под каждым из небес

Дима молчит, когда слышит знакомый, слегка охрипший голос в домофоне, но нажимает на кнопку. Дима молчит, когда открывает входную дверь и надеется, что ни один мускул на его лице не дрогнет и не выдаст чувств своего хозяина. Дима молчит, когда пропускает Мирона в вязкую темноту своей берлинской квартиры. От того веет вечерним холодом и сыростью, около получаса назад над городом прошёл дождь. Когда закрывается дверь, звуки с улицы, которые на пару секунд принёс с собой Мирон, исчезают, и становится удушающе тихо. Как в склепе. Фёдоров небрежно стягивает промокшие кроссовки и бросает их в углу. После подходит ближе, на такое ничтожное расстояние, что Дима слышит его сбившееся дыхание. В сумраке мироновы глаза блестят недобрым блеском. Невольный акт самозащиты — Дима касается рукой его руки. Холодная. Мирон не вздрагивает. Он продолжает пристально смотреть Хинтеру в глаза, будто желая разглядеть там душу их обладателя, и делает ещё один решительный шаг вперёд. Между их лицами остаются считанные сантиметры, а воздух вокруг наэлектризован: любое движение — мгновенная смерть. — Наверное подло так поступать, в свете текущих событий, — голос Мирона нарушает царящую в квартире тишину. Мирон нарушает хрупкое подобие порядка, обретённого спустя долгие годы, в диминой жизни и голове. — Но ты же осознаёшь, что концерт был поводом приехать к тебе и во всём разобраться? — Конец фразы он договаривает почти шёпотом. — Мы можем поговорить? Дим, пожалуйста. Дима молчит.