Волчок

В кабинете сгустилась темнота. Лишь только тусклое пламя свечей разгоняло тьму, создавая мистическую атмосферу. Огонь превращал силуэты девушек, тенями отбрасываемые на стены, в ужасных монстров. — Ой, баю-баю, Не ложися на краю, Придёт серенькой волчок И укусит за бочок… — эхом раздалось протяжное пение. Ароматические свечи устилали пол, разливаясь воском на мелом очерченный круг на полу. Круг, заключивший в себя единственную парту, которую старшеклассницы не стали отодвигать к стенам или делать из неё баррикаду, чтобы загородить дверь, ведущую в школьный коридор. На этой парте лежала книга. С глазом на обложке. «Портрет Маркова». Моника с нежной полуулыбкой опустила глаза к девушке, что лежала у президента клуба на коленях и отсутствующим взглядом мерила пол. Моника медленно гладила её по коротким коралловым волосам. — И-и пота-ащит во лесо-ок… — прикрыв глаза, продолжала петь Моника, — о-ой, баю-ба-аю-ю… Нацуки, стоявшая у другого края комнаты, с каждым словом колыбельной всё больше вжималась в стену, поглядывая на шкаф с мангой, словно любимый вид литературы был её единственным спасителем. Она неосознанно примерила весь текст песни на себя. Теперь старшекласснице казалось, что это её скоро утащит в лес волчок. Да, в лес... на тот свет. — Потеря-я-ял му-ужик душу-у… — казалось, Монике подпевал, завывая, сам ветер. Холодный, пронизывающий до костей, морозом бежавший под кожей каждой из девушек. Только никакого ветра в помещении и быть не могло. Юри находилась неподалёку. Девушка взволнованно смотрела на Нацуки, но не решалась заговорить и лишь нервно наматывала волос на палец. — Ша-арил-ша-арил — не-е нашёл… — Всё, Моника, прекрати нагнетать атмосферу! — не выдержала Нацуки. Её лицо выражало искренний ужас, но девушка всё равно гордо вскинула голову, делая вид, что ей совсем не страшно. — И-и запла-акал, и-и пошё-ё-ёл… — не обратила на неё внимания певица, продолжая заунывную, медленную колыбельную. Каждое произнесённое слово будто рыдало. — Моника… — слабо подала голос Сайори, поднимаясь. По лицу Моники проскользнула тень недовольства, но тут же растворилась. — Что такое, Либитина? Тебе тоже не нравится колыбельная? — ласково поинтересовалась Моника, целуя Сайори Либитину в щёку. Та покачала головой, приподнимая кончики губ. Нацуки демонстративно отвернулась, посчитав подобные действия мерзкими, а Юри смущённо отвела взгляд. По какой-то причине, известной одной Монике, президент была такой чуткой да понимающей лишь с Сайори Либитиной. — Всё в порядке… она красивая, просто… — девушка с едва заметной печалью обернулась за спину Монике, на плотно закрытые шторы, — мы опять все умрём? — Нет, конечно, — Моника мягко обняла Либитину. Девушка не расслабилась. Хотя она и задала мрачный вопрос, продолжала вести себя так, будто её не волновало окружение. Или так и было? — Что это за колыбельная такая вообще? Под неё не заснуть, какая-то она… она… — стиснула зубы Нацуки, лихорадочно подбирая правильное слово, которое не выдало бы её эмоций. Нацуки доверяла остальным участницам клуба (раньше)… но сейчас не хотела показывать свои слабости. Тем более когда они всё вспомнили. — Ж…жуткая?.. — закончила за неё Юри дрожащим голосом, прижимая руки к груди и очень тихо добавила, — поэтому она мне и нравится... — Напрягающая, — фыркнула Нацуки, — почему меня должно волновать то, что она жуткая? — Но при этом, что, никого не напрягает то, что я пою русскую колыбельную в Японии? — наигранно удивилась Моника, вставая с пола, — а то, что у нас воск на полу разлит, и свечи давно горят, а пожара всё ещё нет? — И это сказала Моника, потому что у неё очень японское имя, — насмешливо хмыкнула Нацуки, — и вообще, мы на самом деле не... Нацуки резко замолчала, погружаясь в невесёлые воспоминания. Либитина легла на пол и плотно закрыла глаза. Похоже, её совсем ничего не волновало, раз она так спокойно собиралась поспать в совсем нерасполагающей для этого атмосфере. Или на неё повлиял чарующий голос Моники? — Я-я баукать бу-уду... приговаривать бу-уду... — вернувшись к пению, Моника подошла к столу с книгой, — за-акрывайте гла-азоньки... ра-асскажу вам ска-азоньки... Президент клуба раскрыла книгу, с шелестом пролистала страницы, бегло просматривая. — О-ой вы, де-еточки мои-и... сто-оронитесь те-емноты... — Моника аккуратно присела на парту, взяла книгу в руки, закинула ногу на ногу. Нацуки скривилась. Иногда поведение Моники раздражало её. Особенно в последнее время... — За-а о-околицей волчо-ок... о-он уку-усит за бо-очок... Снаружи раздалось что-то, напоминающее лязг металла. — И-и потащит во-о лесо-ок... о-ой, баю-ба-аю-ю... Юри вздрогнула и кинулась к Нацуки, резко обняла застывшую девушку. — Э-эй! — очнувшись, Нацуки привычно изобразила злость, хотя её руки, несмотря на это, потянулись обнимать Юри в ответ. — П...прости! Я сделала что-то странное? — горячо извинилась Юри, даже не думая отпускать девушку. Та была не против. — Вы обе говорите совсем не то, о чём думаете, — укоризненно покачала головой Моника. — Эй! Что это зна... — густо покрывшаяся краской Нацуки не успела договорить — её перебила Моника. Моника, отчего-то холодно относившаяся ко всем, кроме Либитины. Она извинялась перед ней таким образом? Или же выражала определённые чувства? — Итак, мы выяснили, что в этой книге, — Моника торжественно подняла «Портрет Маркова» высоко в воздух, — записано наше прошлое... что будем делать с этой информацией? Прежде, чем кто-либо успел ответить, в коридоре послышались шаги. В дверь постучали.