-сан откидывает голову, глядя в потолок. — Он пах ёлками. Хвоей. Спроси у Рюноске, может быть, помнит, когда был маленьким, часто у него на коленях сидел, — Ацуши невольно улыбается, представляя подобную картинку. Его альфа был маленьким, ками милостивые, и верится-то с большим трудом. Интересно, он был милым или пугающим своей молчаливостью и чёрными блестящими глазками-бусинами? — Интуиция у твоего Тигра хоть куда, но не поддавайся ему во всём. Что Чуя говорил?       — «Не способность управляет сознанием, а сознание — способностью»? — уточняет Ацуши, вспоминая рассказы старшего омеги о Порче.       — Умница, — кивает наставник, щёлкая ручкой о край стола и тут же изображает кромешное безделье, стоит Куникиде появиться на пороге с ворохом папок в руках.       — Упырь, убери свои ходули с моего места!       ***       — Подвезти?       Ацуши подпрыгивает на месте. Оборачивается, озираясь на пустой стоянке, находит глазами высокую фигуру в чёрном пальто и приближается, неловко сцепив влажные ладони в замок. Среди крепкой взвеси из кожи и паров топлива не слышно тонкую ноту парфюма от шарфа.       — Вы домой? — спрашивает негромко, помявшись перед мужчиной и заметив алую ниточку на идеально чистой черноте кашемира.       — К счастью, — кивает глава Мафии. Ацуши косится на камеры, но они более чем вероятно выключены, иначе бы Мори к нему даже не обратился, прошёл бы как мимо пустого места. Никого. Никто не увидит. — Садись, там дождь, а Рюноске тебе ждать ещё часа четыре как минимум. Если вообще дождёшься. Судя по количеству планов, они с Чуей здесь заночуют.       — Вы же здесь главный, нагружаете их работой, — бормочет Ацуши, юркнув в салон знакомой машины с глухо тонированными окнами.       — Увы, над количеством документации я не властен, — разводит руками мужчина, садясь за руль, и Ацуши мысленно задавливает подальше нехорошую дрожь. «Ёлками» он пах, правильно же? Ему, наверное, шло.